Шли годы. Женщина из нашей группы, подруга Саймона, прислуживавшая в прошлом моему отцу, умерла. Причину ее смерти я так и не смог установить. Ей было менее пяти сотен лет. Я произвел вскрытие тела, и у нее оказалось по меньшей мере три органа, которые я никогда не видел у людей. Я мог лишь отдаленно догадываться об их предназначении. Сердце по размеру было в два раза меньше человеческого, а кишечник во много раз короче. Еще у нее имелся дополнительный желудок, как я понял, специально для усвоения крови. Нашлись и другие отличия, менее важные.

Я много читал, учил языки, писал стихи, поднаторел в политике. Мы посещали самые блестящие светские собрания, я говорю о себе и Саймоне. Смит и Браун, как ты их величаешь, никогда не проявляли интереса к английскому, поэтому вели более замкнутый образ жизни и держались вместе. Дважды мы с Саймоном отправлялись на континент, чтобы продолжить наши поиски. Один раз я отправил его в Индию, где на протяжении трех лет Саймон занимался поисками в одиночку.

Наконец, почти два года назад, в Лондоне, под самым своим носом мы нашли Кэтрин. Она, конечно, тоже принадлежит к нашему роду. И рассказала нам крайне интересную историю. Около 1750 года во Франции, Баварии и Австрии, а также в Италии проживала весьма значительная группа наших людей. Кэтрин даже назвала отдельные имена, кое-кто оказался знаком Саймону. Много лет она тщетно пыталась разыскать их. Кэтрин сообщила, что один из того числа в 1753 году был выслежен полицией Мюнхена и убит. Это напугало остальных. Тогда их повелитель крови решил, что Европа стала слишком густонаселенной для них, к тому же для собственной безопасности люди начали сплачиваться в специальные организации.

Они скрывались в тени и жили по подвалам. Численность наша, похоже, уменьшалась. Тогда он нанял корабль, который из Лиссабона отправился в Новый Свет, унося на борту уцелевшую горстку наших людей. Отсутствие цивилизации, бескрайние леса и грубые условия тамошней колониальной жизни сулили легкую добычу и безопасность. Почему среди них не оказалось моего отца, Кэтрин не могла сказать. Она тоже должна была присоединиться к ним, но гроза, заставшая ее в дороге, и сломанное колесо экипажа помешали Кэтрин попасть в Лиссабон вовремя. Когда она наконец добралась до места, корабль уже ушел.

Я тотчас помчался в Лиссабон, где углубился в изучение записей о грузовых и пассажирских перевозках того времени, сохранившихся в архивах. Мои труды не пропали даром. Как я и подозревал, корабль из своего вояжа так и не вернулся в порт приписки. Находясь в море так долго, наши люди не могли не перебить всю команду. Вопрос состоял в одном: сумели ли они достичь берегов Нового Света? Никаких записей относительно этого я не обнаружил. Все же мне удалось установить конечный пункт их маршрута – порт Нового Орлеана. Оттуда по реке Миссисипи они могли попасть в любое место континента.

Все остальное ясно и без слов. Мы тоже отправились в путь. Я не сомневался, что отыщу своих. Мне казалось, что, приобретя пароход, я получу комфорт, к которому привык, мобильность и свободу, в которых нуждаюсь для осуществления своей затеи. На реке всегда полно всяких эксцентричных личностей, кто станет обращать внимание еще на одного… Я полагал, что мне будет только на руку, если пойдет слух о сказочном пароходе и его загадочном капитане, который выходит из каюты только в ночное время суток. Слухи эти могли достичь ушей тех, для кого предназначались. Я ждал, что они придут ко мне, как в свое время пришел Саймон, и сделал нужный запрос. Так в Сент-Луисе произошла наша встреча.

Все остальное ты знаешь. Напоследок хочу сказать тебе еще кое-что. В Нью-Олбани, когда ты показал мне наш пароход, я не мог скрыть своего удовлетворения. «Грезы Февра» прекрасен, Эбнер. Он именно такой, каким и должен быть. Впервые за все время на свет не без нашей помощи появилась красивая вещь. Это начинание новое для нас. Название несколько испугало меня. Февр ассоциировался у нашего племени с другим понятием, так иносказательно обозначали красную жажду. Но Саймон справедливо заметил, что это название могло заинтриговать представителей моей расы.

