Встав, он нашел влажные салфетки, промокнул губы, а еще одну, вернувшись, подал Олегу. Тот взял, даже не вздрогнув, когда их пальцы соприкоснулись. И взгляд отводить не стал. А впрочем, он сейчас и соображал, кажется, с трудом — губы так и тянулись в улыбке, которую Влад у Грабара никогда не видел. Расслабленная такая, счастливая, удивительно теплая…

— Владислав Алексеевич…

Вытеревшись и застегнувшись, Олег все-таки попытался вернуться к нормальной жизни — ну как она ему представлялась.

— Олег, а тебе не кажется, что уж теперь-то самое время выпить на брудершафт? — постаравшись, чтоб это звучало насмешливо, но не язвительно, отозвался Влад.

— Д-да… наверное… — неуверенно отозвался Грабар.

А потом все-таки рассмеялся, сложившись пополам. Влад, уловивший в этом отчаянном смехе нотки подступающей истерики, сел рядом на подлокотник, обнял парня за плечи, прижал к себе. Податливого, растерянного, потрясающе пахнущего лавандовой горечью, горячим телом и возбуждением. Шепнул в макушку:

— Коньяк. И ужин. И я тебе расскажу, как мы с господином бывшим помощником прокурора однажды проверили здесь звукоизоляцию. Нет, не так, как ты подумал. Просто Кирилл неудачно сел и сломал диван — он уже тогда был мужик крупный… Ну и решил скрыть следы преступления…

— И как, скрыли? — все еще напряженно, но уже с просыпающимся интересом спросил Грабар.

— О, — поднял палец Влад, соскакивая с подлокотника. — Ты не поверишь… Если существуют идеальные преступления, то это было оно. Погоди, я все-таки заберу нашу еду.

Подвинув столик к креслу, он подкатил к ней тележку. Олег, розовея щеками, все-таки ушел в туалет, потом и Влад заглянул туда вымыть руки. А когда вернулся, Грабар никуда не делся — и как же это было хорошо… Влад разлил коньяк по бокалам, разложил уже слегка остывшее мясо, отметив, что теперь глаза у парня блестят просто голодно, в самом прямом смысле. И все пошло так, как и должно было идти… С коньяком, едой и идиотской историей, но смешной историей про распил дивана ручной пилой и вынос по частям в чемодане, чем два уважаемых человека, один — юрист, а другой — зампрокурора, занимались полночи, приведя обслугу при сдаче номера наутро в шоковое состояние — диван то исчез бесследно… А Влад думал, что Олега надо чаще заставлять смеяться — он тогда совершенно, неотразимо, неприличнейше хорош… Ну и минет с коньяком стоит добавить к рецепту, как начать правильный вечер в обществе господина Грабара О. — работает же.

Мир сошел с ума. Просто взял и сошел. Ничего особенного.

Поначалу, увидев Сокольского на террасе, Олег мысленно даже представил, как бы красиво сигануть вниз. Потом бы объяснив: "Извините, срочная встреча". Отличный эпизод для комедии был бы, да уж. Но только не для жизни.

Когда он соглашался зайти, понимал, что делает это не потому, что не может отказать, а потому… Ну, как сказать. Бывает, что головой прекрасно понимаешь, что нельзя делать шаг. Ни в коем случае нельзя, потому что потом начнется конец света. Но… ты все равно шагаешь, и плевать на конец света. Трезвый расчет и осознание происходящего говорят "ой, все" и сваливают в неизвестном направлении. Однозначно противоположном тому, где находился номер Сокольского.

"Ну и на что ты рассчитываешь?" — любезно поинтересовался внутренний голос.

Впрочем, никакого ответа он все равно не получил. Серые глаза Сокольского гипнотизировали. Мелькнувшая этикетка на коньяке заставила сглотнуть. "Легенда Кахети". Ценник у этого напитка был не менее благороден, чем вкус. Но вот, например, Олег мог позволить себе такое очень редко, да и то при определенном настроении и финансовой стабильности.

А потом пришло оно, прям как озарение. "Хельтруда". Ведь судя по поведению Сокольского… а черт, была не была. Секундная дерзость и дала сорваться с языка крутившейся мысли. И тут же приготовиться к жесткому ответу, ставящему зарвавшегося мальчишку на место. Как ты мог подумать, что дело в тебе, а не в работе? Не слишком ли много о себе возомнил?

