Похоже, приглашал от души. Наверное, рассказывал по вечерам детям о другой жизни. И о принце упоминал. Вот и хочет теперь показать им, что это не сказка. Или?…

Я остановился.

— Дженкинс, а сколько лет твоим дочерям?

— Дочерям? — переспросил тот. — Простите, ваше высочество, но у меня и одной-то нет. В смысле, вообще нет детей. Да и женат никогда не был. Я не писаный красавец, так что большой любви не случилось, а без нее кому охота век бабий в дебрях куковать?

— Да? — ошибочка вышла. Я то решил, что лесничий, пользуясь случаем, хочет меня с красавицей дочерью познакомить. Вдруг понравится?

— Вот видишь, — извинительно развел руками. — Совсем ничего не помню.

— Это ничего… Это бывает… Я однажды, лет двадцать тому… С дуба упал. Чудом жив остался. Сутки пластом лежал. Так почти всю осень собственное имя вспомнить не мог. Пока кум на день святого Калистрата-мученика в гости не заглянул и не окликнул меня. И вы не отчаивайтесь. Все вспомните.

Лесничий не шел, скользил лесом. А кустарник перед ним словно сам раздвигался, уступая дорогу. Да так ловко, что в душе опять сомнения заскреблись. Чего ж он тогда в малиннике так шумел? Не в ловушку ли заманивает?

Ища ободрения погладил оголовье меча. Тот немедля поторопился меня успокоить. Не тушуйся, мол, хозяин. Если это ловушка, то паук кровавыми слезами умоется от такой добычи.

* * *

Если я ожидал увидеть один из вариантов Избнакурножа, то ошибся. Лесничий жил со всеми удобствами. Естественно, в средневековом понимании этого слова. Его сторожка состояла из целого комплекса зданий. Просторного пятистенка и прирубленной к избе клуни. Напротив, через широкое, метров пятнадцать, подворье — хлев и конюшня. По левую руку — крепкий амбар на высоком, каменном фундаменте. По правую — плетеная клеть. Из тонких стволов молодого орешника. Для хранения тех запасов, что любят хорошую вентиляцию. А все пространство между зданиями перегорожено крепким забором из толстого горбыля. Еще и кустами шиповника и терна обсаженным. Не сторожка — крепость. Посадить за островерхие крыши десятка два лучников и можно хоть против целого войска оборону держать.

— Ого! Хорошо устроился.

— Так это еще прадед ваш, король Владислав велел здесь такую заимку поставить. На всякий случай. Если совсем худо придется. Под домом и амбаром еще и погреба выкопаны… На год провизию запасти можно… И колодец тайный имеется.

Дженкинс вздохнул.

— Вот только уже много лет, как никто сюда ничего не завозит и не складывает. И даже то что было, по приказу вашего батюшки, царствие ему небесное, давно все подчистую выгребли.

Похоже, картинка начинает проясняться. Старик тоскует по прежним временам, когда он был не просто лесным сторожем, а смотрителем важного и секретного объекта. И, приведя меня сюда, рассчитывает, что я возрожу традиции. Бедняга. Думаю, не стоит спешить рассказывать ему о том, что все королевство держится на честном слове. И, вполне возможно, что всего через месяц, здесь появится новый хозяин. Со своими привычками, желаниями и причудами.

Возможно — снесет до основания. Возможно — прикажет все восстановить и содержать. Но сменит лесничего. А старину Дженкинса вышвырнет прочь. Почему нет? Принца из замка можно турнуть, а лесничий чем лучше?

Хотя, тут я не прав. Короля или принца, если трон сохранить не смогли, необходимо и правильно гнать взашей. А того, кто вопреки глупости начальства, сумел сберечь вверенное имущество — лично я, не только оставил бы на прежней должности, но и наградил.

— А не тяжело одному с таким хозяйством управляться?

— Одному тяжеловато пришлось бы, это уж как пить дать… — согласился лесничий. — Но я не один, так что не жалуюсь.

Паранойя снова приподняла голову. Не просто так, все же, позвал. Хочет показать… Меня или мне?

Дженкинс тем временем открыл дверь в избу.

— Окажите честь, ваше высочество.

