В иудейских священных писаниях, а также в более поздних богословских трудах подобное представление о присутствии и спасительной деятельности Бога в мире и в Израиле неразрывно связывалось с двумя другими проявлениями: Словом Божьим и его Мудростью. Оба они имеют непосредственное отношение к сотворению и повторяют мысли, нашедшие выражение в шекине и Торе. Взятые вместе, эти пять проявлений образуют не некую философского систему, а всеобъемлющее повествование. Пересказывая и переживая эту историю в богослужениях и праздничных обрядах, в чтении Писаний, в песнях и молитвах, иудеи заново ощущали божественное присутствие. Мысленно обращаясь к спасению, дарованному им в прошлом, они молили Яхве (зачастую в крайне затруднительных обстоятельствах) избавить их от новых страданий, ожидая в будущем его окончательной победы и своего освобождения от рабства.

Иудейское представление о едином истинном Боге необходимо дополнить двумя другими характерными чертами богословских писаний эпохи второго Храма. Прежде всего, следует упомянуть надежду на возвращение на Сион Яхве, который оставил Иерусалим в дни вавилонского пленения; также стоит упомянуть ожидавшееся воцарение как самого Яхве, так и того, кто разделит с ним престол. О каждой из этих черт можно сказать многое, однако недостаток места требует краткости.

Возвращение Яхве на Сион является одной из главных тем ветхозаветных писаний, как периода вавилонского пленения, так и более поздних. Она занимает центральное место в книге Исаии, особенно в главах 40 — 55, продолжая тему Божьего Царства. Иезекиилю, провозгласившему, что Бог оставил свой народ на произвол судьбы, было видение возвращения Яхве в новый эсхатологический Храм. Псалтирь прославляет Яхве, грядущего судью мира. С удивлением взирая на второй Храм, не оправдавший ожиданий народа, Аггей предсказывал возвращение Всевышнего в несравненно более славную обитель. Захария использовал образы Исхода облачный и огненный столпы, — возвещая появление Яхве, который пребудет со своим народом и защитит их от врагов. Господь явится со святыми своими, дабы царить на всей земле с престола Иерусалимского. Малахия говорил о возвращением в свой Храм Господа Израилева, несущего своему народу суд и спасение.

Однако возращение иудеев на географическую родину, начавшееся при царе Кире и его преемниках, не сопровождалось знамениями, описанными в Исх. 40, Лев. 9, 1 Цар. 8 или даже в Ис. 6. Мы не видим никаких облачных или огненных столпов, шествующих впереди народа, возвращающегося из вавилонского плена, как когда–то они вели израильтян в пустыне. Нигде не сказано о славном возвращении Яхве на Сион. Дом Божий не наполнился облаком, скрывающим его славу, Никто не провозгласил вновь отстроенный Храм истинной возрожденной святыней, о которой говорил Иезекииль, Начало новой эры не было отмечено особым празднеством. Важно и то, что нигде и речи нет об окончательной победе над врагами Израиля или учреждении желанной для всех царской династии. Храм, победа и царство оставались неразрывно связанными друг с другом, но те чаяния, которые они собой олицетворяли, по–прежнему не находили воплощения. Потому неудивительно, что библейская традиция повествования о возвращении Яхве на Сион после изгнания нашла свое продолжение и в более поздних писаниях. Надеждой на это жили и иудеи времен Иисуса.

Итак, если Яхве еще покажет себя в истории, и если он сделает это через избранного посредника, что можно сказать о последнем? Вот это и есть вторая сторона мышления иудеев первого века, помогающая понять контекст символических действий Иисуса, а также eгo нескончаемые притчи и загадки.

Согласно сохранившимся текстам рассматриваемого нами периода, посредника, через которого Яхве участвует в ходе человеческой истории, ожидало небывалое воздаяние, слава и величие. Это отдельная тема, и мне придется довольствоваться лишь общим упоминанием и несколькими примерами.

Существует целый ряд иудейских текстов разных периодов, в которых ведутся рассуждения о величии и восшествии на небесный престол личности, которая могла быть либо ангелом, либо человеческим существом. В основе их лежат размышления над определенными библейскими отрывками, например, Иез. 1, где описывается пророческое видение небесной колесницы Яхве, или Дан. 7, где «как бы сын человеческий» подведен был к «Ветхому Днями» и воссел с ним на престоле. Подобные рассуждения питали целую традицию иудейских мистических учений, а также смежные с ними изыскания богословского и космологического характера.

