В–третьих, Сандерс прав, подчеркивая тот факт, что славившиеся своей строгостью фарисеи не были официальными «стражами мысли» и что принадлежность к фарисейской партии не обеспечивала им правительственных постов. Савлу из Тарса пришлось обратиться к первосвященникам за разрешением на свои крестовые походы против первых христиан. Но тем не менее это не мешало им оказывать неофициальное давление на нарушителей иудейского закона, Торы, выискивая их по собственной инициативе. В отрывке из работы Филона Александрийского, не упомянутом Сандерсом, говорится о тысячах людей, «ревностно охраняющих законы», «суровых стражах древних традиций». Эти выражения часто использовались как Филоном, так и Иосифом Флавием в описании фарисеев, неусыпно преследовавших преступников и безжалостных к восставшим против закона.

В–четвертых, Сандерс постоянно упрощает вопрос, пытаясь свести его к следующему: «Так высказывался Иисус против закона или нет?» Но главное ведь не в этом. Если бы Иисус просто объявил Тору ненужной , то тот факт, что в ранней Церкви не утихали споры по поводу ее действенности, был бы по крайней мере странным. Вместо этого Иисус, как в ином контексте признает сам Сандерс, возвестил наступление нового дня. Царство Божье и в самом деле стояло при дверях, и все теперь должно было измениться самым коренным образом. Рассуждения Павла о законе не сводились к вопросу о его необходимости. Они скорее касались условий, на которых язычники могли стать частью народа Божьего, а по этому поводу Иисус вообще ничего не говорил.

Итак, основное значение имела не религия, а эсхатология, — не нравственность, а приближение Царства. Возвестив о последнем, Иисус обратился к своим современникам с призывом: «Откажитесь от привычного понимания традиций, которое толкает вас к верной гибели , и примите новую трактовку, Вам может показаться, будто путь к поражению, но в действительности только он приведет вас к истинной победе». Я полагаю, что именно этот призыв, подкрепленный символизмом, стал поводом для горячих споров между Ииусом и фарисеями, которые, в конце концов, вылились в покушения на жизнь Иисуса.

Не последнее место в этой полемике занимала тема нравственной чистоты. Однако, как мы уже отмечали, нравственные принципы касались не только личной непорочности, но, по данным социологических исследований антропологов, символизировали чистоту и поддержание жизни племени, рода или нации. Один за другим иудейские авторы того времени, как, впрочем, и современные ученые, подчеркивали, что иудейские законы не были предназначены стать некой «служебной лестницей», по которой соблюдавшие их могли бы взобраться на небеса. Они скорее определяли границы для народа, находившегося во враждебном окружении. Причина столкновений Иисуса с фарисеями заключалась не в том, что он, отвергая общественную мораль, проповедовал оправдание по вере, тогда как фарисеи надеялись оправдаться делами. Дело скорее в том чmo eгo представление о Царстве Божьем mpeбовало om Израиля отказа om безумных попыток добиться независимости, на кomopыe его вдохновляли приверженцы древних традиций и законов. Вместо этого Израилю надлежало исполнить свое npизвание — быть светом мира и солью земли. Потому я полагаю, что столкновения между Иисусом и его соотечественниками, в частности фарисеями, следует рассматривать в контексте различных политических взглядов, порожденных, в свою очередь, различными эсхатологическими убеждениями и ожиданиями. То, каким образом Иисус возвещал о приближении Царства Божьего, не утверждало, но ставило под сомнение революционный пыл, охвативший, прежде всего, влиятельные слои фарисейства. Неудивительно, что при этом он подверг сомнению и особую значимость символов, ставших оплотом чаяний его современников.

Принимая это во внимание, рассмотрим основные символы иудаизма того времени и попытаемся понять отношение к ним Иисуса.