— С удовольствием…

Почему нет? Вряд ли здесь засел еще один кракозябр, сродни тому, что мы с Лией под мельницей в лапшу искромсали. Не берусь утверждать со стопроцентной уверенностью, но считаю, что у всякой твари своя среда обитания. И как рыба не живет на суше, а птицы не летают под водой, так и чудовищам нужны определенные условия — комфортные для них и неприятные для обычных существ. Как говорится, что русскому хорошо — то для немца…

В том же подземелье, к примеру, и свет был необычный, и запашок стоял тот еще — смесь гнили с прелью. Да и само чудовище не цветами благоухало. Не возьмусь сравнивать, ничего похожего на ум не приходит, кроме — мерзко и отвратительно. Такой запашок ноги сами десятой дорогой обойдут. Если только ты не герой и сам не ищешь приключений на свой меч.

В сенях до сих пор витал аромат древесины и живицы. А вот из светелки пахнуло живым духом. А именно — жарящимся мясом. С луком и чесноком. И еще недавно испеченным хлебом.

— День добрый вашей хате, хо… — пробормотал негромко выискивая глазами икону.

Обычай креститься на них, войдя в хату первый раз, в деревне до сих пор считается признаком воспитанности. Не нашел… А пока оглядывался, то и окончание приветствия проглотил. Никакой хозяйки тут и в помине не было. Возле большой русской печки с чугунками и сковородками управлялся высокий, тощий старик с длинной белой бородой. Конец которой, чтобы не мешала, небрежно запихнул за пояс. Кашеварил старик тоже весьма специфически. Скрестив руки на груди и пряча кисти в широких рукавах халата. А передвигалась посуда по кухонной плите повинуясь его взгляду.

В тот момент, когда я вошел, большой чугунок как раз встал перед ним и приподнял крышку. Старик наклонился, втянул ноздрями запах и удовлетворенно кивнул.

— Готово. Можно разливать.

Чугунок послушно приподнялся и неторопливо полетел к столу. А следом за ним туда же последовала горка мисок и половник.

— Ну, и где Дженкинса носит? — проворчал кашевар, не оглядываясь, поскольку сосредоточился на большой сковороде. Именно там вкуснее всего шипело и шкварчало. — Я разогревать не буду. Лавр! Не сиди пнем! Выйди во двор и свистни. Пусть поторопится.

— Доброго здоровья, ваше высочество… — поднялся мне навстречу еще один старик. Видимо, тот самый Лавр. Этот был самого себя шире. Грудь, как бочонок. Когда кланялся, впечатление было такое, что не в поясе сгибается, а где-то ниже бедер.

— Рад вас видеть. На Игнациуса не обращайте внимания. Он намедни чего-то не туда добавил, когда со своими зельями возился… Шандарахнуло так, что до сих пор в ушах звенит. А сам он вообще ничего не слышит.

— Сейчас услышит… — Дженкинс хохотнул и метнул в мага сосновую шишку.

Снаряд не долетел до Игнациуса примерно на ладонь. Остановился, завис на какое-то мгновение, а потом, с той же скоростью, полетел обратно. Строго по законам физики. Угол падения равен углу отражения.

Похоже, лесничий был к этому готов, поскольку ловко поймал шишку и сунул за пояс. Зато и маг ощутил возмущение защиты. Так что, что хоть и проворчал что-то о седых и лысых подростках, но соизволил оглянуться.

Дальнейшее меня уже не удивило.

— Ваше высочество! — воскликнул он, взмахивая руками, из-за чего вся кухонная утварь возмущенно задребезжала крышками. — Какая неожиданность! Вот уж не ожидал вас здесь увидеть! И давно вы из Сорбонна вернулись?

Кланяться маг не стал, но радость на лице была неподдельная.

— Не помню…

— Принц потерял память. Так что с расспросами не приставайте, — объяснил лесничий.

— Вот как? — Игнациус тут же посерьезнел и перенесся ближе. Потом протянул руки и положил ладони мне на голову… — С вашего позволения…

Я промолчал. Можно подумать, он стал бы слушать возражения.

— Угу… угу… интересно… — бормотал старик тем временем, ощупывая мой череп. — Даже так… Неожиданно. Еще интереснее…

— Угомонись, червь ученый… — Дженкинс заметил, что меня не сильно радует такая бесцеремонность мага. — Не забывайся!