Иными словами: «Без него мы бы не справились, так что оставьте его в покое».

Второе письмо, адресованное судье Злоху, было написано Робертом Хузами, директором подразделения комиссии по ценным бумагам, отвечавшим за исполнение требований законодательства корпорациями:

«Я хотел бы предоставить суду информацию о Брэдли Биркенфельде, которую суд может посчитать важной для рассмотрения в связи с вынесением приговора мистеру Биркенфельду».

Хузами детально описывал мои постоянные и добровольные действия, связанные с изобличением банка. Он рассказывал о моих встречах с представителями комиссии по ценным бумагам и о том, как все это привело к успешному гражданскому иску против UBS. Он писал, что все это не позволило банку и дальше нарушать федеральные законы о ценных бумагах и что комиссия смогла получить в качестве компенсации убытков 200 миллионов долларов.

«По этим причинам мы можем характеризовать сотрудничество мистера Биркенфельда как важное для расследования комиссии. Я надеюсь, что информация в этом письме окажется полезной при вынесении справедливого приговора для мистера Биркенфельда».

Иными словами: «Я надеюсь, что вы не будете так глупы, чтобы наказывать настоящего американского героя».

Конечно, надежда умирает последней, однако было понятно, что все это не произвело на Злоха никакого впечатления. Стив Кон отправил Сенату от имени Национального центра помощи информаторам в Вашингтоне объемистый отчет с детальным описанием примеров некомпетентности и коррупции в министерстве юстиции при рассмотрении моего дела. Он написал о злоупотреблениях и лжи, с помощью которых министерство пыталось очернить информатора. Кон попросил Сенат вмешаться в мою защиту, и Карл Левин послушал его. Но ничего не помогло. Я пришел к выводу, что судья Злох поддерживает республиканцев.

А затем начались дебаты. Но речь на них шла не о том, заслуживаю ли я, ответчик, которому пришлось бегать от одного правительственного агентства к другому, рисковать своей жизнью и карьерой, чтобы помочь правительству США в раскрытии швейцарских преступлений, какого-то снисхождения. Никто не говорил даже о том, что мое наказание не должно быть более суровым, чем понес Игорь Оленикофф. Единственной темой была продолжительность срока, который мне предстояло отсидеть. Честно говоря, когда судья Злох впервые произнес слова «от 70 до 87 месяцев», я почувствовал слабость в коленях. Семь лет?

Даунинг, который решил выглядеть добрым и милосердным, подготовил ходатайство о снижении моего срока относительно максимального, который определяется специальными директивами для таких преступлений. Я знал, что все это делается исключительно ради шоу — если бы решение зависело от него, меня бы заперли в тюрьме до конца жизни. Злох проигнорировал ходатайство. Он не нуждался в советах ничтожных юристов. Но он был умным человеком. Судьи — это политические животные, и он знал, что, какое бы решение он ни вынес, газеты все равно будут обсасывать его до косточек.

— Ну что ж, — сказал Злох прокурорам, — в рекомендациях указан срок от 70 до 87 месяцев. Однако максимальное наказание, установленное государством, составляет 60 месяцев… Суд не имеет права ни при каких обстоятельствах назначать наказание выше этого максимума. Так что, хотя срок, указанный в директивах, может теоретически колебаться от 200 до 250 месяцев, установленный государством максимум равен 60 месяцам и суд не может назначить наказание более 60 месяцев.

Даунинг был не особенно доволен этим решением, однако он застрял между молотом и наковальней. Я знал, что он страстно мечтал о том, чтобы я просидел в тюрьме дюжину лет и вышел из нее с длинной седой бородой, как Рип Ван Винкль[89]. Однако, поскольку я был единственным человеком на Земле, который все еще мог помочь правительству в деле UBS, ему требовалось мое сотрудничество даже после вынесения приговора. Для этого ему пришлось бы подать ходатайство по форме 5K1, что позволило бы суду проигнорировать директивы по определению наказания. Если бы он этого не сделал, я бы просто послал его подальше и больше никогда не разговаривал ни с ним, ни с кем-то еще из правительства.