Изучая отрывки, описывающие противоречия, возникавшие по поводу субботы (наиболее известный из них — M«. 2, 23 — 3, 6), я вновь вынужден не согласиться с Сандерсом и его последователями. Сандерс считает эти истории невероятными, поскольку фарисеи, пo его словам, не собирались в группы и не бродили по полям в надежде застигнуть кого–то за совершением мелких проступков. В данном случае Сандерс позволил еще одно отступление от своей основной позиции, согласно которой Иисус был пророком эсхатологии иудейского возрождения. Если мы признаем, что Иисус стоял во главе какого–то общественного движения, тем более такого, цели которого расходились с целями фарисеев, вполне вероятно, что кто–то из них готов был взять на себя задачу следить за ним. В своей книге «Иисус и победа Бoгa» я упомянул, ясно сознавая возможную несостоятельность современных аналогий, о людях, которые в наше время, не будучи избраны или назначены на государственные посты, присваивают себе право вмешиваться в жизнь общественных деятелей и подвергать их критике, особенно тех из них, которые придерживаются непопулярных взглядов. Я предположил даже, что журналисты — я, разумеется, имел в виду именно их — готовы идти на край света и скрываться в местах, гораздо менее удобных, чем галилейские поля, желая раздобыть фотографии, компрометирующие членов королевской семьей. Написав эти строки в 1996 году, я не знал, что спустя один год вооруженные фотоаппаратами журналисты в буквальном смысле загонят до смерти самую известного из современных принцесс. Если предположить, будто фарисеи и в самом деле представляли собой неких религиозных «блюстителей идейной чистоты», то их евангельское изображение выглядит поистине нелепым. Но я предлагаю рассматривать их как группу людей, взявших на себя право оказывать общественное давление и имеющих свои вполне определенные цели. Подозрительно относясь к другим общественным движениям, чьи планы расходились с их собсвеными, и стремясь «поставить на место» всех претендующих на какое–то влияние в обществе, они, несомненно, готовы были не только следить за Иисусом, но и окончательно расправиться с ним.

Подобные действия сосредотачивались вокруг общепризнанных символов, воплотивших надежды и чаяния народа. Шел ли он под тем же флагом? Соблюдал ли он Тору, как надлежит правоверному иудею. (Следует еще раз напомнить, что задававшие этот вопрос не пытались выяснить, надеялся ли Иисус заслужить делами оправдание, милость Божью — высоконравственным поведением. Речь шла о том, совершал ли он все те символические действия, посредством которых каждый правоверный иудей выражал свою благодарность Богу.) Одним из основных символов являлось почитание иудеями субботы. Об этом было известно даже невежественным язычникам. Если даже сегодня в некоторых районах Иерусалима вас могут побить камнями, увидев за рулем автомобиля в субботу, кому покажется странным, что в первом веке в Галилее страсти по этому поводу бушевали с не меньшей силой?

Здесь же все указывает на то, что Иисус ощущал полную свободу в отношении субботы. Более того, объясняя свое поведение, он отнюдь не стремился отвести от себя подозрения в бунтарстве. В ответ на возмущенный ропот (Мк. 2, 24–28) он сравнивает себя с Давидом, истинным царем и помазанником Божьим, который, скрываясь от Саула, взял запрещенные хлебы предложения. Фарисеи в данном случае вели себя подобно Доику Идумеянину в 1 Цар. 21, тайно следившему за Давидом, дабы впоследствии сообщить о его действиях Саулу. Сын Человеческий есть господин субботы. Вне всяких сомнений, смысл этих слов для многих оставался столь же загадочным, как и для некоторых современных богословов. Однако, возможно, были и такие, кто услышали в них весть о том, что именно Иисус был истинным представителем Израиля, Силы зла ополчились против него, но Бог Израилев обещал ему свою защиту и спасение.

Два сюжета в Евангелии от Луки о несоблюдении Иисусом субботы подчеркивают значение этого дня, как наиболее подходящего для исцелении именно он символизировал освобождение от рабства и плена. Иисус желал показать, что с его приходом для Израиля наконец наступала долгожданная суббота. Речь шла не об абстрактной «религии» или «этике» Суть вопроса заключалась в эсхатологии и поставленных целях. Иисус вновь заявил о призвании Израиля, его вере в Бога и эсхатологических ожиданиях. Однако средоточием призвания, веры и устремлений должны были стать новые символы, достойные наступившего нового дня.