Ладонь скользнула выше, к груди, снова замерла, сорвав рваный вдох. Дыхание застряло в легких. Ну же, не издевайся. Потом еще выше, слегка сдавило горло.

— Мне нравится, как ты стонешь, — прошелестел голодный шепот, и внутри все скрутилось жгутом от возбуждения.

Пальцы обвели по контуру припухшие от поцелуев губы, медленно и осторожно. Но с каждой секундой все сильнее, наконец-то, надавили, заставляя приоткрыть.

— Оближи.

От еле слышного приказа-просьбы по коже пробежали мурашки. Иначе ведь никак, под рукой ничего другого нет. Поэтому не только облизать, но и легонечко втянуть в рот, чтобы услышать, как позади Корсар глухо охнул. Не минет, конечно, но Олег постарается. И плевать, что после секса будет с трудом ходить. Оно того стоит.

— Как… старательно, — отметил Сокольский. — И все сам…

Но тут же ойкнул, когда Олег прикусил — несильно, но ощутимо. Нечего умничать в такой момент. Не один ты тут…

Однако ответом был весьма довольный смех. Пальцы выскользнули изо рта, голову повернули набок. Ртом вновь завладели, не давая ни поспорить, ни возразить. Да и плевать, неважно. И все же отчаянно всхлипнул, когда Сокольский начал аккуратно его растягивать, поглаживая и отвлекая.

— Вот так, мальчик, — выдохнул он в губы, — расслабься.

Кажется, это длилось невыносимо долго. А, может, и быстро. Олег не соображал, сколько прошло времени, хотелось уже умолять и просить, чтобы прекратил эту сладкую пытку и взял. Но Сокольский явно знал, что и как делать. И торопиться не собирался. А потом вошел, неторопливо и уверенно, притискивая к себе так, словно Олег мог сбежать.

Не мог. Удалось только застонать и вцепиться в спинку кресла. А потом Сокольский двинулся, вперед — до самого упора, и Олег все же всхлипнул. Медленно — назад, заставляя изгибаться и вжиматься всем телом, требуя большего.

— Какой ты ненасытный, — тихо рассмеялся на ухо Корсар. — Что в удовольствии, что в работе. — Вдох, толчок. — Подумай, мальчик, кстати, об этом. — Еще вдох. — Мое предложение в силе. Хорошие юристы на дороге не валяются.

С каждым движением мозг отключался, чтобы хоть как-то достойно ответить:

— Не на дороге, только в кресле.

— О-о-о, — довольно протянул Сокольский, — знаешь, есть очень много мест, которые…

А потом резко стало не до разговоров. Удовольствие захлестнуло волной, руки соскользнули со спинки. Оргазм накрыл невероятно сладко и остро, все вокруг испарилось и стерлось, став совершенно ненужным.

С трудом осознал, что разрядка у обоих произошла почти одинаково. Безвольно обвиснув в руках Сокольского, Олег с трудом дышал, пытаясь прийти в себя.

Ноги подкашивались. Господи, надо как-то собраться и сползти с этого кресла. А то Сокольский лицезреет еще тот вид. Захотелось рассмеяться, но вышло только жалко всхлипнуть.

— Тише, мальчик, — шепнули совсем близко. — Иди ко мне.

От кресла оторвали почти без проблем, удерживая и что-то нашептывая на ухо. Олег не соображал. Просто сделал несколько шагов, опираясь на руку Сокольского, и рухнул на кровать. Все вокруг плыло, словно в тумане. Хотелось встряхнуть головой. Больше никакого коньяка вместе с сексом. Это вообще никуда не годится, что никак не соберешься в кучу.

Сокольский сгреб его в объятия, Олег уткнулся ему в шею, чувствуя, как по телу разливается невероятно сладкая истома, и тьма утягивает к себе. Нет, нельзя. Только чуть-чуть полежать, а потом одеться и дойти до себя. Не нужны лишние разговоры, вдруг кто увидит еще.

Сокольский касался губами его лица, ласкал, гладил спину и плечи. Кажется, что говорил. Чудовище тоже еще… Это ж надо было так грамотно соблазнить, что не возникло даже мысли отказаться. Олег вдохнул запах хвои и разгоряченного сексом тела. Глаза сами закрылись. Сейчас, совсем чуть-чуть и…

Долго ли спал — не разобрать. Проснулся будто от толчка. Вокруг — темень, только горят красным цифры на часах. Половина третьего ночи.

