Значит, Блейк поступил в университет не сразу? Он из тех, кто предпочитает попутешествовать по Европе? Но Ли пояснила, что в восемь лет он сломал ногу и ему пришлось остаться на второй год в третьем классе — его школе семья Эллис не делала пожертвований. Я удивилась, что такие места еще существуют.

— Ногу ему сломал Дэл, — сказала Рейчел.

Ли пихнула ее.

— Не говори так, мамуля.

— А разве я не права? — спросила Рейчел и посмотрела на меня. — Это случилось сразу после того, как умерла их мать. Они подрались, и Дэл столкнул Блейка с лестницы. Вот такой у него норов.

Ли попросила водителя включить радио, и мы все замолчали. Сначала водитель высадил Ли и Рейчел у их дома, а потом повез меня.

Мама ждала меня в гостиной. На журнальном столике стояла тарелка с сандвичами и теплое молоко. Мы сели на диван, и я рассказала про крем-брюле, описала все четыре блюда и спросила, пробовала ли она лук-порей.

— Один раз, — ответила она. — У кого-то на юбилее.

Потом я сообщила о своих новых планах. О том, что хочу преподавать в колледже, стать деловой женщиной, у которой, возможно, будут муж и дети, и дом в Бруклине с садом и гамаком в тени разлапистых деревьев. Я закрыла глаза, чтобы как следует представить все это, но после, к своему разочарованию, обнаружила, что мама сидит с равнодушным выражением на лице.

— Зачем тебе жить в Бруклине? — спросила она. — А преподавание в колледже — совсем не то, что ты думаешь. Добиться назначения на должность ох как трудно, денег больших не заработаешь, пока тебя не зачислят в штат, а это далеко не всем удается. — Мама встала и отряхнула крошки с халата. — И с детьми не торопись, Ариадна. Посмотри на Эвелин. Самореализацией там и не пахнет.

Мама отправилась спать, а я чувствовала себя слишком несчастной, чтобы заснуть. У себя в спальне я смотрела то на потолок, то в окно. Как же мне хотелось оправдать мамины надежды. Стать бы такой, как Саммер. Не бояться поступить в УКЛА или вложить записку в руку мертвецу. Наверняка ей по плечу те рискованные вещи, которые пугают меня, например, навсегда уехать из Бруклина или путешествовать в одиночку вокруг земного шара. Скорее всего она станет одной из тех независимых женщин, которым плевать на прелестных детишек и сады с гамаками.

У нас в подвале валялась пара старых фигурных коньков. На следующее утро я отправилась туда на поиски, заодно вспомнив, что коньки мама с папой подарили Эвелин на четырнадцать лет и папа называл их пустой тратой денег, потому что сестра сходила на каток всего лишь раз.

Должно быть, они лежали в какой-нибудь картонной коробке или в одном из стоявших вдоль стены пластмассовых контейнеров. Я копалась в ящике с надписью «Эвелин», когда услышала шаги на лестнице.

— Чем занимаешься? — спросила мама.

В ящике я коньков не обнаружила. Только плетенную в технике макраме сумку, коробку с ракушками и джинсы «Джордаш». Я приуныла. Впрочем, настроение у меня и так было не фонтан, потому что вчера вечером мать разрушила все мои мечты. Сейчас мне даже смотреть в ее сторону не хотелось. Я промямлила, что ищу коньки Эвелин, и она взялась мне помогать.

— Вы идете с Ли вдвоем? — поинтересовалась она, вынув из коробки отвратительное платье с «огуречным» узором. — Саммер не позвали?

— Саммер вечно занята со своим парнем, — ответила я, глядя, как она прикладывает к себе вещь, которая ей давно не по размеру. Я подумала, что маме следует взглянуть правде в глаза и отдать ее бедным. — Сама знаешь.

Она, похоже, прочитала мои мысли и швырнула платье на велотренажер, которым никто никогда не пользовался.

— А уроки ты сделала?

— Да, — ответила я раздраженно, и мама уперла руки в бока.

Согнувшись над коробкой с проплесневевшей старой одеждой, я не смотрела на нее, но видела боковым зрением. Мне хотелось, чтобы она ушла.

— Не огрызайся, Ариадна! Ты, кажется, собиралась поступать в Парсонс?

Я выпрямилась.

— Ли говорит, у ее дяди там есть связи.

