Брендон улыбнулся в ответ, но на этот раз в его улыбке было очень много от той штампованной улыбки победителя, которая появляется на губах у мужчин, когда те думают какие же эти женщины все дурехи, и что давно пора бы отобрать у них избирательные права и запретить по закону покидать дома без провожатых. «Значит ты проверила один единственный телефон и решила, что провода перерезали, так? Для того, чтобы так решить тебе было достаточно снять трубку с одного телефона — в спальне?»

По сути дела в доме тогда случилось не совсем то и не в том была суть, но все равно я согласно кивнула, частично потому, что это было легче, чем пускаться в объяснения, а по большей части потому, что с мужчиной становится очень тяжело говорить, когда на его лице появляется такого вот сорта улыбка. Она словно бы говорит: «Ох уж эти женщины! И жить с ними невозможно и пристрелить нельзя». Если ты не сильно изменилась за прошедшие годы, Руфь, то ты должна понять о какого сорта мужчинах я говорю. Все чего я в тот момент хотела, это чтобы наш разговор на этом и закончился. Ты способна понять, что дальше говорить просто было бесполезно.

«Телефон был отключен от розетки, только и всего», сказал Брендон. К тому времени его голос был похож на голос мистера Роджера, объясняющего, что под кроватью действительно находится нечто, ужасно напоминающее чудовище, но вот только на самом-то деле никакого чудовища там нет и не было. «Джеральд выдернул телефонную вилку из стенной розетки. Ясно, что он не хотел, чтобы его выходной день — принимая во внимание его планы относительно наручников — внезапно был испорчен каким-нибудь звонком из офиса. И потому он выдернул вилку из розетки в гостиной, но телефон в кухне был включен и нормально работал. Я прочитал об этом в полицейском отчете».

Свет померк, Руфь. Внезапно я поняла, что все они — все эти мужчины, занимавшиеся происшествием на озере, пришли к некоторым умозаключениям относительно того, почему я вела себя именно так, а не иначе и почему сделала именно то, что сделала. Большая часть моих поступков оправдывала меня и все упрощала, однако одновременно с тем было что-то странное и пугающее в том, что большую часть своих умозаключений эти копы сделали не на основании того, что я сказала им, и даже не на основании того, что увидели в нашем приозерном домике, а на основании того, что я женщина, а женщины, как это принято считать у мужчин, обычно ведут себя очень предсказуемо.

Так вот, если взглянуть на дело с этой точки зрения, то нет никакой разницы между Молодой Акулой Брендоном Милероном в его дурацкой тройке и старым констеблем Тигартеном в зашитых на заднице джинсах и красных пожарных подтяжках. Мужчины всегда считали и считают, что во многом видят нас, женщин, насквозь, Руфь я уверена, что это так. Многие из них отлично освоили науку говорить нужные вещи в нужное время, но как говорила в свое время моя мать: «Даже дикаря можно заставить выучить наизусть Библию».

И знаешь еще что? Брендон Милерон восхищался мной, он восхищался тем, как я вела себя и что сделала после того, как умер Джеральд. Это все истинная правда. Время от времени я замечала это выражение восхищения в его лице, и когда он снова появлялся у меня, навещая как-нибудь вечерком, я специально присматривалась и снова замечала в его лице это выражение восхищения. Я была уверена, что вижу отражение именно этой эмоции. По мнению Брендона, я чертовски здорово поработала и вела себя очень смело… для женщины. Сказать по правде, что к тому времени, как я впервые завела разговор о моем ночном госте, сдается мне, что для себя Брендон решил, что я в своей ситуации вела себя так же, как вел бы и он… ну не совсем так, чтобы в точности, а так, как, скажем, вел бы себя Брендон, если бы у него был сильный грипп и одновременно ему приходилось бы выбираться из наручников. У меня уже давно было стойкое убеждение по поводу того, что думают о мыслительных процессах нас, женщин, большинство мужчин: «эти думают словно адвокаты больные малярией. Если встать на такую позицию, с ее помощью можно многое объяснить, верно?

