– «Грезы Февра» достаточно велик, – напомнил Йергер. – И скороходней, как вы сами говорили.

– На этой чертовой реке полно больших пароходов, – сказал Марш. – Да, он был почти больше всех, кроме «Эклипса», но кто может сказать это по внешнему виду, не сопоставив с размерами другого корабля? Что касается скорости, то не составляет особого труда заставить его тащиться вполсилы.

Марш рассвирепел. Наверняка именно так они и поступали: ползли как черепахи, используя машины вполсилы. Поэтому так трудно было обнаружить «Грезы Февра». В какой-то мере дело стало проясняться.

– Проблема состоит в том, – заключил лысый, – что нет способа определить, какое ему дали название. Конечно, мы можем проверять все пароходы подряд, подниматься на борт и осведомляться о нужных вам людях, но… – Он развел руками.

– Нет, – сказал Эбнер Марш. – Я отыщу его более простым способом. Никакая краска не изменит «Грезы Февра», так что я легко узнаю его, когда увижу. Раз уж мы здесь, то продолжим наш путь в Новый Орлеан. – Марш подергал себя за бороду. – Мистер Грув, – обратился он к боцману, – найдите наших лоцманов. Они знают низовье реки и все местные пароходы. Попросите их просмотреть сохранившиеся у меня газеты и отметить суда, которые покажутся им незнакомыми.

– Хорошо, капитан, – отозвался Грув.

Эбнер Марш снова повернулся к детективам.

– Боюсь, джентльмены, ваши услуги мне больше не понадобятся. Если вам все-таки случится натолкнуться на мой пароход, как найти меня, вы знаете. За мной не станет, я щедро вознагражу вас. – Марш поднялся. – А теперь соблаговолите вернуться в корабельную контору, и я рассчитаюсь с вами окончательно.

Марш заканчивал ужинать, доедая жареных цыплят с тушеным картофелем. Цыплята, к его величайшему огорчению, оказались непрожаренными. В этот момент к нему подошел Кэт Грув и подставил рядом стул. В руке он держал листок бумаги.

– У них ушел почти целый день, капитан, но они справились с задачей, – сообщил Грув. – Чертовски много оказалось пароходов. Из них штук тридцать незнакомы им обоим. Тогда я просмотрел газеты сам – данные о размерах судов, об их владельцах и тому подобное. Некоторые имена были знакомы мне, и я вычеркнул все маломерные и заднеколесные суденышки.

– Сколько же осталось?

– Только четыре. Четыре крупных большеколесных корабля, о которых прежде никто не слышал. – Грув протянул список Эбнеру Маршу. Там аккуратным столбиком печатными буквами были написаны четыре названия:

Марш, хмурясь, долго и пристально рассматривал список, словно в имени должна скрываться подсказка, а он ее не видит.

– Они вам говорят о чем-нибудь, капитан?

– Это не «Б. Шредер», – вдруг сказал Марш. – Его строили в Нью-Олбани примерно в то же время, когда мы строили «Грезы Февра». – Он почесал затылок.

– А последнее судно! – Грув указал пальцем. – Взгляните на инициалы, капитан. Г. Ф. Может, под ними скрываются «Грезы Февра»?

– Может быть. – Марш начал вслух произносить имена: – Г. Ф. Хекинджер. Куин-Сити. Ози… – Это было трудное. Он порадовался, что ему не требовалось произносить его по буквам. – О?зи-ман-ди-ас.

И тогда медлительный ум Эбнера Марша, который никогда ничего не забывал, выдал ответ – с легкостью, с какой река выбрасывает на берег плывущую корягу. Над этим словом не так давно он уже ломал голову, листая книжку.

– Минутку. – Марш поднялся и быстро зашагал в свою каюту. Книги лежали на дне одного из ящиков комода.

– Что это? – спросил Грув капитана, когда тот вернулся.

– Дурацкие стихи, – ответил Марш.

Он полистал Байрона, но ничего не нашел там, тогда переключился на Шелли. Искомое лежало перед глазами. Марш откинулся на спинку стула, нахмурился и снова перечитал.

– Капитан, – тронул его Грув.

– Послушайте вот это, – сказал Марш и прочел вслух:

– Что это?

