Ее воображение продолжало работать. Рядом с первой девочкой в колодках имелась вторая девочка и тоже в колодках. Вторая девочка, да что там, это была девушка, была явно постарше первой, потолще и поядреней, с лицом в красных подростковых прыщах. На вид ей было лет семнадцать. Фоном для наказанной служила толпа городских зевак и приглядевшись Джесси различила даже несколько пасущихся в отдалении на лугу коров. Где-то далеко били в колокол — возможно за ближайшим холмом — били с монотонной регулярностью, словно бы звонарь твердо вознамерился не давать округе покоя весь день… или, по крайней мере, до тех пор, пока коровы не вернутся домой.

Джесси, ты сходишь с ума, слабо подумала она про себя, одновременно предположив эту мысль не лишенной истинного смысла, хоть и маловажной сейчас. Не пройдет и нескольких часов, как она станет считать подобное своим избавлением. Отогнав от себя такую крамольную мысль, она снова обратила свое внимание на девушек в колодках. Вскоре, после внимательного разглядывания, ее удивление сменилось нежностью и гневом. Той версии Джесси Магот, что она сейчас видела, было побольше лет, чем той девочке, использованной отцом во время солнечного затмения, хотя и не намного двенадцать, быть может, а с виду и все четырнадцать. Как можно было, ради Бога, в таком нежном возрасте угодить в колодки на главной площади города за какое бы там ни было преступление — тем более за половое распутство? Что за шутки шутит с ней ее судьба? Как могут быть люди так жестоки? Так самоуверенно слепы?

Что ты хочешь мне сказать, Тыковка?

Только то, что это происходит на самом деле, ответила ей девочка в колодках. Ее бледное лицо было искажено болью, но в глазах неугасимо горело мрачное внимание и ярость. Все это происходит на самом деле и ты тоже это знаешь и сегодня ночью оно опять придет к тебе. Я уверена, что на этот раз оно не станет так просто стоять в углу и смотреть. Так что тебе стоит постараться освободиться от наручников до захода солнца, Джесси, иначе я за последствия не ручаюсь. Ты должна убраться к чертовой матери из этого дома, пока это чертово привидение не заявилось опять.

Ей снова захотелось плакать, но на этот раз слез не было совсем, не вышло ничего, кроме колючего, словно мелкая наждачная бумага, кашля.

Я не могу! — прохрипела она. Я перепробовала все что можно! Самой мне не вырваться!

Ты кое-что забыла, ответила ей девочка в колодках. Еще одну вещь. Уж не знаю, хватит ли у тебя духу довести тут все до конца, но еще один вариант у тебя остался.

Что за вариант?

Девочка повернула в прорезях колодок руки и продемонстрировала ей розовые чистые ладошки. Он говорил, что всего бывает два типа наручников, помнишь: М-17 и F-23. Вчера ты почти об этом вспомнила. Он хотел получить F-23, но оказалось, что их делают для тюрем гораздо меньше и такую модель тяжело достать и тогда он согласился на пару М-17. Он рассказал тебе все это за день до того, как принес наручники домой в первый раз, помнишь?

Мгновенно распахнув глаза, она уставилась на наручник, стягивающий запястье ее правой руки. Конечно же, он рассказывал ей об этом; точнее сказать, скороговоркой пробормотал по телефону, словно врезавший пару жирных линий кокса наркоша, продолжающий утро звонком в офис. Он хотел знать, одни ли они будут дома — он никогда не в силах был запомнить выходные дни у горничной — и когда она убедила его в том, что так оно и есть, он предложил ей переодеться во что-нибудь более комфортное.

— И у меня есть для тебя кое-что сногсшибательное, заговорщически добавил он.

Насколько она могла вспомнить, эта фраза ее несколько заинтриговала. Слыша в трубке телефонный голос Джеральда, она без ошибки могла сказать, что его вот-вот разорвет от страсти и по всему выходило, что он задумал какую-то новую шалость. Она и не возражала немного пошалить; и она и Джеральд медленно приближались к сорока и если Джеральду захотелось немного поэкспериментировать, то она ничуть не возражала принять в его опытах посильное участие в качестве покорной ассистентки.