Мама нашла коньки. На них не было ни царапины, но я вовсе не такими их себе представляла. Я думала, они белые или бежевые, и уж точно не серебряные с разноцветными шнурками и прошитыми по коже яркими молниями.

Она протянула их мне.

— Что еще за связи?

Неудивительно, что Эвелин каталась на коньках всего однажды. Вряд ли они были модными даже в 1976 году, когда подростки ходили в клешах с торчащими из задних карманов расческами. Поэтому я запихнула коньки обратно в коробку и отдала маме.

— У дяди Ли есть знакомые в школе Парсонс. Он поможет мне поступить. Мои оценки не имеют значения.

Заяви я, что «влипла», вряд ли она ужаснулась бы больше.

— Мы, — произнесла она с таким достоинством, словно имела в виду «мы, Кеннеди» или «мы, Вандербильты», — не нуждаемся ни в чьих связях. Нашей семье не требуется помощь, и ты это прекрасно знаешь.

Да, я это знала. И почувствовала себя малодушной ленивицей, мечтающей избежать мозгодробительных тестов на экзамене. Вовсе не этому меня учили родители.

Я кивнула и уже собралась было идти наверх, когда мама схватила коньки и протянула их мне:

— Ничего не забыла?

Я не могла ответить, что не надену эту жуть, ведь мои родители купили их на заработанные тяжелым трудом деньги. Какой смысл платить за аренду коньков в Рокфеллер-центре, если у меня есть свои, почти новые.

Все же они были мне маловаты. Час спустя, когда мы с Ли сидели на скамье в Рокфеллер-центре, я еле втиснула в них ноги. На Ли были чисто белые коньки со шнурками такого же цвета. У нее хватило такта ничего не сказать про мои.

Пришел Блейк и сел рядом со мной. Я спрятала ноги под скамью в надежде, что он не обратит внимания на дурацкие молнии.

Я же смотрела на его невозможно голубые глаза и развевающиеся волосы.

— Ты идешь? — спросил он.

— У меня разболелась голова, — солгала я и предложила им с Ли кататься без меня. Они смешались с толпой, заскользили по льду под фортепианную музыку из мультфильмов про Чарли Брауна.

Я мигом сняла коньки, затолкала их в рюкзак и натянула сапоги, чтобы не позориться перед Блейком. Хотя сама не понимала, почему это меня волнует. Он уверенно нарезал круги по льду, не останавливаясь, даже чтобы поправить шнурки, и мне показалось, что шансов с ним у меня не больше, чем с Дэлом.

Все же я не отрываясь смотрела, как он ускоряется, пролетая под флагом США, и Японии, и еще каких-то стран, пока не услышала неподалеку глухой удар. В нескольких футах от меня неловко упал мальчишка лет десяти. Кто-то проехал по слетевшей с него шапке.

Я подбежала к нему и подняла на ноги, что оказалось нелегко — парнишка был упитанный.

— Больно? — спросила я. — Рукой ударился?

— Ага. — Он тер ушибленное место.

— Ты здесь один?

Он кивнул:

— Мама пошла в «Сакс». Я обещал ей, что буду кататься осторожно, а сам — только посмотри… Кажись, сломал руку…

Еще чуть-чуть — и разревется.

— Не волнуйся. Сейчас, — сказала я.

Несколько лет назад Эвелин заставила меня пройти курсы, где я научилась делать искусственное дыхание и определять, сломаны ли кости. Итак, я проверила, не опухла ли рука, не появился ли синяк, и спросила, не слышал ли он щелчок или хруст при падении. Мальчик отрицательно потряс головой. В это время подъехали Ли и Блейк.

— Значит, ничего страшного, — успокоила я и застегнула ему куртку.

Мальчишка сидел с нами, пока за бортиком катка не появилась его встревоженная мать с сумками в руках. Поблагодарив меня, они ушли, и Блейк улыбнулся.

— Ты хорошо ладишь с детьми, — заметил он.

Он вновь сидел рядом со мной и не отрываясь смотрел в лицо, отчего я занервничала. Меня беспокоило, что тушь может скопиться в уголках глаз, а передние зубы наверняка испачкались помадой.

Я пожала плечами:

— У моей сестры двое. Я привыкла.

Его брови поползли вверх. Кажется, это его заинтересовало.

Я предположила, что он просто пытается поддержать разговор и сейчас снова уйдет вместе с Ли, однако он продолжал сидеть.