Алекса разбудили ритмичные глухие удары. Он застонал, принимая их за настырную пульсацию в висках, обычно предшествовавшую очередному приступу мигрени. Затаившись, не смея шелохнуться, он приготовился встретить натиск беспощадной острой боли.

Пять секунд ожидания превратились в пять часов. Постепенно, кроме глухих отдаленных ударов, его слух начал различать пение птиц и благословенную тишину, в которую был погружен дом. Ее не нарушали ни звонки телефонов, ни разноголосие радио или телевизора, ни даже привычный гул кондиционеров и холодильников. Алекс с удовольствием втянул запах дыма, исходивший от давно погасшего камина, и загадочный аромат заброшенного жилья. Его окружало первозданное, дивное безмолвие.

Он не сразу позволил себе поверить в то, что голова у него не болит совершенно, и уже одного этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. Он осторожно уселся, все еще опасаясь делать резкие движения. Вспомнив о том, что все лекарства остались в отеле, он почувствовал себя счастливым вдвойне.

Внезапно ему стало интересно, что же это за звуки нарушили его сон, и он с любопытством осмотрел убого обставленную гостиную.

Брук… Брук наверняка знает, в чем тут дело. Одного ее имени оказалось достаточно, чтобы воскресить в памяти ее соблазнительный образ. Алекс мигом оказался на ногах. Он с наслаждением потянулся, выпрямился во весь рост и хотел было накинуть рубашку, но передумал, лукаво улыбнувшись собственным мыслям. Босиком прошлепал к двери в спальню и осторожно заглянул внутрь.

Кровать оказалась пустой, а постель скомкана так, словно ее хозяйка провела чрезвычайно беспокойную ночь. Поверх одеяла валялась измятая куртка, с которой Брук никак не решалась расстаться. Ну наконец-то она ее сняла и теперь гуляет где-то по лесу с голыми плечами — Алекс очень надеялся, что не слишком далеко. Горя желанием убедиться в этом как можно скорее, он вернулся к своему импровизированному ложу возле камина, натянул сапоги, подхватил рубашку и вышел на крыльцо.

Все оказалось в точности так, как он и предполагал: день был великолепным, а небо идеально чистым. Впрочем, его не испугал бы и дождь. Черт побери, здесь, за пределами города, он не побоялся бы даже снежной бури! Уют и очарование старого рыбачьего домика, величественный покой леса и перспектива в самом скором будущем снова увидеться с Брук делали это место самым подходящим для отдыха. Алекс и думать не желал о том, чтобы отправиться отсюда куда-то еще. Просто невероятно: впервые за много месяцев он проснулся не от головной боли!

Все еще восхищаясь своим чудесным исцелением, он легко сбежал по ступенькам, желая обнаружить источник разбудившего его шума. Обогнув угол дома, Алекс замер от неожиданности.

Брук истово размахивала топором. Ярость, с которой она набрасывалась на ни в чем не повинные чурбаки, буквально клубилась в воздухе — Алекс не мог ее не почувствовать. Он медленно двинулся вперед, стараясь держаться подальше от топора. За спиной у Брук блестела озерная гладь. Выводок утят бороздил воду совсем близко от берега. Четверо малышей со смешным кряканьем изо всех сил старались поспеть за своей мамашей. На мгновение Алекса ослепил серебристый блеск — это выскочила на поверхность какая-то рыба.

Хрусть! Сверкающее лезвие развалило надвое очередной кусок дерева и вонзилось в толстую колоду. Брук легко, словно играючи, освободила топор, откинула в сторону расколотое полено и потянулась за следующим.

Алекс благоразумно подождал, пока колун снова окажется воткнутым в колоду, и только тогда спросил: — Что это вы делаете? Брук на миг замерла, не оборачиваясь.

— Пеку шоколадный торт! — разъяренно рявкнула она, оставляя ни малейших сомнений по поводу своего настроения. Можно подумать, ее безумных плясок с топором было недостаточно! Она и так вся пенилась, как загнанная лошадь.

— А по-моему, вы колете дрова. И я хотел бы знать зачем. Разве мало той поленницы, что сложена возле дома? — Алексу не терпелось заглянуть ей в лицо. Может, в ее глазах он прочтет намек на то, что вывело Брук из себя? Или она просто еще не перебесилась из-за вчерашнего? Проклятие, он и правда хватил лишку, приставая к ней с поцелуями, — но разве можно было удержаться?

Тем временем она снова обрушила топор на злополучное полено и выпалила:

— Я колю дрова, чтобы не колотить папины тарелки! Они, конечно, не такие уж ценные, но мне все равно их жалко.

Ага, вот это уже кое-что объясняет… нет, это не объясняет абсолютно ничего.

Алекс ловко выхватил из кучи новое полено и подал Брук, прежде чем она успела протянуть руку. Не говоря ни слова, она поставила деревяшку на колоду и взмахнула топором.

— Интуиция подсказывает мне, что вы очень сердиты. Алекс без труда расслышал яростное рычание, слетевшее с милых чувственных губок.

— Ну надо же, какой догадливый! — прошипела она, без устали размахивая колуном.

Алекс совсем растерялся. Как бы заставить Брук поговорить с ним по-человечески, глаза в глаза? Хотя, с другой стороны, вряд ли она обрадуется, если снова увидит его в таком вот возбужденном состоянии. А он не мог не возбудиться, глядя на ее разъяренные порывистые движения и слушая сердитое бормотание и оханье над очередным поленом.

— Послушайте, если вы сердитесь на меня за вчерашнее — я готов извиниться!

— Если я сержусь? — Ну вот, наконец-то она подняла голову и пригвоздила его к месту испепеляющим взором! Ее чудесные волосы потемнели от пота и прилипли к раскрасневшимся щекам — точно так же, как тонкая футболка, обрисовавшая волнующие контуры тела.

Алекс невольно поежился. Он понимал, что выдавать снедавшее его возбуждение в такой момент попросту опасно, но эта сорвиголова действовала на него совершенно безотказно — и он ничего не мог с собой поделать!

— Ты, — она махнула в его сторону хорошо наточенным орудием труда, — весь вечер корчил из себя прожженного бабника, соблазнившего мою сестру!

— Так вы успели поговорить с сестрой? — пробормотал Алекс, подумав с запоздалым сожалением, что тайное всегда становится явным. Значит, дивные глаза теплого медового оттенка щурились вовсе не оттого, что их слепило утреннее солнце. Нет, эта юная амазонка явно решила объявить ему войну.