— Мне надо было … Я ехал… — начал придумывать оправдание Леон, но его перебили.

— Хорошо. У вас в машине есть запрещенные к обороту вещи? Оружие, наркотики, взрывчатые вещества? Вы можете сдать их добровольно…

Леон повернулся и, указывая рукой в сторону своей машины, сказал:

— Только ружье в сумке. Но оно мое, документы в порядке.

— Да, мы уже нашли его. Слишком уж характерно просматривался контур стволов, — патрульный опять сделал пометку на листе и подняв глаза на Леона, добавил: — Оно перевозилось с нарушением закона — без специального чехла, плюс было запрятано в сумке среди вещей.

На это Леон не придумал, что сказать. Полицейский был конечно же прав, Леон именно что прятал ружье, но, видимо, не слишком удачно. После этого неприятного известия Лео повернулся к окну, благо больше с вопросами к нему не приставали.

Пока первый полицейский объяснял что-то приехавшему второму экипажу, его напарник, закончив наконец оформление документов, оставил листы в папке на пассажирском сидение и тоже вышел из машины. Взгляд Леона упал на зафиксированный в специальном креплении между передними сидениями короткий помповый дробовик с деревянным цевьем, которое так притягательно блестело в свете фар.

«Наверное, имей я навыки вскрытия замков, я бы сейчас просто открыл эти наручники и смог бы незаметно дотянутся до дробовика,» — подумал Леон и тут же поразился собственной решимости, граничащей с жестокостью. Но в голове возникла новая мысль: «И что? Ты бы просто так расстрелял этих полицейских, которые просто выполняют свою работу?». Леон прислушался к себе. Действительно, он еще не готов вот так без всякого повода убить людей, не совершающих в отношении него агрессивных действий.

Еще???

Мысль продолжила развиваться. Леон, обдумывая варианты освобождения от наручников и ход его действий, если бы вдруг все-таки пришлось начать бой с полицейскими, пришел к выводу, что сейчас лучше проехать до участка. Полицейские сели в машину и, напоследок кивнув своим коллегам, оставшимся рядом с машиной Леона, отправились в сторону города. Между собой за всю дорогу они перебросились лишь парой пустых, обыденных фраз, Леон тоже молчал. Но чувствовал, что полицейские едут с некоторым напряжением и ожидают от него агрессивных действий, поэтому всю дорогу просто смотрел в окно, с грустью размышляя, где же он поступил неправильно.

«Может не стоило останавливаться там спать?»

Мимо пронеслась та дешевая кафешка, где днем он принял за бандитов каких-то «спортивных парней».

«Или тут нужно было где-нибудь снять угол? Или не спать вовсе? Ехать всю ночь?» — под такие невеселые размышления Леон и не заметил, как их машина остановилась у одноэтажного здания с вывеской «Полиция», пристроенного к какому-то большому дому, не различимому в темноте.

Выйдя из машины, служители правоохранительных органов завели Леона внутрь здания, которое значительно отличалось от того просторного полицейского участка, где он побывал утром. Здесь пост дежурного располагался прямо напротив входной двери. За стеклом что-то читал, звучно прихлебывая из кружки давно остывшее варево, офицер в мятой и явно несвежей рубашке. Он внимательно выслушал задержавших Леона полицейских, что-то несколько минут сначала вбивал на компьютере, а потом записывал в старой «амбарной книге». Таксист воспользовался паузой, чтобы более детально осмотреться: слева от поста дежурного в коридоре, заканчивающимся дверью, располагалось, судя по решеткам, несколько камер для задержанных.

«Видимо и меня сейчас туда отправят,» — подумал Леон и после короткого, но более содержательного обыска Лео наконец подвели к расположенной недалеко от поста дежурного камере. С него сняли наручники и, когда за ним закрылась решетчатая дверь, он огляделся и увидел, что в довольно просторной камере с тремя лавками, стоящими вдоль стен. кроме него находилось ещё двое «сидельцев». Вернее, один сидел — молодой парень с безразличным лицом. Он прислонился спиной к стене и время от времени закрывал глаза, словно задремав. Около противоположной стены на лавке лежал и, судя по громкому храпу, спал неопрятного вида мужичок в сером засаленном пиджачке и грязных брюках с характерным мокрым пятном на причинном месте. Довершала картину морального упадка обширная лужа прямо под лавкой, красноречиво свидетельствовавшая, каким именно образом получено злополучное пятно.

