Когда я убедился в том, что Кате больше ничего не угрожает, я оставил ее одну в комнате, мирно сопящую, а сам вернулся в кабинет. Так сказать, хотел завершить начатое.

Прасковья Игоревна подошла к кабинету в тот миг, когда последний листочек бумаги из документов Слютникова обратился в пепел. Бабушка остановилась у порога, но зайти в кабинет не решилась.

— Гошенька, — до меня донесся ее голос. Я оторвался от бумаг и поднял голову. — Я слышала, что род переезжает в Пермь, да?

— Да, бабуль, все верно.

— Знаешь, — она замялась. — Мы все переживаем из-за твоего решения…

— Это временно, — я опустил голову и продолжил изучать книгу из отцовской библиотеки. — До новых распоряжений.

— Я… я пришла сказать тебе, что я не поеду, — наконец, выдала она. — Ты же не будешь против моего решения?

Я отложил книгу, облокотился на стол и посмотрел в ее глаза.

— Не поедешь?

— Не поеду, — повторила она. — Понимаешь, после всего того, что произошло, я… — она выдала из себя легкую улыбку. — решила уйти в монастырь.

Вот тебе и раз.

— В мужской? — решил я пошутить. — Жениха нового присмотреть, да?

Она убрала легкую улыбку с лица и сделала вид, словно не услышала моей колкости. Посмотрев мне прямо в глаза, она попыталась сделать шаг, чтобы переступить порог. Но почему-то не решилась. Видимо, память играла с ней очень злую шутку. Каким бы козлом, мягко говоря, не был Слютников, она все же любила его.

Сейчас, разумеется, пришло осознание того, что этот ублюдок натворил, но, как говорится, былого не вернешь. Увы.

— Нет, Гошенька, — бабуля заговорила не сразу, выждала какую-то паузу, а затем набрала побольше воздуха в легкие. — Я уйду в женский монастырь. Просто… чтобы жить там.

— Любопытное решение.

— Когда тебе исполнится восемнадцать, я приму обет. Постригусь…

— Я так понимаю, — я тоже вздохнул. — Пока останешься мирской, чтобы сохранить формальное регентство?

— Да, — кивнула бабуля. — Никто не сможет отобрать у тебя род, пока я сохраняю этот статус. Сам понимаешь, Гошенька, я хоть как-то должна тебе в этом помочь, — она опустила голову и всхлипнула. — Прос… прости меня за все.

Я внимательно посмотрел на нее, размышляя, насколько серьезно она все это говорила. Конечно, бабушка у меня всегда была легкомысленной фигурой. И то, что могло посетить ее голову, порой, могло сбить с толку любого здравомыслящего. И если честно, я собирался держать ее при себе.

Однако, с другой стороны, ее уход в монастырь означал только одно — изоляцию. Это очень сильно разгрузило меня в плане забот. Бабушка будет под присмотром бога… кхм. Будет под присмотром других монахинь, а также, там я явно поставлю пару гвардейцев. Меньше беспокойства, в целом.

Так что, ее решение казалось мне полезным. Меньше запар о том, что Прасковья, с её простодушной легкомысленностью, совершит очередной шаг, угрожающий семье.

И все же, чтобы принять окончательное решение, я тщательно все взвесил. Выждал короткую паузу, а затем кивнул.

— Хорошо, бабуля. Я принимаю твое решение, — она аж расцвела в секунду от моих слов. — Монастырь так монастырь. Но за тобой будут присматривать гвардейцы.

Катя проснулась ближе к вечеру. Состояние было удовлетворительным, но горячий шоколад быстро поставил ее на ноги. Через полчаса после ее пробуждения я пригласил ее в ресторан «Невские Берега», в котором очень вкусно кормили, и в целом атмосфера была более чем приятной.

Но я все равно решил подлечить ее перед выходом. Убрал уж совсем мелкие очаги Чумного тока, которые проросли бы, дай бог, тьфу ты… не дай Великая Электрожаба, через часов шесть, а то и больше.

В ресторан нас повезли мои гвардейцы. Только не на своем боевом фургоне-американце, а на бабушкином минивэне — Майбахе.

Внутри, перед тем как посадить Распутину, пришлось немного пройтись с мусорным мешком. Тут тоже были вещи Слютникова, которые вместе с мешком улетели в печь.

Ресторан, в который мы приехали, славился европейской кухней на любой вкус и лад. Здесь был антураж какой-нибудь Венеции, причудливые формы у официантов и дивная музыка.

