— Расскажи, расскажи, расскажи…

И я сдалась.

— У Ли есть еще один кузен, ты его не видела. Брат Дэла. Он просто чудо.

Саммер засмеялась:

— А ты, похоже, на него запала, Ари!

Сколько раз я уже «западала»… То на Патрика, то на мальчишек в школе, но, кроме страданий, это ничего не приносило. Ни разу не случилось того, что произошло со мной в следующую субботу: у порога стоял красивый парень, который непринужденно вошел к нам в дом, крепко пожал руку папе, вежливо поболтал о том о сем с мамой, а потом вновь повез меня в кино и в ресторан, где расплатился карточкой «Америкэн экспресс».

Позже в тот вечер мы с Блейком сидели в «корвете» в квартале от моего дома, рядом с пустующим участком земли. Дом, который раньше там стоял, владельцы снесли и собирались построить более шикарный — то ли на выигрыш в лотерею, то ли на деньги мафии. Вся округа судачила об этом, хотя правды никто не знал.

— Зачем ты здесь припарковался? — удивилась я.

— Затем, — ответил Блейк, — что неприлично целоваться с тобой прямо перед твоим домом. Не хочу, чтобы твои родители плохо обо мне думали.

«Как же ты мне нравишься, Блейк», — пронеслась мысль, когда мы с ним целовались, его руки обвили мою талию, а наши пальцы переплелись так же идеально, как на рисунке в моем альбоме.

— Ари, — произнес Блейк, и я, бросив взгляд на часы на приборной доске, поразилась, что уже так поздно. — Пора везти тебя домой.

— Почему? — спросила я.

— Потому что иначе будет неприлично.

Целоваться у дома неприлично, долго целоваться тоже неприлично. Бруклинские парни и мальчишки из Коннектикута в горах Катскилл такой щепетильностью не отличались. В конце концов я пришла к выводу, что так думают в других местах — далеких, где люди готовят листовую капусту и живут в тени деревьев, посаженных еще до Гражданской войны.

На следующее утро по телевизору сказали, что жара бьет все рекорды. Наши несносные соседи вылезли загорать на подъездную аллею, все остальные жители квартала намывали машины и стригли газоны.

Я смотрела в окно и рисовала соседку с лоснящейся от крема для загара кожей. Она развалилась в шезлонге, прижав двойным подбородком воротник из фольги. Закончив, я перевернула страницу, но продолжать настроения не было. Пропало желание даже смотреть на карандаши, бумагу и расплющенные тюбики с масляными красками. Хотелось выйти из дому, лечь на солнышке и вдыхать аромат свежескошенной травы. Или вместе с папой укладывать вещи в машину для поездки в Куинс. Но больше всего я хотела увидеться с Блейком. Вчера он сказал, что в понедельник сдает экзамен по введению в торговое право и сегодня будет весь день готовиться.

— Ариадна, чем ты намерена заниматься? — поинтересовалась мама, когда я забрела на кухню.

Плюхнувшись на стул, я думала о том, как здесь жарко и почему наш дом не подключен к центральной системе кондиционирования. В нашем распоряжении были только старые дребезжащие оконные кондиционеры, которые папа еще не успел принести из гаража.

— Ничем, — ответила я, наблюдая, как она упаковывает поднос с покрытыми глазурью и крошкой кексами в картонную коробку. Патрику они наверняка понравятся — он просто обожает «обсыпку».

— Можно заняться подготовкой к экзамену, — предложила она.

Я закатила глаза. Готовиться к экзаменам или рисовать — смертная тоска по сравнению с поцелуями Блейка.

Родители уехали. Я, забыв об учебниках, смотрела в гостиной телевизор и слушала, как дети играют в уличный бейсбол. В холодильнике на тарелке мама оставила два кекса, и не успела я впиться зубами в один из них, как зазвенел телефон. В трубке раздался голос Блейка:

— Ли с тетей Рейчел уговорили меня плюнуть сегодня на учебу. Мы едем в Хэмптонс… Все в «корвет» не поместимся, так что я беру напрокат машину. Через час заедем за тобой, если хочешь.