Стало немного нехорошо. Это называется "полежу совсем чуть-чуть".

Раздосадованный в первую очередь на себя, Олег глянул на Сокольского. В темноте особо не разобрать, но, судя по дыханию, спит. Следовательно, можно тихонько выбраться и уйти. Некрасиво? Еще вопрос. Но лучше сейчас, чем с утра. Затаив дыхание, он попытался аккуратно выбраться из-под обнимающей руки. С претензией так обнимающей, кстати. Очень ощутимо, будто уже приватизировал и подписал право собственности.

— И куда? — послышался спокойный вопрос, заданный чуть хрипловатым спросонья голосом.

Олег чертыхнулся про себя, замерев, как кролик перед удавом. Но все же ответил, попытавшись это сделать как можно более равнодушно:

— К себе.

Рука с плеча никуда не делась. Сокольский явно не собирался ее убирать.

— Зачем? У тебя в номере срочные дела прямо сейчас?

— Не хочу никого из нас компрометировать, — более язвительно, чем собирался, ответил Олег. И тут же прикусил язык. Уж вины Сокольского в произошедшем нет. Но к кровати не привязывал, то есть, к креслу. Сам же тянулся к нему, целовал и отдавался, всхлипывая и мечтая, чтобы не останавливался. Поэтому пришлось сказать более мягко: — Не переживайте, Владислав Алексеевич, не заблужусь. И пройду тихо, никого будить не стану.

Сокольский усмехнулся. Олег почувствовал, что снова забывает дышать. Хотя вроде бы опасаться нечего, и предложение вполне дельное. А еще так по-дурацки — снова по имени-отчеству. Рефлекс, однако. Или просто Корсар на него так влияет.

Сокольский привстал, бесцеремонно подмял охнувшего от неожиданности Олега под себя. Посмотрел в глаза, на этот раз темнота уже не мешала — привык.

— Значит, так. К себе ты непременно пойдешь. Обязательно пойдешь. Утром. После завтрака и разговора.

— Но… — попытался возразить Олег.

В поцелуй возражать оказалось крайне сложно. Да и выбраться из-под любовника тоже. Явно знал, как лечь так, чтобы и при определенном усилии не получилось уйти.

И сгреб так, что и не шевельнутся. Внутри было вспыхнуло возмущение, но тут же погасло. Одновременно захотелось рассмеяться и… остаться. Странное и совсем незнакомое чувство, от которого было немного не по себе.

Сокольский погладил его кончиками пальцев по щеке, мягко так, ласково. Глядя так удивительно по-доброму и тепло, что сердце забилось, как сумасшедшее.

— Спи, неугомонный мой, — шепнул с еле различимой улыбкой. — Спи.

Внутри разлилось приятное щекочущее тепло. Все слова пропали. И даже тогда, когда сам медленно и неуверенно обнял Сокольского за плечи и прижался покрепче.

Завтра. Все завтра.

Спалось на удивление сладко. Без сновидений, без тревожных звуков, без подсознательного желания поскорее открыть глаза. Олег шумно вдохнул и подсунул руку под подушку. Вставать совершенно не хотелось. Состояние мягкой полудремы кутало в свои объятия и не собиралось выпускать. И было так хорошо, что хотелось наплевать на все, снова провалиться в зовущую тьму и продрыхнуть еще пару часиков.

"Ты же жаворонок", — укоризненно заметил внутренний голос.

Плевать. Жаворонок, сова, голубь — птица божия, тьфу…

Кстати, почему мышцы так странно ноют?

Откуда-то донесся мужской голос. Говорили тихо, спокойно, деловито. Ага, с балкона.

Олег резко распахнул глаза. Осознание того, где он находится, окатило горячей волной. Стало резко не до сна и ноющих мышц. Твою ж налево. Как можно было так отключиться и позабыть, что находишься в номере Сокольского? И вчера…

Во рту резко пересохло. Да уж, хорош ты, Грабар. Пожалуй, стол и кабинет это не переплюнет, но… При воспоминания о минете бросило в жар. Олег приподнялся, мотнул головой. Так, быстро взять себя в руки. Не хватало еще тут перед Сокольским впасть в смущение и трепет.

Вздохнув, он поискал глазами одежду. Вон она, родемая, на стульчике висит. Хм, что в памяти совсем не отложилось, когда это ее так аккуратненько сложили. Это все коньяк, меньше пить надо. А еще бы хорошо дойти до ванны. Показываться в таком виде перед Сокольским — тот еще экстрим.