Я говорю о снисходительности — об общепринятом отношении «мужчина-женщина» — но кроме того я говорю так же и о многом другом, гораздо, черт возьми, большем и устрашающем. Брендон не смог меня понять, как ты это видишь, и тут невозможно все списать только на разницу между нашими полами; это проклятие человечества и очевидное и нерушимое доказательство того, что все мы, по сути дела, обречены на вечное одиночество. В нашем с Джеральдом приозерном домике случились страшные вещи, Руфь, но о том, насколько на самом деле случившееся было страшно до недавнего времени я сама понятия не имела, а он так ничего до сих пор и не понял. Я рассказала ему о том, что я сделала для того, чтобы этот sf`q не сожрал меня заживо, а он только улыбался мне, и кивал, и симпатизировал и в конце концов мне полегчало, но все дело в том, что он, самый лучший из них, так и не сумел подобраться на расстояние крика к правде… которая состоит в том, что ужас растет и растет до тех пор, пока не превращается в огромный дом с привидениями, размером со внутренность моей головы. И этот дом до сих пор находится там, стоит с открытой нараспашку дверью, с дверью ожидающей, когда я вернусь и войду внутрь, приглашающей меня вернуться в любое время когда я захочу, но я никогда не вернусь туда, хотя иногда ловлю сама себя на том, что все-таки сделаю в ту сторону несколько шагов, понимая, что стоит мне только шагнуть внутрь, как дверь сама собой захлопнется за собой и замок защелкнется.

Ну да ладно. Раньше мне казалось, что узнав о том, что по поводу телефонных линий моя интуиция меня подвела, я вздохну спокойно, но это оказалось не так. Потому что внутри оставалась некая часть меня, которая нерушимо продолжала верить, что даже если бы я заползла за кресло и воткнула вилку в розетку, телефон все равно бы не заработал, и несмотря на то, что аппараты в кухне и в гостиной работали, в тот вечер, если бы я попробовала снять с них трубку, то услышала бы в ней одну только тишину, ибо телефон мог заработать после, и если бы я не решилась убраться к чертям из дома на мерседесе, то наверняка бы погибла в лапах этого чудища.

Наклонившись вперед так, что свет от лампы упал на его лицо, Брендон сказал: «В доме никого не было кроме тебя, Джесси, никаких незнакомцев и самое лучшее, что ты можешь сделать теперь, это забыть о своих видениях».

Я едва не сказала ему тогда о своих пропавших кольцах, но для продолжения разговора я уже слишком сильно устала, у меня здорово болела рука и я решила оставить эту тему. После того, как Брендон ушел, я долго лежала без сна — в ту ночь даже обезболивающее не смогло загнать меня в сон. Я думала об операции по пересадке кожи, которая предстояла мне завтра, но это не слишком сильно меня волновало. Не так, как ты могла бы подумать. По большей части я думала о своих кольцах и об отпечатке ботинка, который никто кроме меня, оказывается, не заметил — и еще о том, возможно ли, что он или оно — вернется обратно, чтобы довершить начатое. Наконец, перед тем, как погрузиться в сон, я решила, что никакого отпечатка подошвы и никакой серьги с жемчугом никогда не было. Что какой-то коп заметил мои кольца на полу кабинета Джеральда рядом с книжным шкафом и сунул по-быстрому их себе в карман. И теперь эти кольца, скорее всего, лежат в витрине какой-нибудь скупки на Левингстон, подумала я. Возможно, раньше от таких мыслей я пришла бы в бешенство, но тогда мне было все равно. Я чувствовала себя примерно так же, как тогда в то утро, когда очнулась за рулем мерседеса — мое существо было полно осознанием полного покоя и мира. Никаких незнакомцев; никаких незнакомцев; никаких незнакомцев никогда не было и нет. Просто нечистый на руку коп оглянулся через плечо, чтобы убедиться в том, что на горизонте пусто и, хоп-хлоп, сунул парочку колец себе в карман. Что касается самих колец, то ни тогда, ни теперь меня не тревожила их судьба. В последние несколько месяцев я все больше и больше прихожу к убеждению, что только закон не позволяет людям протыкать кольцами нос, в результате чего их приходится носить на пальцах. Ну да ладно: утро быстро превратилось в день, а день сегодня такой стремительный, что о бабьих бедах просто нет времени болтать. Настала пора поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте.