— Так я не могу, — сказал он. — Слишком низко голове.

Кэтрин принесла вторую подушку и положила их одна на другую.

— А так слишком высоко, — заворчал неугомонный.

— Как же мне устроить? — спросила она в отчаянии.

Он свесился к ней, когда она стояла возле кушетки, пригнув одно колено, и не нашел ничего лучшего, как опереться на ее плечо.

— Нет, так не годится! — сказала я. — Хватит с вас подушки, мастер Хитклиф. Барышня и так потратила на вас слишком много времени: мы больше не можем сидеть тут и пяти минут.

— Можем, можем! — оборвала меня Кэти. — Теперь он хороший и терпеливый. Он понял наконец, что этой ночью я буду куда несчастней его, если поверю, что ему стало хуже из-за моего прихода, и что я не посмею поэтому прийти еще раз. Скажи правду, Линтон, — я ведь и в самом деле больше не должна приходить, если причинила тебе вред.

— Ты можешь приходить, чтоб лечить меня, — ответил он, — ты должна приходить, потому что ты в самом деле причинила мне вред: очень большой — ты это знаешь! Когда вы пришли, я не был так плох, как сейчас, — ведь не был?

— Но вы сами себя довели до беды плачем и капризами.

— Ничего я тебе не сделала, — сказала его двоюродная сестра. — Во всяком случае, теперь мы будем друзьями. И я тебе нужна: ты хочешь, чтобы я иногда навещала тебя, правда?

— Я же сказал, что хочу, — ответил он нетерпеливо. — Сядь на кушетку и дай мне опереться на твои колени. Так мама сидела со мной — целыми днями. Сиди тихо и не разговаривай, но можешь спеть мне песню, если умеешь петь; или читай наизусть какую-нибудь длинную интересную балладу — из тех, которым ты обещала меня научить; можно и какой-нибудь рассказ. Но лучше балладу. Начинай.

Кэтрин прочитала самую длинную, какую знала на память. Это занятие очень понравилось обоим. Линтон захотел прослушать вторую балладу и затем еще одну, не считаясь с моими настойчивыми возражениями. Так у них тянулось, пока часы не пробили двенадцать и мы услышали со двора шаги Гэртона, вернувшегося пообедать.

— А завтра, Кэтрин? Ты придешь сюда завтра? — спросил Хитклиф-младший, удерживая ее за платье, когда она нехотя поднялась.

— Нет, — вмешалась я, — ни завтра, ни послезавтра.

Но Кэтрин, видно, дала другой ответ, потому что лицо у Линтона просветлело, когда она наклонилась и что-то шепнула ему на ухо.

— Завтра вы не придете и не думайте, мисс! — начала я, когда мы вышли во двор. — И не мечтайте!

Она улыбнулась.

— Ох, я приму верные меры, — продолжала я. — Тот замок починят, а больше вы никаким путем не улизнете.

— Я могу перелезть через ограду, — рассмеялась она. — Мыза — не тюрьма, Эллен, и ты при мне не тюремщик. А кроме того, мне без малого семнадцать лет, я взрослая. И я уверена, что Линтон быстро поправится, если мне дадут за ним ухаживать. Я старше его, ты же знаешь, и умнее: я не так ребячлива. Я очень скоро научусь направлять его, куда захочу — исподволь, лаской. Он красивый, славный мальчик, если ведет себя хорошо. В моих руках он станет просто прелесть какой! Мы никогда не будем ссориться — ведь не будем? — когда привыкнем друг к другу. Он тебе нравится, Эллен?

— Нравится?! — вскричала я. — Молокосос, заморыш, да еще с прескверным характером. К счастью, как полагает мистер Хитклиф, он не доживет до совершеннолетия. Я даже не уверена, дотянет ли он до весны. Если нет, не велика потеря для его семьи. И счастье для нас, что отец забрал его к себе: чем мягче бы с ним обращались, тем он становился бы назойливей и эгоистичней. Я рада, что он вам не достанется в мужья, мисс Кэтрин.

Кэтрин помрачнела, услышав эти мои слова. Такой небрежный разговор о его близкой смерти оскорбил ее чувства.

— Он моложе меня, — ответила она после довольно долгого раздумья. — Значит, жить ему дольше, чем мне, — и он будет, он должен жить, пока я жива! Он сейчас такой же крепкий, каким был, когда его только что привезли на север, в этом я уверена. Он простудился, как папа, вот и все. Ты говоришь, что папа выздоровеет, — почему же не выздороветь и ему?

— Хорошо, хорошо! — сказала я. — В конце концов нам не о чем беспокоиться. Слушайте, мисс, и запомните, а я свое слово держу: если вы попытаетесь еще раз пойти на Грозовой Перевал со мною или без меня, я все расскажу мистеру Линтону, и, пока он не разрешит, ваша дружба с двоюродным братом возобновляться не должна.

