– Я… Ты знаешь, почему отчим так поступил со мной? Я ведь ничего плохого не сделала. И всегда старалась следовать его правилам. А он просто отдал меня на перевоспитание. Что это вообще значит? Что мне стоит ожидать? Ты можешь об этом рассказать?

Из-за приглушенного света и места – вопросы застревают в горле. Выпаливаю их, стараясь не смотреть на Ника. Потому что его взгляд прожигает. Серьёзный, увлеченный.

Он глазами словно трогает моё тело, изучает, пробирается в вырез платья.

– Могу ответить. Но правда тебе не понравится, красивая.

– А какая правда?

Кажется, что уже не хочу слышать. Но… Хочу! Хочу знать, за что отчим так меня ненавидит. Почему отдал, убрал сегодня из дома. Что я такого сделала, чтобы заслужить подобное?

Ну, может не самый послушный ребенок. И «папой» называю лишь потому, что он так хочет. И не родная дочь, да! Но тогда стараются держаться подальше.

Не так ведь…

– Только не плачь, красивая, - Ник оказывается рядом, проводя пальцами по моему лицу. Всхлипываю, но сжимаю губы. Слишком сильно бьют мысли об отчиме. Я ведь пыталась, хотела стать частью его семьи. – Не буду ничего говорить, если ты так быстро расстраиваешься.

– Я не расстраиваюсь! В нос что-то попало, здесь пыльно.

– Ага. Так и поверил. Дай мне две минуты, я включу котел и всё расскажу.

– Всё?

– Всё, что тебе можно знать.

– Так не честно получается.

– Ну почему же? Ты вопросы задала, ответ получишь. Никто не говорил, что буду отвечать развернуто. Да и… Это всё, считай, благотворительность. Но если не нравится, то могу молчать.

– Нравится!

Ворчу, складываю руки на груди. Переминаюсь с пятки на носок. Без белья оказывается неудобно. И ощущаю себя совершенно голой, платье вдруг исчезает.

Всё из-за Ника.

У него не взгляд, а лезвие. Каждую секунду впивается в моё тело, когда мужчина поворачивается во мне. Словно находит в любой точке, куда бы не отошла.

И почему-то такое ощущение, что даже будь я в дубленке и трех слоях одеяла – ничего бы не поменялось. У него жадный взгляд, такой… Словно я ему принадлежу, как девушка или жена.

Каждый раз цепляюсь за этот взгляд. Откровенный и прямой. Ник не скрывается, не смотрит украдкой. Просто разворачивается и сканирует, а после опять возвращает своё внимание на меня.

– Вот и всё. Скоро будет тепло, красивая. Какие там у тебя вопросы были?

– Хм, - сама стараюсь помнить. Выпалила, ощущая себя смелой, да только от страха ничего не отложилось. – Что я плохого сделала отчиму, что он…

– Ничего. Ты не сделала ничего плохого, Карин, - Ник мягко сжимает мою ладонь, а я не спорю. Всё равно ведь сожмет и потащит за собой. Мужчина замечает отсутствие сопротивления и улыбается шире. – Пойдем, ещё с камином разберемся. Как раз и обсудим всё.

– Если я не сделала ничего плохого, то почему отчим так поступил?

– Потому что застал Клауса на тебе.

– Но ведь всё не так было! Я не хотела и не соглашалась ни на что, я просто…

– Не позвала на помощь, не среагировала, не отбилась. Чуть не лишилась свой девственницы.

– Но я же не виновата!

– Для него – виновата.

– И что? Он решил так наказать? Сделать ещё хуже, раз уж я так… Я слышала разговоры в доме. Ты мне скажешь, права я или нет? Пожалуйста!

– Какие разговоры?

– Я слышала… - задерживаю дыхание, а после выпаливаю всё: – Слышала, что есть какой-то аукцион невинности. И там крутятся деньги, и выставляют девушек. И покупают ночь с ними. Для этого отчим меня отдал? Чтобы меня запугали, а после продали?

Смотрю на перепуганную девчонку. Сжимается, когда доходим до гостиной. А стоит отпустить – снова обхватывает себя руками. Дрожит. Стреляет взглядами.

Красивая.

Пиздец какая красивая.

Кукольная, точенная.

Много девчонок видел, но эта… Не удивительно, что за ней такая слежка. Нельзя такую никому отдавать. Охрану, лучше человек сто. И под замок. И замуж, красивым украшением в дом.