Теперь ты знаешь правду, на которой так настаивал. Ты отчасти был честен со мной, и я полагаю, что ты не обманул меня, сказав, что не являешься суеверным. Если моим мечтам суждено сбыться, то непременно наступит время, когда день и ночь, преодолев сумрак страха, разделяющего нас, соединятся в рукопожатии. Приближается время риска. Пусть мы встретим его вместе. Мои мечты и твои, наш пароход, будущее моего народа и твоего, вампиры и скот – все это я отдаю на твой суд, Эбнер. Чем все закончится? Доверием или страхом? Кровью или хорошим вином? Станем ли мы друзьями или врагами?

На борту парохода «Грезы Февра»

Новый Орлеан, август 1857 года

В гнетущей тишине, последовавшей за рассказом Джошуа, Эбнер Марш слышал собственное ровное дыхание и стук тяжело бившегося в груди сердца. Казалось, рассказ Джошуа занял несколько часов, но в кромешной темноте каюты трудно было судить о беге времени. Возможно, снаружи уже начало светать. Тоби, наверное, приступил к приготовлению завтрака, а пассажиры первого класса вышли на верхнюю палубу для утренней прогулки. Порт потихоньку оживал и приходил в движение. Но внутри каюты Джошуа Йорка продолжалась ночь, которой не было конца.

Снова вспомнились слова проклятого стихотворения, и Эбнер услышал собственный голос:

– Час утра наставал и проходил, но дня не приводил он за собою…

– «Тьма», – тихо произнес Джошуа.

– И ты прожил в ней всю свою жизнь, – сказал Марш. – У тебя ни разу не было утра, никогда. Боже, Джошуа, как ты смог вынести такое?

Йорк не ответил.

– Это самая жуткая история из всех, что довелось мне услышать на моем веку. Но будь я проклят, если не верю тебе, Джошуа.

– Я очень надеялся, что ты поверишь мне, – отозвался Йорк. – Что дальше, Эбнер?

«Дальше будет трудно», – подумал Марш.

– Не знаю, – честно признался он. – Несмотря на то что ты, как сказал, убил стольких людей, я все-таки испытываю к тебе сострадание. Не знаю, правильно ли это. Может, мне следовало бы попытаться убить тебя, может, с точки зрения христианина, это было бы единственно верным решением. Может, мне следует попробовать помочь тебе. – Раздосадованный необходимостью сделать выбор, Марш по-лошадиному фыркнул. – Думаю, нужно послушать тебя еще и не спешить принимать решение. Ты не все рассказал мне, Джошуа. Кое-что осталось.

– Да? – выжидательно спросил Йорк.

– Новый Мадрид, – твердо напомнил ему Марш.

– Кровь на моих руках, – вспомнил Джошуа. – Как бы объяснить… В Новом Мадриде я совершил убийство, но это было совсем не то, что ты думаешь.

– Тогда расскажи мне, как это случилось. Жду.

– Саймон многое поведал мне об истории моего народа, о наших секретах, обычаях, образе жизни. Одно, должен признаться, чрезвычайно обеспокоило меня, Эбнер. Мир, который вы построили под солнцем, с трудом подходит для нас. Иногда, чтобы облегчить себе существование, приходится обращаться к вам. С этой целью мы можем воспользоваться той силой, что источают наши глаза или голос. В ход мы можем пустить и силу физическую, нашу жизнестойкость или пообещать вечную жизнь. Себе во благо мы способны обернуть и легенды, которыми вы окружили наше существование. С помощью лжи, запугивания и обещаний мы в состоянии превращать людей в своих рабов. Такое существо весьма полезно. В дневное время суток оно послужит нам защитой, может появляться там, где не можем мы, а также вращаться среди людей, не вызывая подозрений.

В Новом Мадриде произошло убийство. На том самом лесном складе, где мы сделали остановку. Судя по сообщению в газете, я имел все основания надеяться, что это дело рук кого-то из моего племени. Однако я нашел – не знаю, как и назвать его – раба, домашнее животное. Холопа. Это был старый-старый мужчина. Мулат с лысой головой, морщинистый и безобразный. С бельмом на одном глазу, с лицом, изуродованным шрамами, следами старого ожога. Внешне он не вызывал приязни, а внутренне был просто омерзителен. Испорчен до мозга костей. Когда я приблизился к нему, он схватил в руки топор. Потом взглянул мне в глаза и узнал меня, Эбнер. С первого мгновения понял, кто я такой. Он упал на колени, плача и причитая, он превозносил меня, ползая у ног, как собака, и умолял выполнить обещание. «Обещание, – твердил мулат, – обещание, обещание».