Она стремительным шагом пересекала больничный коридор, нацепив жетон на пояс, чтобы ее не останавливали. Рорк хотел ей сказать, что неистовый огонь, горящий в ее глазах, сам по себе отпугнет любого, но побоялся испортить впечатление. Он так радовался этому огню, что решил не рисковать.

Охранник, которого Ева оставила у дверей палаты интенсивной терапии, уже стоял по стойке «смирно», когда она свернула за угол. Рорк подумал, что до часового докатилась волна испускаемой ею энергии, и он успел вовремя.

Не успела она взяться за ручку, как дверь распахнулась, и врач заступил ей дорогу, скрестив руки на груди и грозно нахмурясь для пущей убедительности. «Отчаянный парень этот доктор», – подумал Рорк.

– Мне сказали, что вас уведомили и что вы уже в пути. Пациентка едва пришла в сознание, она поминутно впадает в забытье. Состояние все еще критическое. Я не позволю допрашивать ее, пока она так слаба. Риск слишком велик.

– Сутки назад вы мне сказали, что она не очнется. Она очнулась.

– По правде говоря, я считаю чудом, что она вышла из комы даже на краткий миг.

«Шейла Кокс попросила о новом чуде, – подумала Ева, – и, видит бог, она его получила».

– Чудеса не стоит тратить даром. Кто-то загнал ее в эту больничную палату, и есть шанс, что она мне скажет, кто это был, пока он не отправил в больницу кого-то еще. Или в морг. – Ее голос был подобен разящему хлысту. Охранник даже поморщился. – Вы же не захотите мне помешать?

– Ошибаетесь. – Доктор Лоренс говорил, не повышая голоса. – Я не дам вам туда войти. Это моя территория. Я обязан прежде всего думать о здоровье моей пациентки.

– В этом последнем пункте наши мнения совпадают. Я тоже хочу, чтобы она была жива.

– Чтобы давать показания.

– Чертовски верно. Если вы думаете, что это делает меня врагом, значит, вы просто глупы. Я ведь уже списала ее со счетов, как и вы, Лоренс. Но она показала нам обоим, что мы ее недооценили. А теперь пусть знает: тот, кто с ней это сотворил, будет сидеть за решеткой. Пусть знает: я сделаю это ради нее, и ее заслуга в этом тоже есть. Сейчас она всего лишь жертва. Я помогу ей стать героиней. Ради этого стоит жить. Перед вами два пути, – продолжала Ева, не дав ему возразить. – Либо я велю этому полисмену надеть на вас наручники, либо вы войдете вместе со мной и будете наблюдать.

– Мне не нравится ваша тактика, лейтенант.

– Подайте жалобу. – Ева толкнула дверь и оглянулась на Рорка через плечо: – Тебе придется подождать.

Но когда она вошла в палату, сердце у нее снова упало. Марлин была неподвижна и мертвенно бледна. Ее мать сидела рядом, держа ее за руку.

– Она просто отдыхает, – торопливо проговорила Шейла. – Когда вы сказали, что приедете, я отослала мужа в часовню. Они впускают сюда только двух человек за раз.

– Миссис Кокс, я должен еще раз предупредить вас: лейтенант Даллас нарушает медицинские предписания. Вашей дочери необходим отдых и покой.

– Она отдыхает с тех пор, как с ней это сделали. И она не успокоится, пока его не поймают и не накажут. Я вам благодарна, доктор, не могу даже выразить, как я вам благодарна. Но Марли должна это сделать. Ей это нужно. Я знаю свою дочь.

– Поберегитесь, – предупредил Лоренс Еву, – а не то как бы вам не оказаться в наручниках.

Не сводя глаз с Марлин, Ева подошла к краю кровати.

– Говорите с ней, миссис Кокс. Я не хочу ее напугать.

– Я сказала ей, что вы придете. – Шейла подалась вперед и коснулась губами лба дочери. – Марли? Марли, детка, проснись. Лейтенант Даллас хочет поговорить с тобой.

– Я так устала, мама, – еле слышно, заплетающимся языком пролепетала Марлин.

– Я знаю, доченька. Это ненадолго. Лейтенанту нужна твоя помощь.

– Я понимаю, вам тяжело. – Ева решительно не обращала внимания на доктора, подошедшего поближе. – Знаю, что он с вами сделал. Но я ему этого так не спущу. Он заплатит за все. Мы не дадим ему уйти, Марли. Вы и я. Однажды вам уже удалось его остановить. Вы можете помочь мне остановить его раз и навсегда.

Ресницы Марлин задрожали и поднялись. Больно было смотреть, с каким трудом ей дается это простое движение, с каким напряжением она фокусирует взгляд. Еве был хорошо знаком такой взгляд, полный решимости преодолеть боль.

– Все расплывается, смешивается. Не могу все вспомнить.

– Это ничего. Расскажите мне то, что сможете. Вы возвращались домой с работы. На метро.

– Всегда езжу на метро. Это недалеко. Жаркая ночь. Ноги болят.

– Там был фургон.

– Маленький… для перевозки мебели. – Марлин беспокойно задвигалась, но, не успел вмешаться доктор, как Шейла погладила дочь по волосам.

– Все хорошо, детка. Все уже позади. Никто тебя больше не обидит. Ты со мной. Я здесь.

– Мужчина. Большой гипс на руке. Такой большой гипс… никогда не видела. Не мог… не мог погрузить диван. Он все падал и падал на мостовую. Мне стало его жалко, мама.

Ева решительно подошла ближе, взяла свободную руку Марлин.

– Больше он до вас не доберется. Он вас даже пальцем не тронет. Он думает, что убил вас, но у него ничего не вышло. Вы уже победили.

Опять ее ресницы затрепетали.

– Я мало что помню. Я хотела ему помочь, и вдруг на меня обрушился сильный удар. Было больно. Никогда мне не было так больно. А потом… я не знаю. Не знаю. – Слезы навернулись ей на глаза. – Я ничего больше не помню. Помню только мамин голос. И папин, и брата. Они говорили со мной. Дядя Пит? Дядя Пит был здесь? А тетя Дора?

– Да, родная. Все здесь были.

– Они говорили со мной, а я просто где-то плавала. А потом проснулась тут.

– Вы видели его еще до того, как он вас ударил. – Ева почувствовала, как пальцы Марлин дрогнули в ее руке. – Держу пари, вы немного сомневались. Вы хотели рассмотреть его получше. Вы решили, что он неопасный: просто парень, которому нужна помощь. Вы не так глупы, чтобы подойти к тому, кто опасен. Хотя бы на вид.

– У него был большой гипс. И вид такой несчастный, расстроенный… Он был симпатичный. Темные вьющиеся волосы. Волосы вьющиеся и… кажется, шапочка. Бейсболка. Не помню… Он оглянулся на меня и улыбнулся.

– Вы можете вспомнить его сейчас, Марлин? Увидеть его у себя в голове? Вы его видите? – Да… мне так кажется. Только смутно.