– Ник! – не выдерживает, ругается. – Ты ответишь? Он действительно…

– Нет, бля. Ничего подобного. Никакого аукциона. Тебя не будут за деньги продавать, как товар.

– Но… Я слышала разговоры.

– Аукцион существует. Давид, как раз им и занимается. Его бизнес, но там всё добровольно. Девки приходят за деньгами, мужики за сексом. Никто насильно не заставляет никого. Считай, что там заключаются сделки. Выдыхай, красивая.

Или нет.

Когда задерживает дыхание, её грудь приподнимается. Будто вот-вот выпадет из платья, покажет всё красоту.

– Ты его дочь, Карина, а Устиновы должны хранить честь и всё такое. Если его дочь выйдет замуж не девственницей – полетят головы.

– Я не Устинова. У меня осталась фамилия отца. Поэтому отчим злится? Если бы у меня была его фамилия, всё было бы проще?

– Нет.

Отрубаю, не желаю давать девчонке надежду. Нихрена не поменялось бы. Может, стало бы даже хуже. Потому что она вошла в семью, должна отвечать всем требованиям.

Красивая. Молчаливая. Декор.

А по ночам согревать постель своего мужчины.

Больше никаких задач. И прав тоже нет.

– Ты его дочь, неважно кровная или нет, с фамилией или нет. Часть семьи и должна научиться вести себя правильно.

– Ага, а братья меня воспитают, - прислоняется к камину, пока я вожусь с дровами. – И как они… То есть…

– Ничего криминального, почти. Ты должна стать послушной и покорной, вот и вся задача. А твои братья, - усмехаюсь, качаю головой. Она даже не знает их, а уже дрожит от одного упоминания. – Должны объяснить всё. Силой, если будешь плохо понимать.

Вздрагивает, словно я её ударил.

Отворачивается, её плечи опускается. Хочется подскочить, утешить. Такие красивые не должны грустить. Сиять, улыбаться. Отправлять, блядь, на войну за неё.

Но сдерживаю себя на месте.

Сегодня мы уже перешли грань с братом.

Перескочили.

Просто потому, что была в наших руках. Дрожала, смотрела глазищами, облизывала губки. Такая вся невинная, хрупкая. Таких трахать хочется и защищать. И под венец тащить тоже.

Чтобы другому не досталась.

Но нельзя.

Втягиваю воздух, запах древесины. Напоминаю себе, что её нельзя трогать.

Не смотреть. Не касаться.

Не моя.

– Просто научить поведению? Всё, что будут делать мои сводные братья?

– Да, поведению, правилам. Порядкам, как ты должна себя вести и что говорить. Развращать тебя никто не будет.

– Угу, и вы тоже ничего такого не делали…

– Есть претензии, красивая? Хочешь высказать их семье?

– Нет! Не хочу.

– Вот и отлично. Никто тебя не тронет. Просто научат, какой ласковой ты должна быть с мужчинами.

– Мужчинами? Ты же сказал, что аукциона не будет, что…

– Не будет. Зачем тебя порочить и отдавать кому попало? Ты не товар, ты дочь Устинова. Тебя не продадут за деньги, а обменяют на империю.

Хлопает ресницам, приоткрывает губки. Что ж ты делаешь, красивая? Сейчас все мысли только о том, чтобы опустить Карину на колени. Толкнуться на всю длину, заставить принять.

Сжимаю пальцами кочергу, сдерживаю порочное желание.

Не смотреть. Не касаться.

Не моя.

– Что? В каком смысле обменяют? Я не…

– Тебя выдадут замуж, красивая. И твое желание никто слушать не будет.

Карина дергается от моих слов, мотает головой. Словно пытается убедить, что ничего такого с ней не сделают. Но хрен там. Она единственная девочка в семье Устиновых. Пусть и приемная.

Как в средневековье, бля.

Когда семьи договаривались и обручали детей для собственного блага. Тут, правда, не ребенок ей достанется. И не пацан. И даже не молодой мужчина. Старый урод, который бесил.

– Это не правда! Ты лжешь. Я…

– Не слышала разговоров о свадьбе? Никогда? Ни одного намека, красивая?

Девчонка сдувается, а нижняя губа подрагивает. Значит, слышала. Не воспринимала в серьез или думала, что никто не заставит. Главное, что теперь начинает понимать.