«Бомж, а это вероятно наркоман,» — предположил Леон и, сев на середину лавки, по запаху, царившему в камере, сделал вывод, что его предположение верно. Хотя бы относительно бомжа.

Напротив, через коридор, располагалась точно такая же камера, только предназначенная для женской части преступного сообщества, о чем свидетельствовало то, что сейчас там на лавках, без устали болтая, сидели две усталого вида бабенки. Одна, с короткими светлыми волосами, держала в руке черный парик, размахивая им в особо эмоциональных моментах. Вторая, крашенная в рыжий цвет ужасного кислотного оттенка и с синяком на скуле, не переставая разговаривать, разравнивала на широком бедре вульгарного вида сетчатые чулки.

Мельком оглядев вульгарную одежду и вызывающий макияж «дам», Леон решил, что это проститутки. Словно прочитав его мысли, одна из дамочек, заметив нового соседа, украдкой, так, чтобы не увидел дежурный, вытащила из короткого топа дряблую грудь, чтобы показать Леону. Огладила длинными розовыми ногтями сосок и призывно улыбнулась ярко накрашенными красным губами, уверенная в своей соблазнительности. Подмигнув Лео напоследок, она продолжила разговор с подружкой.

«Да, весело тут. Кампания самая что ни есть дружелюбная!» — подумал Леон. Что-то пробормотав во сне, лежащий на лавке бездомный дважды лягнул ногой воздух и с шумом обмочился. Лужа, и без того занимавшая значительную часть пола, увеличилась ещё больше, а запах в камере стал всё больше напоминать подъездный.

Сидящий словно в прострации парень оставался в такой позе, не двигаясь и не стараясь завести с Леоном разговор. Разговаривать же с обоссавшимся бомжом Леон благоразумно не стал сам. Теперь ему оставалось только думать, что же именно ему делать: пойти и сознаться во всем, тем самым получив помощь от правоохранителей (возможно!) или, помня вчерашний душевный разговор одного из бандитов с их коллегами, благоразумно промолчать о своей осведомленности и продолжить придерживаться высказанной ранее версии о том, что «пистолет я просто нашел, вез к вам в полицию».

«А что, если на пистолете ещё и висит какое-нибудь убийство? С этих станется, а меня просто сделают крайним!» — мучал себя сомнениями Леон.

Где-то через час, в камеру завели ещё одного ночного задержанного. Его с трудом закинули внутрь двое усталых патрульных. Из обрывков разговора Леон понял, что этот лысый полноватый мужичок был семейным дебоширом, который, устроив драку с женой, был задержан патрульными, которых вызвали соседи неблагополучной четы. Если по пути в камеру дебошир сильно кричал, угрожал «соседям-гандонам», «ментам продажным» и «жене-паскуде» (ей досталось больше всего разнообразных эпитетов), то попав за решетку, он мгновенно преобразился и теперь молча сидел на скамейке в своей сизой, застиранной майке-алкоголичке и домашних спортивных штанах с растянутыми коленками.

Потом притихший было дебошир вдруг вскочил на ноги и бросился к решетке:

— Выпускайте, суки!

Со своей скамейки Леону не было понятно, видит ли перфоманс задержанного дежурный. Так как сержант вышел из той части зала, которая просматривалась из камеры. Вместе с тем неудовлетворенный отсутствием реакции мужик стал сначала стучать по железным прутьям, а потом вообще запрыгнул на решетку и стал пытаться её раскачать. При этом он истошно вопил, почему-то мешая бесконечный запас ругательств с просьбами о помощи.

Столь необычное для начинавшейся тихо ночи событие тут же привлекло внимание других гостей полицейского гостеприимства — проституток, все ещё болтающих друг с другом о чем-то своем женском. Сначала одна, а потом и вторая стали подбадривать дебошира визгом, а потом и словами: