— Майор Доигралес, — коротко кивнул я усатому мужику. — Всё же решили поучаствовать?

— Да не сказал бы, — майор мне казался вполне нормальным мужиком. И в целом, так оно и оказалось. Он был честен и не пытался приукрасить что-либо. — Мы напряглись, конечно, когда стрельба началась, но я вам дал слово, что не буду мешать со своими ребятами под ногами. Поэтому выждали, — он повернул голову и посмотрел на труп Тришки-Сибиряка, которого только что выволокли из леса. — Когда всё утихло, убедились в том, что гвардейцы вашего рода стоят на ногах, а не лежат на земле, вот и пришли.

— Ну, и на этом спасибо, — хмыкнул я. — И за то, что слово сдержали.

— А как иначе? — улыбнулся тот и протянул руку. — И всё же, вижу, заруба у вас знатная была. Столько трупов, конечно, — он поджал губы и повернулся к «горстке» бандитов на земле. Видимо, считал, сколько гробовозок заказывать. — Потерь, наверное, много у вас, да? Если что, — он не дал мне ответить и тут же продолжил. — У нас тут община появилась. Ну, — он замялся. — Типа община. Солдафоны, что приходят с границы, после войны со степняками или с французами, ищут себе работу. В гвардию таких можно взять, думаю, вам точно пригодятся.

— У нас нет потерь, — сообщил я, понимая, что он ещё не закончил говорить. — Вообще ни одного человека не погибло.

— Даже так? — он удивился, конечно, а затем, улыбаясь, сказал. — Рад, что наконец-то Раскатные взялись за голову, — он опустил мою руку и добавил. — Вы уж простите за прямоту. Сами понимаете, что от рода ничего хорошего последние годы не слышали. Котлы там… арендованные хрен пойми кому, да и…

— Я думаю, это уже лишнее, — подметил я. — Спасибо за доброе слово, и за наметку на общину — тоже. Однако, майор Доигралес, вы что-то сказали про Францию?

— Да, смута там очередная, — он замялся, а затем начал нервно почесывать усы над губой. — У нас пара следаков опытных решили испытать счастье, получить командировочные, да и свалили на границу. Привезли домой вперед ногами. Только один выжил.

— И что рассказывает?

— Да хрень там какая-то творится. Французы и между собой дерутся, кланы там какие-то, армии, так ещё и помощь с нашей империей бросают в самое пекло. И что самое забавное, — он замялся, и это было заметно. — Борька, ну, друг который пережил события там, на границе, ничего не говорит про противника. Говорит, что это мясо, а вспомнить какие-то нюансы не может.

— Как будто его мозг блокирует воспоминания? — уточнил я. — Ну, типа, не хочет вспоминать весь ужас?

— Именно, — хмыкнул майор. — Увы, война никого не щадит, — затем он начал озираться по сторонам и перевел тему. — Город, конечно, был не в лучшем положении из-за того, что творили эти… мордовороты. Но теперь всё это позади, — он махнул рукой каким-то полицейским и решил закончить наше общение. — Удачи вам с управлением родом, Георгий Игоревич.

Он чуть кивнул мне и отвернулся. Затем начал выдавать своим распоряжения.

Ну а я пошел к своим. Начал собирать гвардейцев в одну кучу, да параллельно, сугубо ради интереса, подслушивал телефон Доигралеса. Мне было интересно, сколько труповозок он закажет сюда. И цифра оказалась забавной. На каждые три трупа — одна машина. Но затем кто-то особо одаренный предложил просто пригнать парочку мусоровозов, и эту идею все поддержали.

Только вот потом гробовщикам придется мучиться.

— Ну что, — я улыбнулся, глядя на своих гвардейцев. — Молодцы! Ни одного не потеряли.

Гвардейцы, конечно, охренели от моих слов. Но не меньше, они охренели от произошедшего. Кто-то, пока я говорил, обводил взглядом поле боя, усеянное телами бандитов. Кто-то смотрел на меня как на какого-то супергероя. Ну и разумеется, были «подозреваки». Люди, которые не могли поверить во все происходящее.

— Могу спросить? — подал голос один из бойцов. — Георгий Игоревич?

— Спрашивай.

Гвардеец сначала покосился на Ивана Рубцова, мол, не против ли тот, но тот ничего не сказал и не показал.

— Странно все как-то произошло, господин Раскатный. Вон там, — он указал на машины возле дачи. — Куча техники, но никто из них не решил использовать ее, чтобы уехать отсюда. Они тупо подставились на нас.