В тот момент я даже испытал небольшое облегчение. Но когда вы радуетесь тому, что вы проведете в тюрьме всего пять лет, это значит, что ваши дела по-настоящему плохи.

Злох попросил Даунинга объяснить позицию своей стороны. Я отметил редкий талант Даунинга говорить на несколько голосов, подобно чревовещателю с куклой в руках.

— Ваша честь, после того, как мистер Биркенфельд был арестован и его обвинение было распечатано, — сказал Даунинг, — Биркенфельд тут же начал сотрудничать с правительством США и предоставил детальную информацию о своем личном участии в том, что теперь известно как масштабная мошенническая схема, реализованная руководителями, банкирами и прочими сотрудниками UBS против правительства Соединенных Штатов.

Даунинг с самого начала передергивал факты, пытаясь представить дело так, будто я начал говорить только после ареста. Он знал, что я заговорил за год до того, как его тупицы нацепили на меня наручники в Бостоне. Но вдруг он заговорил другим голосом.

— Перед своим арестом, — продолжал Даунинг, — а именно летом 2007 года, мистер Биркенфельд пришел в министерство юстиции и начал выкладывать параметры мошеннической схемы, поделился информацией о вовлеченных в нее сотрудниках UBS, о деталях схемы и методах ее реализации.

«Ну ладно, — думал я, — возможно, он действительно хочет облегчить мою участь, поскольку предполагает, что судья Злох может запросить записи моих показаний».

— В то время мистер Биркенфельд также предоставил некоторые документы правительству Соединенных Штатов, что позволило правительству в июне 2007 года обратиться к UBS и потребовать предоставления информации о мошеннической схеме. Банк ответил на это обращение.

«Неужели он внезапно меня полюбил? Может, он понял, что это я помог ему выглядеть в куда лучшем свете?» Увы… не так быстро. Его «кукла» снова взяла верх.

— К сожалению, — продолжал Даунинг с деланой печалью, — летом 2007 года мистер Биркенфельд не рассказал правительству Соединенных Штатов о своем личном участии в этой мошеннической схеме.

«Что? Я не сказал тебе, что был одним из управляющих директоров UBS? Я говорил тебе, что работал в банке уборщиком и драил сортиры?»

— В частности, он не поделился подробностями деятельности одного из своих ныне известных клиентов, мистера Оленикоффа — одного из крупнейших вкладчиков UBS, вовлеченного в мошенническую схему с налогами.

«Но ты же не дал мне иммунитета и не выписал повестку! И именно поэтому я рассказал все Сенату, а не тебе!» Я почувствовал, как мое лицо налилось кровью. Мне захотелось выкрикнуть во весь голос: «Чертов лжец!» Видимо, Дэвид Майер это почувствовал, потому что он крепко сжал мою руку, чтобы успокоить меня и заставить промолчать. Судья Злох прервал Даунинга.

— Хочу уточнить, — сказал он Даунингу, — какую сумму в конечном итоге мистер Оленикофф заплатил государству в виде налогов, процентов и штрафов?

— Думаю, что в целом сумма составила около 53 миллионов долларов, ваша честь.

Это была очень большая цифра, и я заметил, как Злох удивленно поднимает бровь, будто не понимая, почему этот прокурор хочет, чтобы человек, подаривший ему выигрышный лотерейный билет, был заперт в каталажке. Видимо, Даунинг понял, что выглядит чересчур мстительным и неблагодарным.

— Скажу, впрочем, — пошел он на уступки, — что если бы мистер Биркенфельд не пришел в министерство юстиции летом 2007 года, то вряд ли правительству США удалось бы раскрыть эту масштабную мошенническую схему.

«Ах ты, скользкий ублюдок! Так почему же тогда ты не снимаешь с меня обвинений?»

— Более того, благодаря расследованию, начатому в июне 2007 года, нам удалось изменить ситуацию с документами, получаемыми из банков в Швейцарии. Правительство Швейцарии было вынуждено заключить новые налоговые соглашения с правительством Соединенных Штатов, благодаря чему наше правительство может получать при рассмотрении гражданских исков прежде недоступную налоговую информацию. И нам стало еще проще получать информацию в случае возбуждения уголовных дел.