Не прошло и полгода, как Марш услышал иную историю, которая перевернула всю его жизнь.

Он только что зашел в небольшую гостиницу Сент-Луиса, чтобы пообедать. Обед там стоил дешевле, чем в «Доме переселенца» или «Южанине», и еда была отменной. К тому же место это не пользовалось такой широкой популярностью у речников, как упомянутые заведения, и Марша это вполне устраивало.

В последние годы старые друзья и конкуренты посматривали на него как-то странно. Одни старались избегать встреч с ним, считая, что он приносит неудачу. Другие подсаживались и начинали обсуждать его несчастья, что неизменно выводило Марша из себя. Он предпочитал, чтобы его оставили в покое и не лезли в душу. В тот день 1860 года Марш мирно сидел со стаканом вина, ожидая, когда официант принесет заказанную им жареную утку с мясом, жареными бобами и подогретым хлебом. Тут его одиночество было нарушено.

– Не видел вас не меньше года, – воскликнул мужчина, которого Марш едва узнал.

Несколько лет назад тот работал помощником судового машиниста на «АЛ. Шотуэлле». Скрепя сердце, он пригласил его присесть за свой столик.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросил тот и тут же пододвинул стул и, не мешкая ни секунды, начал выкладывать Маршу последние слухи.

Теперь он служил вторым механиком на каком-то новоорлеанском судне, о котором Марш даже не слышал. Его так и распирало от новостей и сплетен, которыми он поспешил поделиться с давнишним знакомым. Марш, гадая, когда же подадут еду, вежливо слушал. Он целый день не ел.

Наконец принесли утку, и Марш намазывал масло на здоровенный ломоть горячего хлеба, когда механик сказал:

– Постойте, а вы не слыхали об урагане, разыгравшемся в районе Нового Орлеана?

Марш откусил кусок хлеба, прожевал его и откусил второй.

– Нет, – сказал он, не слишком интересуясь предметом беседы. Ведя уединенный образ жизни, он практически не имел информации о наводнениях, штормах и других природных бедствиях.

Человек присвистнул, обнажив желтые щербатые зубы.

– Черт, было что-то жуткое. Несколько кораблей оторвало от причала и разбило в щепки. Между прочим, «Эклипс» тоже. Слышал, что он очень пострадал.

Марш проглотил хлеб и отложил в сторону нож с вилкой, которыми приготовился атаковать утку.

– «Эклипс»? – переспросил он.

– Да, сэр.

– Как сильно он пострадал? Не может быть, чтобы капитан Стерджен не восстановил корабль.

– Как бы не так. Слышал, его восстановление влетело бы в копеечку, – сказал судовой механик. – Сейчас как будто его останки используются в качестве плавучей пристани в Мемфисе.

– Плавучей пристани? – ошеломленно повторил Марш. Воображению сразу представилась вереница старых серых лоханок, стоящих у причалов Нового Орлеана, Сент-Луиса и других крупных речных портов. Корабли, с которых сняли паровые котлы и машины и теперь использовали только для складирования и переброски груза.

– Не может быть… не может быть…

– Я лично считаю, что иной участи он и не заслуживает, – сказал мужчина. – Черт, мы бы обставили его на «Шотуэлле», если бы не…

У Марша из горла вырвался какой-то сдавленный рык.

– А ну катись отсюда к чертовой матери! Не будь ты механиком с «Шотуэлла», я за такие слова пинками вытолкал бы тебя на улицу. Убирайся отсюда, живо!

Мужчина резво вскочил на ноги.

– Вы и в самом деле сумасшедший, – бросил он, уходя.

Эбнер Марш еще долго сидел, не шевелясь и тупо уставившись прямо перед собой. Еда его оставалась нетронутой, а на лице застыло каменное выражение. Наконец к нему подошел смущенный официант:

– Что-то не так с уткой, капитан?

Марш посмотрел на стоявшую перед ним тарелку. Утка давно остыла.

– У меня пропал аппетит, – сказал он, отодвинул от себя тарелку, оплатил счет и вышел из-за стола.

Следующую неделю он был занят изучением бухгалтерских книг и подсчетом долгов. Потом пригласил к себе Карла Фрамма.

