Джесси вытянула шею вперед, насколько смогла, и сложила губы трубочкой, словно героиня какого-то старого черно-белого романтического фильма. Бокал был так близко от ее глаз, что она смогла разглядеть маленькие пузырьки воздуха на поверхности последнего маленького кусочка льда, достаточно близко для того, чтобы она смогла почувствовать минеральный запах, но очень далеко dk того, чтобы выпить. Когда она достигла такой точки, дальше которой, не могла вытянуться, ее губы не доставали до бокала добрых четыре дюйма.

— Я не верю в это, — услышала она себя, говорящую новым хриплым Скотч-и-Мальборо голосом. — Я просто не верю в это.

Внутри нее внезапно пробудился гнев и закричал на нее голосом Рут Нери, требуя бросить бокал, если она не может выпить из него, резко заявил голос Рут, нужно его наказать; если она не может удовлетворить жажду тем, что в нем находится, то по крайней мере удовлетворит сознание звоном тысяч осколков разбивающегося о стену бокала.

Джесси еще крепче вцепилась в бокал, и цепочка провисла дугой, когда она стала отводить руку для броска. Нечестно! Это просто нечестно!

Голос, который остановил ее, был тихим, пробным голосом Хорошей Женушки Барлингейм.

Может быть, есть выход, Джесси. Не сдавайся пока… может быть, есть выход.

Рут ничего на это не сказала, но не было никакого сомнения в том, что она издала недоверчивое хмыканье; оно было также тяжело, как железо, и такое же горькое, как струя лимонного сока. Рут все еще ждала, что Джесси бросит бокал. Нора Келлигэн сказала бы, что Рут находится во власти концепции отмщения.

Не обращай на нее внимания, — сказала Хорошая Женушка. Ее голос потерял свою необыкновенную неуверенность. Теперь он звучал почти возбужденно. Поставь его обратно на полку, Джесси.

И что потом? спросила Рут. Что потом, о Большой Белый Гуру, о Святая Покровительница Церкви Покупок-по-Почте?

Хорошая Женушка ответила ей, и голос Рут замолчал, а Джесси и другие голоса тоже умолкли, прислушиваясь к тому, что она говорила.

Джесси осторожно поставила бокал обратно на полку, удостоверившись, что он не перевернется. Ее язык стал напоминать кусок картона, а горло казалось заражено жаждой. Она вспомнила, что чувствовала себя точно также на свою десятую осень, когда комбинация из воспаления легких и бронхита на полтора месяца отлучила ее от школы. Длинными ночами в течение этой осады она просыпалась от путанных, шумных кошмаров, которых она не могла вспомнить

(могла, Джесси; тебе снилось закопченное стекло; тебе снилось солнечное затмение; тебе снился запах, похожий на запах минеральной воды; тебе снились его руки)

и, промокшая от пота, не находила в себе сил, чтобы протянуть руку к стоящей на ночном столике чашке с водой. Она помнила, как лежала, влажная и липкая, пахнущая лихорадкой, снаружи и иссушенная и полная фантомов внутри; лежала и думала о том, что ее настоящая болезнь не бронхит, а жажда. Теперь, много лет спустя, она ощутила то же самое.

Ее сознание продолжало возвращаться к ужасному моменту, когда она не смогла преодолеть последние пяди расстояния от бокала до рта. Она продолжала видеть тоненькие струйки пузырьков, поднимающиеся от тающего льда, чувствовать запах водоносного слоя. Эти образы кололи ее словно зуд между лопаток в том месте, которое нельзя достать рукой.

Тем не менее, она стала ждать. Та ее часть, которая была Unpnxei Женушкой Барлингейм, сказала, что ей необходимо некоторое время, несмотря на возвращающиеся образы и пульсирующую жажду. Ей необходимо подождать, пока сердце начнет стучать медленнее, мускулы перестанут дрожать, а эмоции немного остынут.

Снаружи исчезли последние краски; мир погрузился в торжественную серую меланхолию. На озере, в вечернем полумраке, гагара испустила свой пронзительный крик.

— Заткни свою пасть, мистер Гагара, — сказала Джесси и хихикнула. Смешок прозвучал как скрип ржавых петель.

Хорошо, дорогая, сказала Хорошая Женушка. Я думаю, что пришло время попытаться. Пока не совсем стемнело. Только сначала вытри насухо руки.

