Я провел время между подачей своего заявления во Флориде и слушаниями, назначенными на середину июля, в Бостоне, злорадно наблюдая, как разгорается пожар. Дуг ходил на работу в юридическую контору, а я оставался в «бункере» — спальне, наполненной папками с материалами, пачками свежих газет и журналов. Кроме того, в спальне были компьютер и постоянно звонящий мобильный телефон. В основном я общался со своими адвокатами, хотя моя вера в них слабела. Со мной пытались связаться многие репортеры, однако я разумно отказывался от общения с ними. Я знал себя слишком хорошо и понимал, что начну откровенно говорить все, что думаю — особенно о министерстве юстиции — и это точно не помогло бы мне на слушаниях по моему приговору, дата которых еще не была назначена. Летом я ношу шорты, и черное следящее устройство выглядело на моей ноге, как огромные часы G-Shock. Попробуйте принять душ с этой штуковиной! Она постоянно напоминала мне о том, что мы все — рабы правительства, просто не все носят свои ошейники напоказ.

3 июля Пол Гектор позвонил мне и сообщил новости.

— Брэд, с нами только что связался Боб Роуч. Он хочет, чтобы ты вернулся в Вашингтон и помог Комитету в его расследовании.

— Всегда готов помочь, — сказал я. — Дата уже назначена?

— 9 июля.

— Я приеду.

Это было очень хорошим знаком, или, по крайней мере, так я думал в то время. Сенат в отличие от министерства юстиции не хотел притворяться в том, что я уже не обладаю для него никакой ценностью.

Эти люди четко понимали, что я играю ключевую роль в их деле и что именно я — тот человек, который поможет им прижать швейцарцев. Каждый вечер, когда Дуг возвращался домой, мы обсуждали события прошедшего дня. Он согласился, что приглашение Комитета — это хорошая новость.

Однако все пошло не так, как я рассчитывал. Я встретился с Роучем и одним из его следователей. Им была нужна помощь в раскрытии роли Мартина Лихти как главы UBS, я был рад им помочь, и все прошло хорошо. Я отправился обратно и стал ждать приглашения на слушания Карла Левина, но мне позвонили Гектор и Моран и огорошили плохими новостями.

— Тебя не будет на слушаниях, Брэд. Они не хотят, чтобы ты давал показания.

— Какого черта? Почему?

— Мы не знаем, но они сказали «нет». Мы думаем, это Даунинг.

— Эти подонки из министерства юстиции боятся того, что я могу рассказать.

— Возможно. — Гектор и Моран вели себя как побитые собаки. — Нам очень жаль.

Итак, судя по всему, Даунинг блокировал мое появление на открытых слушаниях в Сенате, он наверняка заявил, что оно будет компрометировать министерство юстиции. Он был прав — так бы оно и было, поскольку мое выступление там превратилось бы в громкий и публичный протест против моего тюремного заключения. К тому же весь мир в режиме реального времени узнал бы о том, кто именно рассказал о швейцарских Голдфингерах и что за это меня хотят вывалять в дегте и перьях. Это, возможно, принесло определенное облегчение и членам Комитета. Они не могли контролировать меня или как-то корректировать мои показания. А что, если я что-то от них утаил? Что, если бы я внезапно повернулся к Джону Керри и сказал: «Кстати, сенатор, счет в Женеве есть и у вашего закадычного приятеля такого-то?» Для них было бы спокойнее, если бы я сидел дома и смотрел разбирательство по телевизору.

Так я и сделал. 17 июля я устроился поудобнее на диване Дуга, открыл банку пива и включил канал C-SPAN. Мое большое шоу начинало свой «бродвейский» дебют. Сенатор Карл Левин, демократ от штата Мичиган, занял место председателя постоянного подкомитета Сената по расследованиям. Как обычно, он был одет в простой серый костюм с красным галстуком. Его седые волосы были растрепаны, а с кончика носа свисали очки для чтения с половинками стекол. Честно говоря, мне нравился этот человек. Он был одним из тех законодателей старой школы, которые всегда работали в Вашингтоне с убеждением, что они действительно служат народу. Слева от него сидел Норм Коулмен, республиканец от штата Миннесота — человек с детским выражением на чисто выбритом лице. Он был намного моложе Левина. Два сенатора от противоборствующих партий разыгрывали свой дуэт как серьезную драму, без тени шутки. По всей видимости, мои действия послужили хорошим катализатором довольно редкого двухпартийного сотрудничества.