– Стихотворение, – сказал Эбнер Марш. – Дурацкое стихотворение.

– И что оно означает?

– Оно означает, – сказал Марш, закрывая книгу, – что у Джошуа депрессия от поражения. Хотя причину этого вы пока не поймете, мистер Грув. Важно одно: предмет нашего поиска носит название «Озимандиас».

Тогда Грув протянул ему другой листок бумаги.

– Я выписал сюда из газет еще кое-какие сведения, – пояснил он и прищурился, чтобы разобрать собственный почерк. – Давайте посмотрим. Этот Ози… Ози, как там бишь его, обслуживает линии Натчеза. Хозяина зовут Дж. Энтони.

– Энтони, – повторил Марш. – Черт! Второе имя Джошуа – Энтони. Натчез, говорите?

– Натчез – Новый Орлеан, капитан.

– Мы останемся здесь на ночь. Завтра с рассветом тронемся в Натчез. Вы меня поняли, мистер Грув? Не хочу терять ни минуты светового дня. Чтобы с восходом солнца наши паровые котлы уже вовсю работали и мы были готовы к путешествию.

Может, у бедного Джошуа и не оставалось ничего, кроме отчаяния, но Эбнер Марш чувствовал, что настроен куда решительнее. Ему предстояло свести кое с кем счеты, а потом, когда он покончит с этим, от Деймона Джулиана не останется ничего, как и от той дурацкой статуи.

На борту парохода «Эли Рейнольдз»

Река Миссисипи, октябрь 1857 года

В ту ночь Эбнер Марш не спал. Длинные часы темного времени суток он провел в своем кресле на штормовом мостике, сидя спиной к смутным огням Виксбурга, лицом к реке. Ночь была прохладной и тихой, вода походила на черное стекло. Временами в поле зрения в венце огней, дыма и искр возникал какой-нибудь пароход, нарушая тишину всплесками воды. Пароход швартовался у причала или проходил, звук его гудка угасал вдали, и безмолвная темнота снова поглощала округу. Над водой серебряным долларом висел месяц. Эбнер Марш прислушивался к вечному говору реки, на фоне которого звучали натужные скрипы старушки «Эли Рейнольдз», случайные голоса или звуки шагов, обрывки песни, доносившиеся со стороны Виксбурга. Река катила свои воды на юг, билась о борт судна, словно хотела увлечь его за собой дальше на юг, туда, где ждали его люди ночи и «Грезы Февра».

По странной причине Марш чувствовал себя преисполненным ночной красоты и той темной прелести, которая так трогала хромого британца Байрона. Капитан прислонил спинку стула к старому колоколу и устремил взгляд на луну, звезды, реку, подумав, что, возможно, ему в жизни выпал последний момент тишины и покоя. Потому что завтра или послезавтра он непременно найдет «Грезы Февра», и летний кошмар может начаться сызнова.

В голове теснились дурные предчувствия, воспоминания и картины. Перед мысленным взором все еще стоял Джонатан Джефферс с тростью-шпагой, такой задиристый и самоуверенный и ставший таким беспомощным, когда Джулиан налетел на его клинок. В ушах еще звучал хруст шеи клерка, когда рука Джулиана сжала ее. Марш никак не мог забыть, как сорвались и золотой искрой упали на палубу очки мистера Джефферса, издав при ударе еле слышный звук.

Его большие руки крепко сжали неизменную трость. На фоне темной реки виделись капитану и другие вещи. Крохотная ладошка, нанизанная на острие ножа, стекающая каплями кровь. Джулиан, пьющий зелье Джошуа. Чмокающие удары железной дубины Волосатого Майка… Эбнер Марш испытывал такой страх, какого не знал раньше. Чтобы отогнать видения, вызванные тьмой, он попробовал представить себе, какое будущее его ждет. Вот он с тяжелым ружьем у двери капитанской каюты. Он услышал раскат ружейного выстрела и почувствовал сильный толчок отдачи, увидел бледную улыбку Деймона Джулиана и разлетевшиеся в стороны его черные кудри. Как дыня, сброшенная с высоты, дыня, наполненная кровью, раскололась его голова.