Но Сокольский повел непредсказуемо. Нет, не то чтобы Олег не понимал, к чему приведет тет-а-тет в номере при закрытых дверях, учитывая собственное, совершенно неправильное восприятие гендиректора "Корсара" не как юриста противной стороны, а как мужчины, при мыслях о котором становилось не по себе, но…

Ну, а потом…

Очередной глоток "Легенды Кахети": ни горчинки, ни резкости, только мягкое послевкусие и тепло, разливающееся по венам.

Олег чувствовал, что его повело. Пора бы прекращать. Днем толком не ел, только Мария Федоровна ходила в буфет и притянула ему перекусить. Нужно отметить, еда была вполне годной, но Сокольскому привезли ужин в разы лучше. Что ж, ничего удивительного, такого гостя обслуживают все равно на ранг выше. Думать о том, что еще полчаса назад произошло, и что сидел прямо в этом кресле…

Во рту резко пересохло. Разум просто отказывался анализировать. Но перед глазами услужливо воображение рисовало склоненную голову Сокольского, потом его внимательный взгляд, язык, скользивший по влажным губам. И внутри все словно обрывалось и падало в бездну. Олег смотрел как завороженный, все слова исчезли, а тело превратилось в огонь. То, что происходило, было не совсем правильно, не совсем уместно и… господи, как же хорошо.

Добавляло еще то, что Сокольский вел себя так, будто только что ничего особенного не было. Рассказывал про зампрокурора, ручную пилу и диван.

Олег поставил бокал на стол. Хватит, однозначно, хватит. Иначе в противном случае он тут и отключится. И виной тому не алкогольное опьянение, выпил он совсем немного. Но вот все вместе: плохая ночь, ранний подъем, нервы, встреча с Сокольским и… Олег сглотнул.

— Поэтому я и взял дело "Хельтруды" под личный контроль, — тем временем сказал Сокольский.

Черт, кажется, совсем упустил нить разговора. Но "Хельтруда" — это хорошо. Это относительно безопасное поле, где можно играть. И правила известны. Нет той беспомощности, когда не знаешь, что делать и только смотришь в глаза, подернутые ярким серебром, и перехватывает дыхание.

— В таком случае, пожалуй, мне есть, чем гордиться, — отшутился Олег.

— Есть, — серьезно сказал Влад.

Да, Влад. Но только в мыслях. Даже не пике оргазма язык почему-то не повернулся назвать его по имени. Что-то останавливало, не давая говорить то, что хотелось. Странно. Непонятно. Страшно. И…

Других слов не находилось. И когда Сокольский переходил на серьезный тон, то по коже бежали мурашки. Потому что смотреть на него и говорить о работе, не думая, что хочется наплевать на все, сесть рядом и, заставив склониться, впиться в губы, практически невозможно.

Пусть было неловко, стыдно, но… и отрицать, что совсем не против повторить произошедшее тогда в кабинете прямо здесь и прямо сейчас.

— Но пока рановато, — все же нашел он в себе силы дать ответ. — Когда все уладим, то можно будет решать: гордиться или нет.

Сокольский взял бутылку, задумчиво посмотрел на янтарный напиток и, не спрашивая, налил обоим. Немного, чисто для аромата и поддержания беседы. Олег хотел было отказаться, но прикусил язык. От такой дозы ничего не будет. А вот от следующей стоит отказаться и впрямь.

— Неужто Табан нашел разруливание предыдущего дела неудовлетворительным? — вдруг спросил он.

Спокойно, словно между прочим. Но Олегу хватило. Вмиг отступил жар, и мысли прояснились. Эх, Владислав Алексеевич, что ж вы так. Такой чудесный вечер, и тут… резко и не придумаешь, что ответить. А молчать нельзя.

Поэтому только легонько пожал плечами, приняв относительно равнодушный вид:

— Ну, как… каждый руководитель хочет, чтобы работа выполнялась четко и в срок. И так, как он запланировал.

Что именно сделал Табан, и почему его вдруг так хочется убить, Олег говорить не стал. Это сугубо их, монтрозовские разборки. Сокольскому об этом знать необязательно. Хотя так смотрит, что… Да уж, взгляд далек от пастора, которому хочется исповедоваться. Хочется кое-что совсем другое.