Если бы мы обучались только сознанием, и, следовательно, наше «я» отвечало бы за все знания, которые мы приобретаем, как бы мы смогли научиться ездить на велосипеде, танцевать или думать?
Существует множество навыков, которые мы можем применять, не отдавая себе в этом отчета. На самом деле гораздо чаще мы не отдаем себе такой отчет.
Как выглядит Мэрилин Монро? Опишите ее! Блондинка — да, улыбающаяся — да, мушка на лице — да. Можете ли вы сказать еще что-то? Большинство людей не смогут — но если есть картинка, даже часть картинки, мы немедленно узнаем ее лицо.
Как выглядит ваша семья? Ваш начальник? Ваши коллеги? Ваш сосед? Вы знаете, вы, конечно же, знаете — но не можете облечь свое знание в слова. Невозможно описать лицо с помощью большого количества деталей, хотя всего одной из этих деталей может быть для вас достаточно, чтобы вспомнить ее обладателя.
Британский философ Майкл Полани описал этот феномен в 50-е годы как неписаное знание. Большинство того, что мы знаем, не может быть выражено словами. Пример с лицами — это как раз пример Полани, чья точка зрения была обобщена шведским философом Ингваром Йоханссоном: «Полани говорит, что когда мы направляем наше внимание, к примеру, на лицо, в то же время мы отводим свое внимание от деталей лица. Мы отводим внимание от того, о чем у нас имеется неписаное знание. Можно сказать, что мы всегда уделяем внимание тому или другому, получая знание — но если так, мы должны также и отводить свое внимание. Неписаное знание необходимо, если вообще необходимо само знание.»
Жизненно важный аспект идеи неписаного знания в том, что навык, к примеру, такой, каким обладает искусный мастер, содержит больше знания, чем мы можем описать. Умение обращаться с растениями («зеленые пальцы») не может быть передано путем описания: вы можете стать обладателем зеленых пальцев, только испачкав свои собственные пальцы в земле (а некоторые из нас так никогда и не получают этих знаний).
Повседневная жизнь содержит бесчисленные примеры, подобные этому, но они так же часто встречаются и в науке — деятельности, которая, возможно, более, чем все остальные, должна базироваться на установленном и точном знании. Но в 1962 году, в русле открытий Полани, американский научный историк Томас Кун сформулировал свою знаменитую теорию парадигм науки. Фундаментальная идея Куна заключалась как раз в том, что наука не может отвечать за свои собственные ценности и нормы — и даже за свои теории. Человек становится ученым, проведя определенное количество опытов, которые он повторяет. Он просчитывает уравнения ньютоновской физики, чтобы получить неписаные знания. Он экспериментирует с менделевскими генетическими законами, повторяя несколько опытов. Он изучает в процессе — то есть учится путем повторения действий, а не слов (хотя способ «попугайного обучения» награждает лишь тех людей, которые хорошо могут повторять слова, не вдаваясь, могут ли они повторить их значение).
В современной научной философии термин «парадигма» означает нечто иное, чем то, что он означал для Куна, когда тот его вводил. В настоящее время парадигма означает то, что находится в рамках «картины мира», и многие люди говорят о новой парадигме, под которой они подразумевают новую картину мира, что бы это ни значило.
Когда Куна критиковали за использование термина «парадигма» (который на самом деле является переводом с греческого — «изменение существительных, глаголов и других частей речи») двадцатью двумя разными способами, он решил сменить свою лексику и начал говорить об эталонах: «Конкретных решениях задач, которые студенты встречают с самого начала своего научного образования, в лабораториях, на экзаменах или в конце глав научных учебников», — пишет Кун.
Эталон содержит все неписаное знание, о котором не говорят нам формулы — это значение символов. Воспринять его можно, только попытавшись применить символы на практике, используя их для отсеивания информации. Мы не можем ничего выучить, просто уставившись на символы. Они раскрывают свою силу только тогда, когда объединяются с живым человеческим мозгом, который способен восстановить определенную часть эксформации, присутствовавшей в то время, когда эти символы формулировались.
