Позже, в вагоне метро Саммер ее передразнила.

— Странная она, — бросила Саммер, пристально изучая свои пальцы. На одном из ногтей обнаружился изъян, она вытащила из сумочки пузырек лака и мастерски исправила дефект. — Прости, конечно, но это правда. А как она одевается? На прошлой неделе три дня ходила в этой же футболке. Говорят, ее парень учился в Осуиго, и футболка, наверное, осталась от него. С точки зрения психологии тут явно не все в порядке. Ей давно пора выкинуть тот случай из головы.

В окне замелькали огни. Я пожала плечами. Меня тоже посещала мысль, что футболка принадлежала парню Ли. Вероятно, она ее не стирала из-за запаха, так же как я — футболку Патрика. Затем Саммер вспомнила о Дне благодарения и спросила, поедем ли мы на следующей неделе к Эвелин. Я покачала головой:

— В этом году готовить будет мама.

Больше я ничего не сказала. Ей ни к чему было знать, что в последнее время дела у Эвелин шли неважно, что мама уносит телефон в ванную и продолжает втайне от отца вести переговоры с Патриком, и что Эвелин больше не готовит, даже запеканку с тунцом. Патрик сообщил маме, что в доме нечего есть, кроме чипсов и магазинных пончиков.

— Сегодня мы все проведем отличный день, — сказала мама, заглядывая в духовку и протыкая вилкой праздничную индейку. — Ты понянчишь малышей, а Эвелин отдохнет. И все будет прекрасно. — Она покивала головой, будто это могло помочь воплотить в жизнь ее слова.

Но за обедом Патрик с отцом заспорили из-за футбола, а Эвелин только и делала, что налегала на еду. Она залила свою порцию подливой и вдобавок умяла три куска тыквенного пирога. По выражению маминого лица я поняла: она беспокоится, как бы Патрик не пустился во все тяжкие теперь, когда Эвелин так разжирела.

Затем от блузки Эвелин отскочила пуговица и угодила прямо в тарелку отца. Ничего удивительного — сестра пухла на глазах.

— Чтоб тебя! — Ее лицо покрылось пятнами, как в первую беременность, когда она ревела из-за багровых растяжек на животе.

— Со мной такое постоянно случается, — соврала я. — Шьют как попало…

Эвелин метнула на меня яростный взгляд:

— Тебя-то кто спрашивает?

Да никто! Я всего лишь хотела быть тактичной, но лучше бы не ввязывалась. «Прости ее, — уговаривала я себя. — У нее не в порядке гормоны, и она сама не знает, что несет».

Мама попыталась все уладить.

— Эвелин, — сказала она, — пойди поищи что-нибудь в моем шкафу. Надевай что понравится.

Сестра отправилась наверх. Отец вышел на улицу размяться, мама удалилась с детьми на кухню и занялась посудой, а мы с Патриком сидели за столом.

— Да, не очень-то вежливо вышло, — произнес он. — Сбегай-ка за линейкой.

— Зачем?

— Пора привести мою жену в чувство.

Я хихикнула. Мне нравилось, когда он вставал на мою сторону.

Несколько минут спустя он уехал на смену в пожарную часть, поручив отцу увезти Эвелин и мальчиков обратно в Куинс. Сидя на диване, я кормила из бутылочки Шейна, а Киран расположился на полу с книгой-раскраской и коробкой цветных карандашей.

— Мам! — взволнованно позвала Эвелин со второго этажа. — Поднимись сюда, пожалуйста.

Наверное, ничего не подошло, решила я. Мама в фартуке и шлепках вышла из кухни и отправилась наверх, а я, вытерев Шейну рот, уже включила было телевизор, когда услышала, что меня тоже зовут.

С Шейном на руках я забралась по лестнице. В коридоре было темно, свет горел только в моей комнате. Мама стояла в дверях. У меня подогнулись коленки, когда я увидела у сидевшей на кровати Эвелин футболку Патрика. Я почувствовала приступ тошноты. Мне в голову не приходило, что сестра станет рыться в моем шкафу.

Она поднялась, выхватила у меня Шейна и резко повернулась обратно к кровати, хлестнув локоном мне по правому глазу.

— Что случилось? — спросила я, зажмурившись от боли и удивляясь своему напускному спокойствию. Едва ли они догадывались, что меня вот-вот вырвет прямо на мамины махровые тапочки.

— Эвелин спрашивает, откуда в твоем шкафу футболка Патрика.

Эвелин закатила глаза:

— Я знаю, откуда она там, мама! Ари ее стащила.