— Она уже возобновилась, — проговорила угрюмо Кэти.

— Ну, так ей будет положен конец! — сказала я.

— Посмотрим! — был ответ; и она пустилась вприпрыжку, оставив меня плестись позади.

Мы обе явились домой раньше обеденного часа, мой господин думал, что мы гуляли в парке, и потому не спросил объяснения нашей отлучки. Едва войдя в дом, я поспешила переобуться, но на Перевале я слишком долго просидела в мокрых башмаках, и это не прошло мне даром. На другое утро я слегла и три недели была не способна исполнять свои обязанности: беда, ни разу до той поры не случавшаяся со мной и, добавлю с благодарностью, ни разу после.

Моя маленькая госпожа была просто ангел — сидела со мною, ухаживала и подбадривала меня в моем одиночестве: меня сильно угнетало, что я не могу встать. Это нелегко для хлопотливой, деятельной женщины; но мне все же грех было жаловаться. Мисс Кэтрин, как только выходила из комнаты мистера Линтона, появлялась у моей постели. Свой день она делила между нами двумя: ни минуты на развлечения; ела наспех, забросила учение, игры и превратилась в самую нежную сиделку. Какое же горячее было у нее сердце, если, так любя отца, она так много давала и мне! Я сказала, что свой день она делила между нами; но господин мой рано удалялся на покой, а мне обычно после шести не нужно было ничего, так что своими вечерами она располагала полностью. Бедняжка! Ни разу я не подумала, чем она там занимается одна после чая. И хотя, когда она забегала ко мне сказать «спокойной ночи», я нередко замечала свежий румянец на ее щеках и ее покрасневшие пальчики, я и помыслить не смела, что краска вызвана быстрой ездой по полям, на холоду: воображала сдуру, что тут виной жаркий огонь в библиотеке.

Через три недели я смогла выйти из своей комнаты и двигаться по дому. И в первый вечер, когда мы снова сидели вдвоем, я попросила Кэтрин почитать мне вслух, потому что глаза у меня ослабели. Мы расположились в библиотеке, так как мистер Линтон уже лег спать. Кэти согласилась, как показалось мне, довольно неохотно; и подумав, что ей неинтересны книги, которые нравятся мне, я предложила ей почитать что-нибудь по ее собственному выбору. Она взяла одну из своих самых любимых книг и читала без перерыва около часа; потом пошли вопросы:

— Эллен, ты не устала? Ты, может быть, легла бы? Опять расхвораешься, если поздно засидишься, Эллен.

— Нет, нет, дорогая, я не устала, — отвечала я каждый раз.

Видя, что я не поддаюсь, она попробовала другим путем показать мне, что это занятие ей не по вкусу. Вопросы сменились зевками, потягиванием. Затем я услышала:

— Я устала, Эллен.

— Так бросьте читать, поболтаем, — ответила я.

Но разговор и вовсе не клеился: она ерзала и вздыхала и поглядывала на свои часы — до восьми, и наконец ушла к себе в комнату, одолеваемая сном, — если судить по ее скучному, тяжелому взгляду и по тому, как она усиленно терла глаза. На второй вечер она оказалась и вовсе нетерпеливой; а на третий вечер, проведенный опять в моем обществе, она сослалась на головную боль и покинула меня. Ее поведение показалось мне подозрительным; и, просидев довольно долго одна, я решила пойти спросить, не полегчало ли ей, и предложить, чтобы она, чем сидеть наверху в потемках, сошла бы лучше вниз и полежала на диване. Барышни не оказалось ни наверху, ни внизу. Слуги уверяли, что не видели ее. Я послушала у дверей мистера Эдгара: там было тихо. Тогда я вернулась в ее комнату, загасила свечку и села у окна.

Ярко светил месяц; снег, сверкая, покрывал землю, и мне подумалось, что, может быть, Кэти взбрело на ум выйти в сад освежиться. Я разглядела чью-то фигуру, пробиравшуюся вдоль ограды парка с внутренней стороны; но это была не моя молодая госпожа: когда фигура вступила в полосу света, я узнала одного из наших конюхов. Он стоял довольно долго, глядя на проезжую дорогу; потом быстро пошел прочь, точно что-то усмотрев, и тут же показался опять, ведя на поводу лошадку нашей барышни. А затем я увидела и ее: она только что сошла с седла и шагала рядом. Конюх, крадучись, повел преданного ему пони по траве в конюшню. Кэти вошла через стеклянную дверь в гостиную и бесшумно проскользнула наверх, в свою комнату, где я ее поджидала. Она осторожно прикрыла за собой дверь, сняла облепленные снегом башмаки, развязала ленты шляпы и уже хотела, не подозревая, что ее проследили, снять с себя накидку, когда вдруг я встала и объявилась. Она окаменела от неожиданности: невнятно пробормотала что-то и застыла.