Но она не откажеся, — с напускной грустью вздохнула Барбара, — а если и откажется, то не в твою пользу…

— Куда ты клонишь, княжна? — Ксаверий уже догадался, что дочь Радзивила затеяла с ним разговор не из праздного желания разозлить его. — Говори начистоту!

— А я уже все сказала! — лукаво прищурилась плутовка. — У тебя еще есть возможность обрести сокровища Корибутов. Если Эва ныне куда-нибудь исчезнет, ты как ближайший родственник унаследуешь все ее достояние…

Лицо Ксаверия расплылось в ухмылке. Ему приходилось слышать о неприязни Барбары к Эвелине, и он уразумел, чего добивается от него дочь Магната.

— Ты, княжна, как я вижу, любишь загребать жар чужими руками! — причмокнул он языком. — Хочешь, чтобы я устранил соперницу с твоего пути? Только не на того напала. Я не попадусь в твои сети!

Скажу больше, я поведаю Королеве о твоей задумке убить княжну и обрету тем самым ее милость и признательность Эвы!

— Что ж, ты волен так поступить, — не испугалась угрозы дочь Радзивила, — но что это тебе даст? Доказать, что я подбивала тебя на убийство княжны, ты не сумеешь, — я буду все отрицать.

Худшее, что со мной могут сделать, — это отправить домой, в имение. Твоя же потеря будет гораздо больше моей. К Эве приставят стражу, и ты не сможешь приблизиться к ней на выстрел из арбалета.

А когда княжну выдадут замуж за родственника Ягеллонов, тебе не видать ее сокровищ, как своих ушей! Посему хорошенько подумай, прежде чем пойдешь доносить на меня Королеве.

У тебя есть лишь один шанс обрести богатство, так не упусти его!

Ксаверий тряхнул кудрями, словно отгоняя наваждение, и зашагал прочь. Шляхтичу хотелось забыть разговор с дочерью магната, но слова Барбары не шли у него из головы.

Он сознавал, каким риском для него может обернуться убийство княжны. Но, с другой стороны, лишь смерть Эвы могла открыть Бур-Корибуту дорогу к подлинному богатству.

Тут было над чем поразмыслить…

— Эй, датчанин, что такой хмурый? Иди к нам, развлечемся! — раздался за спиной Харальда чей-то грубый окрик.

Он не стал оборачиваться на голос. В длинной хибаре, наскоро выстроенной посреди острова, шел пир горой. Наемники, ожидающие отправки на большую землю, не теряли времени даром, поглощая пищевые припасы и утоляя жажду дешевой, но крепкой брагой.

Харальд зашел сюда лишь для того, чтобы перекусить, и не собирался бражничать вместе с собравшимся здесь отребьем.

— Ты что, глухой?! — вновь долетел до него тот же самый голос. — Не слышишь, что к тебе обращаются?

В спину Харальду полетела обглоданная кость. Обернувшись, датчанин увидел того самого верзилу, коий давеча лихо метал ножи в мишень.

Раскрасневшийся от браги, он восседал за столом в окружении прихлебателей. Поросячьи глазки здоровяка меряли бывшего пирата наглым, насмешливым взглядом.

— Как же ты намерен развлечься? — обратился к нему с вопросом датчанин.

— Да просто! — выпятил подбородок верзила. — Мы с друзьями будем метать в тебя ножи, а ты — уворачиваться от них. Повезет — уйдешь отсюда живой, а нет — не взыщи!

— А кто будет вашим лоцманом, если вы в меня попадете? — вопросил наглеца Харальд. — Ты об этом подумал?

— Что там думать! — презрительно отмахнулся здоровяк. — Свято место пусто не бывает. Нужно будет — Ральф найдет с десяток таких, как ты!..

Верзила собирался сказать датчанину еще какую-то гадость, но тут его взор упал на привешенный к поясу Харальда тесак. Обычно пираты и бойцы абордажных команд носили оружие, лезвием вперед, чтобы, выхватывая его из ножен, сходу вспарывать живот врагу.

У датчанина же тесак был повернут лезвием назад, что выглядело дивно и вызывало у наемников недоумение.

— Вы только гляньте на сего горе-вояку, — презрительно скривился верзила, — он даже не знает, как правильно носить клинок!

Разгоряченные брагой дружки поддержали его громким хохотом. Со всех сторон в датчанина полетели колкости и насмешки.

