Я занервничала. Его ладонь оказалась у меня на талии, скользнула ниже. Вспомнилась плавающая в бассейне Идалис и брошенные Дэлом слова: «Уверен, тебе этого хочется».

Блейк отодвинулся в изножье кровати. Я знала, что он собирается сделать. То, о чем многие умалчивали или о чем глупо хихикали. То, что считалось безопасным, ведь от этого не забеременеешь. И что якобы позволяло обойти все католические обычаи.

— Не бойся, Ари. Больно не будет, я обещаю, — заверил он.

Нижняя часть купальника уже лежала на ковре. Мне действительно было не больно. Я чувствовала его губы и язык, его густые волосы, касающиеся внутренней стороны моих бедер, немного спустя страстный толчок сотряс мое тело и исторг из меня звуки, похожие на те, что я слышала из-за стены спальни Эвелин и Патрика, но я закрыла лицо рукой, чтобы кричать не так громко.

Это было сладко, удивительно, невероятно — все равно что в одиночку слопать целую коробку шоколадных конфет. Впрочем, я бы никому на свете не рассказала, что занималась этим.

Лейка душа в одной из четырех ванных комнат напоминала прорезь для почты во входной двери какого-нибудь дома — металлический квадрат с прямоугольным отверстием. Того и гляди, счет от «Кон Эдисон»[11] выпадет.

Вода текла по мне ровным потоком, а я прислушивалась к звукам за стеной — там принимал душ Блейк. В ванную я бросилась из спальни, сказав, что насквозь пропиталась хлоркой и мне просто необходим шампунь, но это было лишь отговоркой.

Я не могла смотреть на него. Не могла выдавить ни слова. Была возбуждена, и счастлива, и смущена одновременно.

Но прятаться вечно невозможно. Проторчав под душем, пока на ладонях не сморщилась кожа, я завернулась в полотенце и на цыпочках вышла в холл. И тотчас налетела на Блейка, тоже мокрого, с повязанным на талии полотенцем и цепочкой на обнаженной груди. Он был невозможно красив, но я все еще не смела взглянуть ему в глаза, даже когда он прижался лбом к моему лбу.

— Ты так стонала… — сказал он.

У меня вспыхнули щеки. Я была готова умереть на месте.

— Мне нужно одеться, — прошептала я и попыталась уйти, но он удержал меня за локоть.

— Эй, — мягко сказал он, — что случилось?

От него пахло мылом «Айриш спринг».

— Ничего, — пролепетала я.

Он приподнял мой подбородок.

— Тебе кажется, мы сделали что-то плохое?

«Да. Нет. Возможно».

— Я не знаю.

— Ари, — усмехнулся он, — нет. Я бы не стал делать такого с первой встречной. Я ни с кем не вступаю в отношения, пока не увижу, что у них есть будущее.

«Будущее». Мысль о том, что случившееся сегодня в конечном счете приведет к дому в Парк-Слоуп, и садику с гамаком, и детям с самыми синими на свете глазами — успокоила.

Я с облегчением вздохнула. Улыбнулась. И танцевала по спальне, натягивая одежду. Потом мы сели в машину, откинули верх, мои волосы развевались по ветру, и все вокруг казалось прекрасным.

Я думала, что не вышла за пределы разумного. Конечно, обычно я возвращалась домой раньше, но и сейчас время было вовсе не такое уж позднее. Не ожидала, что мама устроит мне засаду.

— Ты где была? — спросила она.

Я только что вошла в гостиную и вздрогнула от прозвучавшего в кромешной тьме низкого голоса. Раздался щелчок выключателя. Она сидела, скрестив на груди руки и закинув ногу на ногу.

В растерянности я окинула взглядом комнату. Заметила дырку в обшивке дивана, непочатую пачку «Пэлл-Мэлл» на журнальном столике.

— Где папа? — проронила я.

— А ты как думаешь? В Ист-Ривер выловили труп, ему пришлось уехать на Манхэттен. — Она потянулась за сигаретами. — Итак, где ты была?

Я пожала плечами. А вдруг я опять свечусь и она все поймет?

— С Блейком, — ответила я.

Она сняла целлофан, достала сигарету и швырнула пачку на стол.

— Это и так понятно. Где именно вы были с Блейком?

— В Хэмптонс, — чуть слышно промямлила я.

Мама щелкнула зажигалкой.

— И чем вы там занимались в такое время?

— Ничем.