— Кто тебе разрешил копаться в моих вещах?

— А почему бы мне в них не покопаться? Что ты прячешь?

— Эвелин, — обратилась к ней мама, — Патрик скорее всего случайно оставил у нас футболку. Весной они с папой красили кухню… Точно помню: после ремонта я стирала его вещи, а потом, вероятно, по ошибке положила в шкаф Ариадны.

— Ага, — поддакнула я. Объяснение казалось таким простым и резонным.

— Вот только не надо! — Эвелин сверкнула глазами. — У тебя от одного его вида трусы мокнут.

Отвратительные слова. Грубые, вульгарные. Так выражались бесстыжие подружки Эвелин — прогульщицы, которые вместо того, чтобы сидеть на уроках, курили «Мальборо» в подворотнях.

— Гадина! — процедила я, сжав кулаки так сильно, что от ногтей на ладонях остались следы.

Эвелин едва не вцепилась мне в горло.

— Девочки, девочки! — вмешалась мама, схватила футболку и затолкала ее в карман своего фартука с надписью «Поцелуйте повара». — Эвелин, зачем ты разговариваешь с сестрой таким тоном? Патрик — твой муж, и Ариадна никогда не позволила бы себе ничего предосудительного. Не сочиняй глупости.

— Даже если бы и позволила, — вздыбилась Эвелин, — толку-то! Разденься Ари перед ним догола — он не посмотрит в ее сторону. Ему чихать на плоскогрудых соплячек, ясно? Патрик любит меня одну!

Жестокая правда резанула покрепче самой сильной мигрени, когда-либо терзавшей мою голову. На мгновение я возненавидела Эвелин, всю такую из себя неприступную и самодовольную, гордую обладательницу любви Патрика. Но она была права. Он действительно любил только ее, любил так, что не замечал ни лишнего веса, ни экземы, прощал все капризы и жуткую запеканку с тунцом.

На мое счастье, внимание сестры отвлек плач Шейна. Подгузник оказался чистым, ребенка только что покормили, Эвелин не могла понять, в чем дело, и опять расстроилась.

— Мне достались одни крикуны, — ныла она, расхаживая по комнате и хлопая Шейна по спинке. — Киран был такой же.

— Все дети плачут, — попыталась успокоить ее мама.

— У моих подруг дети не кричат ни с того ни с сего, — сказала Эвелин и вдруг разревелась.

Она хлюпала носом и вытирала слезы рукой, и моя ненависть пропала без следа. «Не слушай своих подруг, — думала я. — Они врут, их дети тоже плачут. Эти противные тетки ждут не дождутся, когда ты сядешь в лужу, — чтобы им было о чем почесать языками у бассейна».

— Давай я возьму малыша, — сказала я, — а ты приляг, отдохни.

— Отличная идея, — поддержала меня мама. — Правда, Эвелин?

Глаза у сестры покраснели. Казалось, она жалеет о том, что наговорила мне. Мы с мамой прикрыли дверь и пошли в гостиную, забрав с собой Шейна.

Несколько часов спустя папа отвез Эвелин и мальчишек обратно в Куинс. Стоя на тротуаре, я махала им рукой на прощание. На улице было холодно, ветер собирал в охапки ломкие ярко-желтые листья. Я шла обратно к дому, а святая Анна косила на меня свои нарисованные глаза.

В прихожей я повесила в шкаф пальто и почувствовала, что сзади стоит мама. Она резко дернула меня за волосы, отчего моя рука взметнулась к голове.

— За что?!

Она молчала. Просто стояла и улыбалась, держа в левой руке футболку Патрика, а в правой — корзину с грязным бельем.

— Постираю и отдам Патрику.

«Не надо, пожалуйста, — пронеслось у меня в голове. — Ты не представляешь, как она мне нужна».

— Хорошо, — сказала я, но моему голосу недоставало того спокойствия, с каким он только что звучал в спальне.

Я вскинула голову и откашлялась, чтобы скрыть замешательство.

— Знала, что ты не будешь возражать. — Мама сунула футболку в корзину с заляпанными подливой кухонными полотенцами и отцовскими семейниками. — Ты ведь уже не маленькая, правда? Давно пора выкинуть это из головы.

Внезапно до меня дошло: мать помнит, как я залезла к Патрику на колени. От стыда мне захотелось стать невидимкой. Каким же талантливым инспектором манежа оказалась мама! Как ловко она руководила нашим семейным цирком, чтобы каждый из нас не выходил за рамки отведенной ему роли.