Иными словами: «Ответчик все нам рассказал, но мы делаем вид, будто раскопали все сами».
За этим следовали шесть страниц текста, напечатанного через один интервал. Они описывали всю мою гнусную деятельность, гамбит Оленикоффа и все грязные делишки UBS, названного в тексте просто «банк». И все содержимое этого обвинительного документа слово в слово повторяло мои показания, данные Сенату, налоговой службе, комиссии по ценным бумагам, а затем и министерству юстиции. Вы понимаете? Я пришел к ним и вручил ключи от империи зла и за это меня теперь хотели вздернуть!
Значительная часть документа была посвящена Оленикоффу. Ему уже было предъявлено обвинение, а поскольку я был его доверенным лицом, с точки зрения министерства юстиции все было понятно. «Крупного зверя мы уже поймали, а теперь разбираемся с его прихвостнем». В последней строке документа говорилось о «налоговых потерях, связанных с заговором, направленным на избежание уплаты налогов на прибыль с суммы около 200 миллионов долларов, которую Игорь Оленикофф хранил на скрытом офшорном счете. Общая сумма потерь составила 7 261 387 долларов, не считая штрафов и процентов». Такая формулировка четко давала понять, что именно я отвечаю за эти потери, понесенные налогоплательщиками. Однако поверьте мне — если бы я мог вытащить чековую книжку и выписать чек на эту сумму, Даунинг порвал бы его на моих глазах. Он не жаждал правды или компенсации, он просто хотел наказать меня.
Магистрат Зельцер задал несколько поверхностных вопросов, наслаждаясь звуками собственного голоса.
— Итак, мистер Биркенфельд, вы постоянно проживаете в Швейцарии. Где именно?
— В Церматте, ваша честь.
— Мне доводилось там бывать, — сказал он с таким видом, будто хотел поразить нас своей умудренностью. — Город, в котором нет автомобилей.
Рик Моран предпринял попытку внести позитивную ноту.
— Ваша честь, мистер Биркенфельд обратился в правительство по своей собственной воле.
Зельцер посмотрел на него.
— Да, разумеется. Но я бы хотел увидеть выписки с его банковских счетов.
— Видите ли, — ответил Моран, — Боюсь, что швейцарцы откажутся разгласить эту информацию.
— Разумеется, — усмехнулся Зельцер. — Так же как в деле Марка Рича.
«Какая объективность, — подумал я. — Почему бы теперь не сравнить меня с Мануэлем Норьегой или Саддамом Хусейном?»
Затем Зельцер проинструктировал нас о процедуре формальной подачи заявления. На последней странице документа было место для подписей всех участников: Даунинга, Неймана, Морана и меня. Мы передали документ по кругу, и каждый его подписал. Даунинг расписался с видимой гордостью, а я нацарапал свое имя, как жертва неудачного развода.
Зельцер даже не смотрел в мою сторону. Он отодвинул мои бумаги в сторону, его уже ожидало следующее большое дело. Судебный клерк с шумом поставил на документе печать с датой и временем, символизировавшую победу правительства, и по залу пронеслось эхо от удара. Затем Зельцер скрестил свои пухлые пальцы и уставился на меня.
— Заявление о признании виновным принято, — прорычал он. — Мистер Биркенфельд, я назначаю для вас залог в сумме 100 000 долларов. Оплатите его в Бостоне, затем приходите в надзорное ведомство. Вы будете носить на себе следящее устройство. Дата слушаний относительно приговора будет определена позднее.
Он ударил молотком. Я вышел из зала и отправился обратно на север.
В самолете до Бостона я с негодованием думал о залоге. Деньги не были проблемой, но я решил воспользоваться услугами поручителя. Я знал, что не собираюсь сбегать или что-то утаивать, просто я терпеть не могу, когда мои собственные сбережения перестают приносить мне процент. Куда больше меня беспокоило следящее устройство, которое должно было днем и ночью связывать меня с Кевином Даунингом, как если бы он стоял у меня за плечом. У него уже был мой паспорт, куда я мог сбежать? В ущелье Дыра в стене в горах Биг Хорн, штат Вайоминг, как Буч Кэссиди[78]?