Тут я ее любил, на самом деле. Она очень сильно отличалась от той, которую исполняли школьники в музыкалке, да и некоторые известные хоровые оркестры тоже — тихонько сидели в сторонке и отдыхали по сравнению с местными музыкантами.

Мы сели за заранее забронированный столик, заказали легкие закуски и безалкогольное вино. Я, так сказать, решил поддержать Распутину в том, что ей хоть и хочется, но пока еще нельзя пить тоже вино.

Первым делом, как только мы приступили к брускетте с лососем, я обратил внимание на звонкий голос через один столик. Он был таким знакомым, что ли. Одной очень известной мадам.

— И здесь мы встретились, — задумчиво произнес я. — И опять в премии.

— Ты о чем, Гоша? — озадачилась Катя. — Ты кого-то знакомого увидел?

— Знакомую, — добавил я. — Не очень приятную.

Баронесса Фиткина была в своем репертуаре. Она, как всегда, громко возмущалась, и в этот раз она отчитывала официанта за недосоленное блюдо. Ее громкий, звонкий голос, как в целом, и сама ее личность привлекали внимание всех окружающих столиков, но, судя по тому, как она нагло ухмылялась в лицо официанту, ей это нисколько не смущало.

— Я отлучусь. На пару секунд, — я подмигнул Кате, отложил столовые приборы, вытер губы и встал. После, подошел к ее столику и встал в метре от баронессы. Так сказать, на безопасном расстоянии.

— Здравствуйте, баронесса, — сказал я, «подчеркивая» уважение к слову «баронесса». — Я подошел засвидетельствовать свое почтение вам. У вас что-то случилось?

Фиткина замерла на полуслове, открыв рот. На миг ее взгляд затуманился, словно она что-то вспоминала. А ведь было что. Хех.

Сообщение в ее телефоне, которое я давным-давно отправил ей, гласило: «Будь хорошей девочкой. Не обижай учеников и официантов».

Очевидно, она это предупреждение не забыла. И, судя по тому, как она быстро прикрыла свой ротик, это сообщение осталась у нее на подкорках сознания.

Она тут же миловидно улыбнулась, прикусила губу и махнула рукой официанту, чтобы тот пропал. А затем, превращаясь в образец самой любезности и утонченной учтивости, ответила:

— Ой, нет, что вы, все прекрасно! Просто небольшое недоразумение!

— Рад, что у вас все хорошо.

Но она решила пообщаться со мной. Совсем чуть-чуть.

— А вы, господин Раскатный, какими судьбами здесь? А⁈

«Ого, все же пробила, кто я такой? — я еле сдержал ухмылку. — Зацепил чем-то? Боишься? Или так, уважаешь?»

— Проездом, — едва заметно улыбнулся я, делая вид, что не заметил ее смущения. — По делам приехал. Ничего такого серьезного.

Я кивнул в сторону своего столика, Фиткина чуть повернула голову и посмотрела на Распутину. Я только что дал ясно понять, что у меня здесь есть компания, и что с ней болтать я дольше положенного не буду.

— Всего доброго, баронесса Фиткина. Рад видеть вас в добром здравии.

Однако, садясь за столик, я все равно ощущал на себе взгляд Фиткиной, словно… ее взгляд был острым жалом, которое пробивало мою спину.

«Интересно, чего она там думает?»

Катя, едва я вернулся за стол, только было открыла рот, собираясь что-то спросить про баронессу, но просто перешла к делу. Она достала из-под стола небольшой дипломат, а оттуда — папку с документами. Отодвинула часть закусок и разложила бумаги передо мной.

— Гоша, я тут составила смету, ну… за переезд. Во сколько он обойдется.

Мне было достаточно беглого взгляда, чтобы сдержать в себе «свист».

— Ого, — протянул я, пробегая глазами по цифрам. — Нынче переезды в копеечку влетают, да?

— Ну а как еще? — она улыбнулась. — Я вскоре сделаю полный реестр всех предприятий, принадлежащих роду, и доходов, которые они приносят. А также расходов, — она заметила смятение в моем лице, но тут же продолжила. — Нам нужно понять, насколько всё это рентабельно и где мы теряем деньги. Записи о родовых активах крайне неточны, — добавила она. — Нужно всё привести в порядок, если ты действительно хочешь восстановить боевую и финансовую мощь рода.