Она затянулась и похлопала рукой по дивану. Я села рядом, хотя мне не терпелось подняться в свою комнату и подумать о Блейке.

— Ты заходишь слишком далеко, — строго сказала она.

Ну вот, приехали, подумала я. И ушла в оборону:

— Почему ты его не любишь?

— Когда я такое говорила? — спокойно ответила мама. — Он очень славный. Вежливый. Видно, что у него прекрасное воспитание. Но ты моя дочь, и я забочусь о тебе. Ты слишком молода, чтобы серьезно относиться к кому бы то ни было.

Слишком молода. Слишком далеко захожу. Еще много чего слишком.

— Он считает, что у нас может быть общее будущее, — произнесла я. Мне показалось, что прозвучало это по-взрослому, рассудительно, но мама рассмеялась, будто я — идиотка.

— Ариадна, он понятия не имеет, чего хочет. Он — мальчишка.

— Вовсе нет. В ноябре ему будет двадцать один год. А ты в двадцать три уже вышла за папу.

— Это было в пятьдесят седьмом году. Сейчас все по-другому… У женщин сегодня полно возможностей. У тебя, — ткнула в меня пальцем она, — их гораздо больше, чем было у меня. Ты не представляешь, как тебе повезло. И пусть Блейк не пудрит тебе мозги россказнями о «будущем». Это всего лишь уловка.

Она подалась вперед и пристально посмотрела мне в глаза, будто у меня вместо них два магических шара.

— Он ведь еще не затащил тебя, в постель?

Интересно, что она увидела? Розы на покрывале? Белое одеяло? Бассейн с притаившимся на дне скорпионом?

— Нет, — ответила я.

Я не считала эти слова ложью, потому что «в постель» означало пройти весь путь до конца, а мы с Блейком пока добрались лишь до середины.

Она вновь откинулась на спинку дивана и затянулась сигаретой.

— Хорошо. Рада это слышать. Потому что парни в таком возрасте очень шустрые. Наврут что угодно, лишь бы уложить в постель, и тут же ищут себе другую жертву. Есть девушки, которые легко с ними управляются. Эвелин, например. Ей ничего не стоило порвать с одним и найти другого. Но ты не Эвелин, и если этот юноша посмеет тебя обидеть, я оторву ему яйца и засуну в глотку. — Она потушила сигарету в пепельнице. — И передай ему, чтобы привозил тебя домой пораньше. Поняла?

Я поняла. Поняла, что больше ничего не расскажу ей о Блейке и что у меня впервые за многие месяцы разболелась голова.

— Пойду спать, мама. По-моему, у меня начинается мигрень.

Она меня не отпустила. Мы пошли в кухню, где она проследила, чтобы я выпила таблетку. Потом налила мне теплого молока и поцеловала в щеку.

— Спокойной ночи, — сказала я.

А когда она ушла, вытерла щеку салфеткой и вылила в раковину молоко.

На следующий день, к моему удивлению, меня пригласила Саммер. После окончания занятий в школе мы с ней еще ни разу не виделись, и на четыре сообщения, которые я передавала для нее с Тиной, она не ответила. Но я так по ней скучала, что была готова все простить и уговорила папу отвезти меня в Парк-Слоуп.

Он высадил меня и отправился на работу, помахав рукой Тине. Та с солнцезащитным козырьком на голове пропалывала клумбу перед домом.

— Здравствуй, Ари, — поприветствовала она меня. — Сто лет не виделись. Проходи в дом, Саммер у себя наверху.

Прошмыгнув в холл, я бросила взгляд на библиотеку Джефа с уставленными книгами полками и светильниками «Тиффани». Сверху из комнаты Саммер доносилась мелодия группы «Флитвуд Мэк». Она сидела, закинув одну ногу на стол, красила ногти и не замечала меня.

Я стояла в дверях и рассматривала ее спальню, полностью преобразившуюся с тех пор, как я последний раз сюда заходила. Комнату отделали с изысканным вкусом и элегантностью. Кровать из выбеленного дерева с филенками расположилась между двумя тумбочками «под старину», рядом платяной шкаф в том же стиле. Темно-серые обои с серебристыми розами сочетались с одеялом на кровати, украшенной множеством круглых и квадратных декоративных подушек. Совершенство, как в сказке. Я тоже хотела спать в сказочной обстановке, а не на доставшейся от Эвелин скрипучей кровати с балдахином, стоявшей в нашем доме со времен президентства Линдона Джонсона.