– Все пропало, – сказал ему Марш. – «Грезам» уже никогда не соревноваться с «Эклипсом», даже если мы отыщем его, а этого никогда не будет. К тому же поиски страшно утомили меня. Переведу-ка я «Рейнольдз» в Миссури, Карл, нужно заработать немного денег.

Фрамм осуждающе посмотрел на него:

– У меня нет разрешения на вождение судов по Миссури.

– Я знаю и потому не держу тебя. В любом случае ты заслуживаешь парохода получше моей «Эли Рейнольдз».

Карл Фрамм молча посасывал трубку. Марш избегал смотреть ему в глаза и, чтобы создать видимость занятости, принялся перебирать бумаги.

– Я выплачу тебе все, что задолжал.

Фрамм кивнул и собрался уходить. У двери он остановился:

– Если я найду себе место, то буду продолжать поиски. А если найду, дам тебе знать.

– Ты ничего не найдешь, – уверенным тоном сказал Марш.

Фрамм закрыл дверь и ушел с корабля и из его жизни. Эбнер Марш вновь стал таким же одиноким, каким был всегда. Рядом не осталось никого, кто помнил бы «Грезы Февра», белый костюм Джошуа и глубины ада, скрывавшиеся в глазах Деймона Джулиана. Теперь воспоминания об этом существовали только в памяти, и Марш принял решение забыть обо всем.

Шло время.

«Эли Рейнольдз» обслуживала линии Миссури и приносила доход. В тех водах Марш эксплуатировал ее почти год. Работал он до седьмого пота, был ее капитаном и сам присматривал за пассажирами, грузом и вел бухгалтерский учет. Денег, заработанных в первых двух ходках, хватило для того, чтобы рассчитаться с двумя третями его весьма значительного долга. Он мог бы даже разбогатеть, если бы ему не помешала череда событий, повлекшая крупные изменения в стране: выборы Линкольна (Марш тоже голосовал за него, несмотря на то что был республиканцем), раскол, стрельба в Форте Самптер. Когда случилась кровавая бойня, Маршу вспомнились слова Джошуа Йорка: ваш народ одолевает красная жажда, и только кровь способна утолить ее.

Крови действительно пролилось много, с горечью размышлял Марш впоследствии. Он редко упоминал о войне, о своем участии в ней и терпеть не мог, когда люди в разговорах снова и снова касались этой темы.

– Война кончилась, – говорил он тогда. – Мы победили. Теперь с ней покончено, и я не вижу смысла, к чему бесконечно ее мусолить. Гордиться тут особенно нечем. Война принесла единственное благо – положила конец рабству. Все остальное мне непонятно. Стрелять в людей – не слишком большая заслуга, черт побери.

В начале военных действий Марш вместе с «Эли Рейнольдз» вернулся в верховье Миссисипи и занимался тем, что переправлял войска из Сент-Пола, Висконсина и Айовы. Позже он служил на канонерской лодке и пару раз принимал участие в речных баталиях.

Карл Фрамм тоже сражался на реке. Марш слышал, что в одном из сражений у Виксбурга он погиб, хотя эти сведения нуждались в уточнении.

Когда наступил мир, Марш вернулся в Сент-Луис и начал водить «Эли Рейнольдз» по маршрутам верховья Миссисипи. Он создал ассоциацию, куда вошли еще четыре капитана, владельцы аналогичных судов, организовав грузо-пассажирскую компанию с твердым расписанием для более эффективной конкуренции с более крупными компаниями, доминировавшими в верховье реки. Но капитаны оказались твердолобыми упрямцами, не желавшими идти на уступки, и после шести месяцев ссор и споров ассоциация приказала долго жить.

К тому времени Марш почувствовал, что речной бизнес больше не привлекает его. Река стала другой. После войны по ней ходило меньше трети пароходов, чем до нее, но конкуренция ужесточилась, так как увеличилось число перевозок, осуществляемых по железной дороге. Теперь в порту Сент-Луиса на причале можно было увидеть не более дюжины пароходов, в то время как раньше вереница их тянулась на милю с лишним.

В те послевоенные годы произошли и другие перемены. Почти повсеместно, кроме, пожалуй, наиболее диких участков Миссури, на смену дровам начал приходить уголь. Федеральное правительство издавало указы и законы, которые требовалось неукоснительно соблюдать. Оно ввело страховки, обязательную регистрацию и тому подобные вещи, а также попыталось запретить гонки.