Джесси опять схватилась за стойки кровати и принялась тереть ладони, пока они не заскрипели. Она подняла правую руку и покачала ею перед глазами. Они засмеются, если я сяду за пианино, подумала Джесси, а потом, осторожно, подняла руку до уровня стоящего на краю полки бокала и снова начала шарить пальцами по дереву. Наручник звякнул о стакан, и Джесси застыла, ожидая, что он перевернется. Убедившись, что ничего не произошло, она возобновила свои осторожные поиски.

Она уже почти совсем решила, что то, что она искала, скатилось дальше по полке — или даже упало на пол — когда наконец коснулась пригласительной карточки. Джесси зажала ее между первым и вторым пальцами правой руки и осторожно сняла с полки. Затем она добавила к двум пальцам большой и теперь уже крепко сжала карточку в руке.

Она была ярко-красной, с танцующими поверху подвыпившими хлопушками. Между словами падали конфетти и ленты. Ньюсуик празднует БОЛЬШИЕ, БОЛЬШИЕ СБЕРЕЖЕНИЯ, провозглашала карточка, и приглашает ее присоединиться к приему. Корреспонденты Ньюсуик будут держать ее в гуще мировых событии, предлагать интервью с мировыми лидерами и глубокий анализ политической, культурной и спортивной жизни. Хоть и не напрямую, карточка утверждала, что Ньюсуик может помочь Джесси понять всю Вселенную. А самое главное, эти милые лунатики из отдела подписки Ньюсуик предлагали такую удивительную сделку, что можно обоссаться и не жить: если она для подписки использует ЭТУ САМУЮ КАРТОЧКУ для трехгодичной подписки на Ньюсуик, то она получит каждый номер ЗА ЦЕНУ, БОЛЕЕ ЧЕМ В ДВА РАЗА МЕНЬШУЮ, ЧЕМ В ГАЗЕТНОМ КИОСКЕ! Разве деньги — проблема? Абсолютно нет. Они окупятся позже.

Интересно, есть ли у них Главная Постельная Служба для прикованных леди, подумала Джесси. Может быть, Джордж Вилл, Джейн Брайант Куинн или еще кто-нибудь из старых помпезных дурачков стал бы переворачивать ей страницы. Ведь в наручниках, знаете ли, это делать ужасно неудобно.

Тем не менее, за сарказмом она чувствовала странное нервное любопытство, и никак не могла перестать рассматривать пурпурную карточку с пробелами для ее инициалов и адреса и маленькими квадратиками, помеченными ДайКИ, ЭмСи, Виза и АМЕКС. Я ненавидела эти карточки всю свою жизнь — особенно, когда наклонялась и подбирала их — даже не догадываясь, что мой рассудок, а, может быть, даже моя жизнь однажды будут зависеть от такой.

Ее жизнь? Неужели это возможно? Неужели она действительно принимает в расчет столь ужасную идею? Джесси неохотно с этим согласилась. Она может находиться здесь довольно долго, пока ее кто-нибудь не найдет, и, да, она полагает, что разница между жизнью и смертью может сравняться с глотком воды. Эта мысль выглядела сюрреалистичной, но уже не выглядела глупой.

Точно так же, как раньше, дорогая — терпение и осторожность выигрывают гонку.

Да… но кто мог поверить в то, что финишная черта окажется так далеко за городом?

Она стала двигаться осторожно и медленно, и обнаружила, что манипулировать с карточкой при помощи одной руки не так трудно, как она боялась. Частично это было из-за того, что она была размером шесть на четыре дюйма — почти как две положенные рядом игральные карты — но главным образом потому, что Джесси не пыталась вытворять с ней никаких штучек.

Она зажала карточку между первым и вторым пальцами и при помощи большого согнула ее пополам. Сгиб не получился гладким, но Джесси решила, что сойдет и так. Кроме того, все равно никто не заглянет и не оценит ее работу; ночные четверговые молитвы в Первой Методистской Церкви Фалмаута остались далеко в прошлом.

Джесси снова зажала карточку между двумя пальцами и сложила еще раз. Ей понадобилось три минуты и семь перегибов, чтобы окончить задуманное. То, что у нее получилось, напоминало неуклюже сложенный бумажный самолетик.

Или, если немного напрячь воображение, соломинку для коктейля.