От природы Харальд обладал завидным терпением, но и оно было не безгранично. Ему подумалось, что пришло время ставить на место зарвавшегося наглеца.

— Ты мыслишь, что я неправильно ношу тесак? — усмехнулся он. — Что ж, давай проверим, чья подвеска меча удобнее. Мы сядем за стол, друг против друга, и по команде обнажим клинки.

Тот, кто вытащит тесак первым, — победит!

— Мне такие игры по сердцу! — расплылся в довольной ухмылке. Верзила. — Только я хочу спорить по-крупному. Пусть тот, кто проиграет, — умрет! Тебя, датчанин, такие правила игры устраивают?

— Устраивают, — ответил Харальд, внутренне дивясь звериной кровожадности наемника. — Ну что, приятель, начнем?

Он сел за стол напротив верзилы, касаясь пальцами крыжа тесака. Его противник подался вперед, сомкнув ладонь на рукояти своего оружия.

Глаза их встретились, жестокость наемника сошлась с решимостью датчанина в поединке взглядов.

— Дайте нам кто-нибудь команду к бою! — обратился к дружкам верзила. — Считайте до трех. На счет «три» мы обнажим клинки!

Толпа подвыпивших бродяг сгрудилась вокруг них в ожидании увлекательного зрелища.

— Раз! Два! — хором считали они, не особо веря в выигрыш датчанина.

— Три!!! — как один человек, выдохнула толпа.

Бойцы одновременно потянули клинки из ножен, но сделали это по-разному. Рука наемника пошла восходящим движением от бедра, Харальд взметнул тесак над собой.

Это и решило исход поединка. Ударившись рукоятью снизу о столешницу, клинок верзилы на миг задержался в ножнах. Оружие же датчанина, миновав край стола, обрушилось на врага сверху.

При иных обстоятельствах Харальд зарубил бы противника без зазрения совести. Но ему не нужна была ссора с куратором, посему в последний миг он изменил направление удара.

Пройдя вдоль виска наемника, стальное лезвие напрочь отсекло ему ухо и остановилось у плеча. Взревев от боли, верзила выронил оружие и зажал рану ладонью.

Утратив кураж, он изумленно глядел то на лежащее у его ног ухо, то на своего нежданного победителя.

— Вот видишь! — улыбнулся, поднимаясь из-за стола, Харальд. — Мой способ ношения клинка лучше твоего!

Вложив тесак в ножны, он направился к выходу. Толпа бродяг почтительно расступилась, давая ему дорогу.

Харальд знал, что люди такого сорта не отягощены нравственной добродетелью и в других ценят лишь способность побеждать. Посему, одолев их главного силача, датчанин вырос в глазах наемников, тогда как побежденный им здоровяк опустился.

Разумел это и сам верзила, утративший вместе с ухом уважение собратьев. Вернуть его он мог лишь одним способом. Рука наемника потянулась к лежащему на земле клинку.

— Стой, датчанин! — свирепо выкрикнул он вслед удаляющемуся победителю. — Ты не сможешь так просто уйти!

— Почему не смогу? — обернулся в дверях Харальд. — Я честно выиграл спор — радуйся, что я тебе сохранил жизнь… и одно ухо!

Подобное оскорбление наемник не мог снести. Подобрав свой тесак, он с воем раненого зверя бросился на датчанина.

Харальд был готов к такому обороту дел. Несмотря на хромоту, он сумел уклониться от броска верзилы и дал ему подножку.

Споткнувшийся тать не удержал равновесия и растянулся на земле во весь рост.

Видя, чем для него оборачивается милосердие, датчанин не стал давать врагу второй шанс. Прежде чем наемник осознал свой промах, на шею ему обрушилось лезвие тесака.

Равнодушно стряхнув с клинка кровавые капли, Харальд спрятал его в ножны и побрел прочь от обезглавленного тела. Наемники, наблюдавшие за схваткой, проводили его гробовым молчанием.

Они впервые видели человека, способного так искусно и легко убивать.

Датчанин знал, что после всего случившегося его ждет малоприятный разговор со своим куратором. И тот не замедлил потребовать у него объяснений.

Сидя у входа в свою палатку, Харальд подтачивал тесак, когда к нему стремительной походкой приблизились Ральф и двое его помощников.