После телефонного звонка он прибыл домой побив все qnaqrbemm{e рекорды (по ее догадкам, три мили байпасной городской дороги номер 295 буквально остались лежать за ним дымясь от сожженной на них резины, и самое главное, что врезалось в память Джесси о том роковом первом дне, это с каким надутым видом расхаживал он по их спальне, как горели его щеки и сверкали глаза. При мыслях о Джеральде, понятие секс не было первым, что приходило ей на ум (в тесте на словесную ассоциацию наиболее близким понятием наверняка стало бы безопасность и именно оно выскакивало первым на поверхность ее сознания), но в тот день перемен пришел крах этим двум главным понятиям. Секс и только секс был на уме у Джеральда и замедлись он чуточку освободиться от штанов, его адвокатский торчок наверняка бы разорвал к чертям ширинку.

Избавившись от брюк и трусов, Джеральд чуть сбавил ход, церемонно продемонстрировав ей содержимое коробки из-под кроссовок адидас, принесенной им с собой наверх в спальню. Добыв из коробки пару настоящих полицейских наручников, он передал их ей для всестороннего осмотра. Маленький пульс бился на его горле, быстрый и неутомимый, словно крылышки колибри. Это она тоже хорошо запомнила. Уже тогда его сердце находилось в опасноперенапряженном состоянии.

Если бы тебя хватила кондрашка прямо там, до того как наручникам был дан ход, Джеральд, ты сделал бы мне большущее одолжение.

Промелькнувшая в ее голове крамольная мысль о мужчине, с которым она прожила столько лет, должны была по меньшей мере ужаснуть ее, но все, на что она оказалась в тот момент способной, это слабое циничное презрение к самой себе. А когда ее мысли опять вернулись к тому, как он выглядел в тот день — как розовели его щеки и блестели глаза — ее руки стиснулись в маленькие костлявые кулаки.

— Какого хрена тебе взбрела в голову такая идиотская идея? спрашивала она его теперь. Ну почему ты оказался у меня таким паскудным извращенцем? Разве у тебя на меня больше просто так не стоял? Сволочь похотливая!

Брось ты эти сопли; о Джеральде больше не думай — думай лучше о наручниках. Пара наручных кандалов системы Крейга, размер М-17. М несомненно означает мужской пол, в то время как F — баб. 17 есть количество зубчиков на планке-трещетке.

Ощущение тепла, разливающегося по животу и груди, охватило ее. Не вздумай наслаждаться этим, закричала на себя она, не валяй дурака. Это всего лишь несварение и только. Не более того.

Но обманывать себя оказалось невозможным. То, что она почувствовала, называлось надежда, и отвергнуть или отвернуться от нее было невозможно. Лучшее, что она могла сделать в данной ситуации, чтобы как-то охладить свой пыл, это напомнить себе о первой неудачной попытке вырваться из наручников, о том, каким кошмаром закончилась эта попытка. Но несмотря на всю боль и муку, о которой она напоминала себе и которая все еще была так свежа в ней, она не могла заставить себя не думать о том, как близко, как чертовски близко она теперь находится к тому, чтобы вырваться из этих проклятых оков. Достаточно преодолеть еще всего лишь какую-то четверть дюйма и ты на свободе, а половины дюйма и вовсе хватит за глаза. Наиглавнейшей проблемой являлся костяной выступ пониже большого пальца и тяжело было думать о том, что могло выйти и так, что ей придется подохнуть в этой вонючей постели только лишь из-за того, что она не сможет перемахнуть пропасть шириной в собственную верхнюю губу? Конечно же, этот вариант не для нее.

Тщательно изгнав из собственной головы эти мысли, Джесси g`qr`bhk` себя вернуться к тому дню, когда Джеральд первый раз притащил в дом наручники. Как бережно он священнодействовал с ними, с каким благоговейным трепетом, словно скряга ювелир, в руках которого впервые в жизни оказалось ценнейшее драгоценное бриллиантовое ожерелье, равного которому не сыщется во всем свете? Сказать по правде, в тот день на нее наручники тоже произвели некоторое впечатление. Она вспомнила, какими блестящими были они, как играл льющийся из окна свет на их голубой стали и зазубринах трещотки, позволяющей легко подгонять размеры браслетов под любую ширину запястья.