Изучение первичного подпорогового восприятия, которое оказывает влияние на сознательное восприятие, в настоящее время применяется для того, чтобы провести разницу между так называемой скрытой и явной памятью — то есть памятью, которая работает без использования сознания или с его использованием соответственно.
На выполнение задачи могут оказывать влияние воспоминания, которые не ощущаются сознательно. То, что вспоминается, было сознательным, когда запоминалось — но не тогда, когда оно применяется. Джон Килстром пишет об этом феномене так: «Эффект неявной памяти концептуально схож с эффектом подпорогового восприятия в том, что оба они раскрывают влияние на переживания, мысли и события, недоступные сознанию. Однако эти два эффекта нужно отличать друг от друга. В противоположность подпороговому восприятию события, оказавшие влияние на эффект скрытой памяти, были четко обнаруживаемы сознанием, к ним было привлечено внимание, и они присутствовали в сознании в тот момент, когда совершались».
Эти феномены ярче всего проявляются у пациентов с серьезной потерей памяти, когда воспоминания, которые они не могут воспроизвести сознательно, все же оказывают влияние на их способность угадывать, к примеру, конец слова, когда им предлагается его начало. Пациенты не могут вспомнить, что они знают это или откуда они это знают — но их поведение показывает, что им это известно. На самом деле именно демонстрации, в ходе которых пациенты с серьезной амнезией показывали способность «угадывать» все слово, когда им предлагались его части, и привели к современному интересу к праймингу.
Но этот феномен обнаруживается не только у пациентов. Наша повседневная жизнь также отмечена большим количеством подобных проявлений скрытой памяти, когда воспоминания оказывают влияние на поведение, а мы этого не осознаем. Узнавание лиц основано на знании, которое мы не можем описать. Это наблюдение Майкла Полани было радикально подтверждено изучением пациентов с серьезной потерей памяти как раз в связи с их способностью узнавать лица — прозопагнозия (греч. ????????, prosopon — лицо и ???????, agnosia — неузнавание).
Двум пациентам с прозопагнозией показывали 50 черно-белых фотографий лиц. 42 из них были пациентам совершенно не известны, а последние 8 были им знакомы — это были либо члены семьи, либо узнаваемые публичные персоны.
Оказалось, что пациенты не способны узнать лица людей, которых они знали, а также не могли отличить незнакомые лица от знакомых. Не могли сознательно. Но это могло сделать их тело!
Даниэль Транель и Антонио Дамасио из Университета Айовы не просто спрашивали, могут ли пациенты узнать лица — они также измеряли электрическую проводимость их кожи, чтобы понять, есть ли какая-то реакция. Этот метод известен как детектор лжи, несмотря на то, что измерение электрических параметров кожи является гораздо более ценным научным методом, чем сомнительная практика, которая кроется за этим термином.
Транель и Дамасио так прокомментировали то, что им удалось обнаружить: «Диссоциация между отсутствием узнавания и положительная электродермальная идентификация могут значить, что у этих субъектов процесс узнавания на ранних стадиях все же происходит, но результаты этой операции не становятся доступны сознанию».
На базе более ранних исследований Транель и Дамасио предложили модель того, как мы узнаем лица: за непосредственным восприятием лица следует распознавание воспоминаний, визуальных и полученных с помощью других органов чувств, связанных с этим лицом. И только после этого, по мнению Транеля и Дамасио, следует сознательное восприятие. Другими словами, имеет место последовательность, похожая на модель «ощущение-симуляция-восприятие».
У этих пациентов тело помнит лица лучше, чем сознание. Работает ли восприятие у всех нас подобным же образом? Если да, и это знание станет широко известным, может возникнуть повод поверить и в то, что однажды мы сможем сказать: «Я помню, что раньше вас видел, но не помню, кто вы такой» и при этом не оскорбить своего собеседника.