Левин открыл заседание с длинного и тщательно продуманного заявления, которое он зачитал со своего подиума, одновременно внимательно оглядывая аудиторию из-под стекол своих очков, как Эбенезер Скрудж[80].

— Доброе утро всем! Сейчас в мире существует около пятидесяти так называемых налоговых гаваней. Их типичными чертами являются секретность и уклонение от налогов. Некоторые такие гавани — это места типа Андорры и Вануату, о которых американцы почти ничего не знают. Другие, такие как Швейцария и Лихтенштейн, печально известны своей работой за завесой секретности. В эти секретные гавани перетекают активы из США на многие миллиарды долларов. Их владельцам помогают в этом деле банки, трастовые компании, бухгалтеры, адвокаты и пр. Каждый год казначейство США теряет до 100 миллиардов долларов налоговых доходов из-за злоупотреблений, связанных с деятельностью офшорных компаний. Это экономическая война против Соединенных Штатов и против честных, усердно трудящихся американских налогоплательщиков.

Затем Левин рассказал, что в ходе разбирательства комитет планировал рассмотреть незаконные действия двух банков — лихтенштейнского LGT и швейцарского UBS AG. Он заявил, что руководители UBS согласились дать показания, но LGT отказался от сотрудничества. В LGT имелся внутренний изобличитель, тайно передавший правительству США 12 000 страниц свидетельств в феврале 2008 года, то есть через четыре месяца после того, как я поделился своими материалами с комитетом. Однако этот изобличитель не мог присутствовать на слушаниях, поскольку теперь он входил в список самых разыскиваемых преступников Лихтенштейна, за его голову была назначена награда в 10 миллионов долларов, и теперь он находится под действием программы защиты свидетелей! По словам Левина, показания этого человека будут представлены в виде записанного интервью с участием Боба Роуча, а его лицо будет скрыто. Его жизнь действительно была в опасности.

— Дебилы! — воскликнул я, обращаясь к телевизору. — Я сам мог бы дать показания!

— Также нам удалось, — продолжал Левин, — отчасти приподнять завесу секретности, которая много лет превращала Швейцарию в место хранения денег для людей, которым было что скрывать.

«Вам удалось? Это я открыл кран, а вы, ребята, просто столпились вокруг со своими чашками!»

— В конце 2007 года, — продолжал Левин, — подкомитет выслушал показания Брэдли Биркенфельда, который более 12 лет работал частным банкиром в Швейцарии, в том числе четыре года в женевском офисе UBS…

«Вот и он, час моей славы».

— В 2008 году мистер Биркенфельд был признан виновным в заговоре с участием гражданина США Игоря Оленикоффа, в результате которого налоговая служба недосчиталась 7,2 миллиона налогов на доходы от активов в размере 200 миллионов долларов, спрятанных на секретных счетах в Швейцарии и Лихтенштейне…

Я чуть не швырнул свое пиво в экран.

— Это так вы представляете своего звездного информатора? Какого хрена? Почему не «Мистер Биркенфельд смело обратился к нам по зову собственного сердца, взял на себя огромный риск и поделился с нами огромным объемом улик, без которых у нас бы никогда не было этого разбирательства»?

Я заскрежетал зубами, а Левин продолжал.

— В связи с этим судебным разбирательством Соединенные Штаты также задержали в качестве важного свидетеля Мартина Лихти, высшего руководителя подразделения частного банковского обслуживания в швейцарском UBS, во время его командировки во Флориду. Эти действия, по всей видимости, представляют собой первый случай, когда Соединенные Штаты подвергли уголовному преследованию швейцарского банкира за помощь налогоплательщикам США в уклонении от уплаты американских налогов. Мистер Лихти сегодня присутствует здесь. Я хочу выразить свою признательность министерству юстиции и прокурору США по Южному округу штата Флорида за возможность пообщаться с ним.