«Возможно, он зарядит устройство взрывчаткой C-4, — подумал я, — Если ему покажется, что я собираюсь сбежать, он нажмет на кнопку и оторвет мне ногу».
Я пытался понять, откуда у Даунинга такая психотическая одержимость в отношении меня. Но когда самолет начал приближаться к Бостону, я перестал глазеть в окно иллюминатора и осмотрелся. В салоне оказалось на удивление много хорошо одетых женщин со свежим загаром и пакетами, набитыми покупками.
И это внезапно заставило меня подумать о женах тысяч американцев, прятавших свои секретные швейцарские счета. Многие из них даже не подозревали, чем именно занимались их мужья во время своих «командировок» в Цюрих и Женеву. Я задумался о том, многие ли из этих женщин знали о донжуанстве своих мужей, об их любовницах, о тратах на азартные игры и стриптизерш. Я представил себе, как многие из них соглашались на предложенные им условия развода, понятия не имея, сколько принадлежавших им миллионов долларов были надежно спрятаны от них. Швейцарцы смогли поиметь (в самом плохом смысле) не только обычных американских налогоплательщиков, но и сотни таких женщин. Пожалуй, адвокатам, представлявшим их в бракоразводных процессах, стоило бы пересмотреть условия соглашений, поскольку большинство из них явно были несправедливыми.
Июльская жара накрыла своим влажным облаком весь Вашингтон, а постоянный подкомитет Сената по расследованиям во главе с сенатором Карлом Левиным в полную силу приступил к работе и начал готовиться к открытым слушаниям по вопросу банков, налоговых гаваней и нарушения налогового законодательства США. Долгие годы в кулуарах Конгресса ворчали о том, как иностранные банки нарушают американское налоговое законодательство, но не могли этого доказать. Это были влиятельные мужчины и женщины, однако они были беспомощны, как артиллерийская батарея без снарядов. Теперь появился я и отдал им ящики с боеприпасами, и теперь они заряжали орудия, готовясь произвести первые залпы.
Если члены Конгресса любят хоть что-то больше, чем свои раздутые зарплаты, бесконечные отпуска, бесплатную медицинскую страховку и кучу помощников, то это внимание прессы. И пока Комитет готовился к своему сценическому дебюту, в этом внимании не было недостатка. В мае Хейг Симонян опубликовал в Financial Times статью о руководителях UBS, которые официально запретили своим сотрудникам командировки в Соединенные Штаты после того, как Капитолийский холм наконец-то разозлился, причем с полным на то правом. Журналисты New York Times тут же начали собственное расследование, в основном посвященное деятельности богатых американцев, а министерство юстиции, налоговая служба и Специальный комитет Сената принялись все чаще тыкать пальцем в сторону UBS.
После того как мое заявление было принято судом во Флориде, Хейг рассказал о моей истории на страницах газеты. Спустя десять дней министерство юстиции подало в федеральный суд иск против «Джона Доу»[79], в котором потребовало, чтобы UBS открыл имена 19 000 анонимных американцев, имевших незадекларированные счета. Каждый значительный факт в этом иске был основан на документах, которые я добровольно передал в министерство юстиции, комиссию по ценным бумагам, Сенат и налоговую службу — 19 000 имен, более 52 000 счетов и 20 миллиардов долларов в активах. Министерство юстиции просто скопировало мои данные в свой документ и получило за это всю славу. По справедливости, это должен был быть иск от имени Брэдли Биркенфельда!
Разумеется, UBS отверг все обвинения и заявил, что его руки связаны швейцарскими законами в отношении банковской тайны. Такой оскорбительный ответ серьезно разозлил американских законодателей. В своей очередной статье в Financial Times Симонян предупредил, что швейцарцев ждет сокрушительная атака со стороны американцев. Сразу после этого раздался залп из всех орудий. Правительство США обратилось в федеральный суд с просьбой о том, чтобы UBS раскрыл все имена. Судья сказал: «Конечно да, черт побери!» — и вынес соответствующее решение. Статьи в New York Times выходили уже практически каждый день. Мои бывшие начальники чувствовали, как их задницы поджариваются. Они понимали, что, если они откажутся выползти из своего убежища в Швейцарии, в сотни отделений UBS Americas придут федеральные агенты, вооруженные ордерами и висячими замками.