Иногда в таких текстах говорится о неком мистическом путешествии, о попытке злодей узреть самого истинного Бога. В других описывается ангел, в котором пребывает имя Бога Израилева, или человек, сидящий на одном престоле с Богом. В некоторых направлениях принято таким образом рассказывать о Моисее, в других — о мучениках или праведниках. Одна известная история, во множестве вариантов повторявшаяся в разные эпохи, повествует о великом раввине Акибе, предположившем, что «престолы» в Дан. 7, 9 предназначены «один для Бога, один для Давида». Акиба, разумеется, имел в виду вполне конкретного человека — Бар–Кохбу, которого он провозгласил Мессией, «сыном звезды». Другие иудейские учителя того времени допускали существование множества «сил небесных».

Как далеко заходили подобные рассуждения, до сих пор не ясно. Но главное, что такие мысли возникали и что они не содержали в себе никаких противоречий иудейскому пониманию «монотеизма» эпохи второго Храма и не представляли для этой веры явной угрозы. Эти рассуждения были попытками определить, что именно монотеизм означал на практике. Итак, после длительных и сложных размышлений о действиях Бога через различных посредников, иудеи могли, по крайней мере, представить себе ход развития событий — военную победу Мессии над язычниками, которая должна рассматриваться в контексте сцены восшествия на престол (Дан 7), являющейся продолжением видения колесницы в Иез. 1.

Из этого краткого обзора иудейского понимания слова «Бог» (или, вернее, личности и действий Яхве) следует уяснить одно. Иудейский монотеизм — гораздо более сложное явление, чем полагают люди, столь красноречиво заявляющие, что, будучи монотеистами, иудеи никогда не могли бы наделить божественными качествами человека. Кроме того, необходимо помнить, что безапелляционные утверждения типа; «Иисус считал себя богом», основанные на нескольких вырванных из Евангелия фразах, являются слишком упрощенными и могут столь же легко привести к ошибочным представлениям о сущности убожества». Двигаться вперед гораздо сложнее, но каждый шаг вознаграждается сторицей.

По свидетельству имеющихся источников, первые христиане, сохранившие приверженность иудейскому монотеизму, очень скоро пришли к поразительному заключению о своем долге поклонения Иисусу. Более раннее предположение о том, что такое могло быть возможным, только если бы они отвергли иудаизм и позволили язычеству постепенно овладеть их сознанием, не выдерживает никакой критики. Доказательства справедливости моих утверждений берут начало в древности, и они довольно основательны.

В других своих работах я уже описывал, причем очень подробно, манеру Павла говорить об Иисусе не только так, как будто он вел разговор о едином Боге иудейского монотеизма, но именно в контексте таких разговоров говорить о нем. Причем такая традиция, возможно, уже существовала ко времени написания Павлом своих посланий. Характерными примерами ее являются 1 Кор. 8, 1–6; Флп. 2, 5–11; Гал. 4, 1–7 и Кол. 1, 15–20, хотя, хорошенько разобравшись с их значением, у Павла можно обнаружить и массу других свидетельств, если не столь ярких, то, по крайней мере, вполне убедительных.' Не может быть и речи о переходе Павла от иудейского монотеизма ни к язычеству, всегда готовому добавить еще одного «Бoгa» к своему бесчисленному пантеону, ни к дуализму, противопоставляющему доброго Бога злому, искупителя — создателю. Для Павла был «один Бог (Отец, из которого все, и мы для него) и один Господь Иисус Христос (которым все, и мы и им» (1 Кор. 8, 6). Это удивительное переложение иудейской молитвы, известной как «Шема» («Слушай, Израиль; Господь, Бог наш, Господь един есть»), указывает на Отца как на единый источник сотворения и искупления, в равной степени воплощенных в Иисусе. Уже на раннем этапе возникновения христианства (чему имеются веские доказательства) оно вобрало в себя все, что более поздние поколения попытаются сказать об Иисусе и Боге. С того времени можно было смело сказать: «Если учения о Троице до сих пop не существовало, его просто необходимо создать». Именно так и поступило первое поколение христиан, поклонявшееся Иисусу в контексте иудейского монотеизму.