— И?

— Господин Раскатный, — гвардеец замялся. — Получается, вы их в одиночку на нас гнали… как какое-то стадо испуганных баранов?

— Типа того, — безразлично ответил я. — Еще вопросы?

— А как вы убили Тришку? — спросил кто-то еще из толпы. — Он ведь… ну, тоже молниевик и…

Продолжения фразы не было. Говорун не осмелился сказать, что тот был опытнее и сильнее меня.

Я отвернулся и кивнул Рубцову на боевой фургон гвардейцев. А сам подключился к датчикам големов, чтобы выяснить, как там у них дела обстоят.

Разумеется, все шло гладко. Они перешли реку, как я и велел, и грузились в фургон. Илья хоть и пытался ими командовать, но големы были автоматизированными. Сейчас ему предстояло вернуться домой, в Новый Тагил, и увезти големов вместе с собой.

Рубцов, пока я просматривал то, что делали големы, подсел ко мне рядом на брошенную покрышку. Ничего не сказал, тяжело вздохнул, а затем все же спросил:

— Ну что, едем домой?

М-м-м. Нет. Точно не сейчас. Я покачал головой, повернулся к Рубцову и процедил:

— Сначала заглянем в больницу. У нас один старикан еще жив. Тут тоже нужно заканчивать.

Кирилл Слютников.

— ГОСПОДЬ ВСЕМОГУЩИЙ! ДАЙ МНЕ СИЛУ! ПОКАЖИ ЛЮДЯМ МОЮ МОЩЬ И ДАЙ СТРАДАТЬ НЕВЕРНЫМ!

Кирилл думал, что он это говорил вслух, но на самом деле он молчал. Булькал и молчал. Морфий перестал действовать так, как должен был, и теперь он был просто заперт в своем сознании, без способностей как-либо взаимодействовать с внешними «силами».

Боль, которая вернулась к нему вчера, была невыносимой. Он плакал и пытался сказать врачам, мол, лекарство не действует, но кто сможет понять старика, который только и делает, что ходит под себя и пускает слюни?

Но сегодня все изменилось. Не сильно, конечно, но изменилось. Здоровяк-санитар, который его постоянно бил дубинкой по голове, пришел в палату, отвязал его и закинул на плечо, чтобы перенести в обычную палату для больных.

Он не рассчитал свой рост и напрочь забыл, что на его плече лежит исхудавший старик. Ну и, разумеется, с силой вогнал его головой прямо в дверной проем. Это что-то «отбило» в мозгу у Слютникова, и к нему неожиданно вернулись органы чувств, язык, да и ощущение, что вот-вот и он обгадится.

Когда его принесли в палату и уложили на бочок, Слютников попытался встать. В целом, получилось. Он облокотился на руку, затем использовал её как опору и сел в постели.

Однако долго он так не просидел. Боль вернулась с новой силой, и он скорчился, а затем сжался в позе эмбриона, подобрав под себя ноги.

— Оп-пля, — вдруг в палату зашел энергичный доктор Зайцев.

Мужчина, казалось, был вне себя от счастья. Его причудливая козья бородка словно развивалась на ветру. Глаза горят, уверенность выражается в улыбке, да и тон был радостным.

— Не понимаю, господин Слютников, — улыбаясь, заговорил он. — Чего вы скрюченный лежите, а?

Слютников повернул голову и посмотрел на Зайцева как на говно.

— Ну чего вы лежите, вставайте! Пляшите! Танцуйте! Мы победили вашу болезнь!

— Что ты несешь? — прохрипел Кирилл. — Что вы там победили, а⁈

— Ну, как что⁈ — озадачился Зайцев. — Вот, сами полюбуйтесь, — он показал папку, которую держал в руках, и недоуменно продолжил: — Все анализы говорят, что вы совершенно здоровы! Представляете? Помогло лечение! Помогло!

— Здоров? — огрызнулся Слютников, издав звук из пятой точки. — Здоров, сука? Да я едва хожу! Вы меня, мляди, продержали в психушке хрен знает сколько, били, долбили и унижали! Мне не то что дышать больно, у меня все тело уже охуе…

— Мы были вынуждены вас поместить в палату для душевнобольных, — скромно заявил Зайцев. — Чтобы вы не навредили себе, и, оказывается, это тоже помогло…

— Нихрена оно не помогло! Какое там лечение у меня было, а? Никакого! Я умираю! Алло!