Еще бы! В Хэмптонс мне хотелось больше всего на свете, хотя никогда раньше я там не была. Я опрометью бросилась наверх, приняла душ и побрила ноги. Потом вытащила из комода бикини сливового цвета и решила сверху надеть футболку — если Блейк увидит мои разнокалиберные груди, то наверняка перестанет мне звонить. Даже подумать об этом страшно, не то что вслух произнести.

Он приехал точно в срок. Из черной «тойоты» выскочила Рейчел в ничем не прикрытом топе от купальника, легком парео, обмотанном вокруг бедер и огромных солнечных очках — точно в таких очках Джеки Онассис появлялась на Манхэттене. Она подтолкнула меня к переднему сиденью, рядом с Блейком.

Пару часов спустя мы прибыли к внушительному белому зданию, чем-то напоминавшему кадры сериала «Полиция Майами»: с внутренней стороны белые стены, вдоль которых тянется бесконечная вереница окон и балкон над первым этажом. Ли продемонстрировала мне отраженное освещение в пяти спальнях и четырех ванных комнатах, шепнув на ухо, что дом принадлежит ее дяде.

— Летом он устраивает приемы здесь, — сказала она. — Для клиентов и персонала.

Я кивнула и пошла за ней к бассейну со стенками цвета морской волны, на дне которого черными и желтыми плитками был выложен скорпион. С одной стороны глубина бассейна составляла четыре фута, с другой — девять.

Балансируя на краю, я рассматривала закрученный хвост, рядом со мной стояла Ли.

— Наверное, мама права. Ты, я и Блейк — мы все можем быть друзьями. Можем вот так же встречаться еще несколько месяцев, пока я не уеду в Калифорнию, — произнесла она, окидывая взглядом бассейн, патио и дом. — Обожаю рисовать, но провести еще одну весну дома в одиночестве, в компании с цветными карандашами — этого я не вынесу.

Как я ее понимала — мне тоже было трудно высидеть еще одну весну взаперти в своей студии.

— Конечно, Ли, — ответила я. — Будем гулять вместе.

Она улыбнулась, присела и потрогала рукой воду.

— Скоро приедут Дэл и Идалис. А пока давай съедим по мороженому.

И мы отправились на прогулку. Впереди неторопливо шла Рейчел, помахивая рукой восторженным соседям-мужчинам, а Блейк, Ли и я — гуськом за ней. На берегу в причудливо оформленном кафе под полосатым навесом пахло жареным арахисом. Рейчел заказала замороженный йогурт, Ли попросила ванильный пломбир в вафельном рожке, а мы с Блейком — по шарику лимонного шербета. Он расплатился, хотя я и прихватила с собой деньги. Мне казалось несправедливым, что он платит каждый раз, когда мы вместе: шел 1986 год, и борьба за равноправие давным-давно закончилась.

— Убери это, милая, — проворковала Рейчел, заталкивая мой кошелек мне в сумку, пока Блейк не заметил. — Южанин никогда не позволит платить женщине — иначе он не джентльмен.

— Но ведь Блейк не южанин, — возразила я.

Она изогнула черную бровь.

— Его воспитали в таком духе, в этом все дело.

Когда мы вернулись, Дэл с Идалис уже прибыли. Идалис плавала в бассейне на надувном матрасе с коктейлем «Пина колада» в руке и разговаривала с Дэлом на смеси испанского и английского, а он сидел за столом в патио со счетной машинкой и кипой счетов.

— Эй, latoso,[8] — крикнула она, — будешь сидеть там весь день?

Он не ответил, и она повторила вопрос.

— Я работаю, черт подери, — буркнул он, не поднимая взгляда.

Надувшись, она произнесла несколько фраз на испанском — их я не разобрала, и кое-что на английском — а вот тут мне было все понятно.

— Тогда полижи меня, — сказала она и высунула язык.

— Уверен, тебе этого хочется, — пробубнил он, не отрываясь от бумаг.

Мне стало смешно. Я знала, о чем они говорят: многие девушки-католички заменяли этим секс, чтобы не подхватить заразу, не залететь и не стать позором для своих набожных матерей. Я их не винила, но такой обход правил мне представлялся мошенничеством, возможно, даже более греховным, чем сам секс.

Дэл был одет не для бассейна, и у меня сложилось впечатление, что поездка в Хэмптонс — вовсе не его идея.