– Высади меня на углу. Не надо проезжать весь квартал.

Пропустив ее слова мимо ушей, Рорк миновал перекресток.

– Но тогда твои подчиненные упустят возможность стать свидетелями твоего появления в этом экипаже.

Упомянутый экипаж представлял собой серебристую драгоценность с поднимающимся верхом дымчатого стекла и рычащей пантерой под капотом. Ева стеснялась этой машины, и они оба это знали. Другие полицейские присвистывали и посмеивались над ее отношением к дорогим игрушкам Рорка.

Проглотив обиду, Ева сорвала с себя солнцезащитные очки. Они были новые – один из тех предметов, которые таинственным образом возникали то и дело среди ее личных вещей. Наверняка модные, наверняка неоправданно дорогие. Чтобы не отягощать свое и без того нелегкое положение, она сунула их в карман.

– Тебе вовсе незачем тут слоняться. Я не знаю, сколько времени это займет.

– Я тут немного побуду. Постараюсь тебе не мешать. – Он ловко припарковал машину позади черно-белого фургона аварийной службы.

– Вот это тачка, лейтенант! – протянул один из патрульных. – Держу пари, на шоссе она прожигает себе дорогу.

– Отставить разговоры, Фрохики. Что у нас тут?

– Класс, – вздохнул он, проводя рукой по блестящему капоту. – Женщина задушена в своей квартире. Жила одна. Никаких следов взлома. Имя – Лоис Грегг, шестьдесят один год. Сын встревожился: она не приехала на семейное сборище и не отвечала на звонки. Приехал сюда, сам вошел в квартиру, обнаружил ее.

Рапортовал он бойко, успевая при этом не раз оглянуться через плечо на машину Рорка, пока они не вошли в подъезд жилого дома.

– Задушена?

– Да, мэм. Безусловные признаки сексуального насилия при помощи постороннего предмета. Четвертый этаж, – добавил он, когда они вошли в лифт. – Похоже, он использовал ручку швабры. Выглядит скверно.

Ева ничего не ответила, пропуская через себя новые данные.

– Он оставил письмо, – продолжал Фрохики. – Адресовано вам. Ублюдок вставил конверт между пальцев ее ноги.

– Де Сальво, – пробормотала Ева. – Боже милостивый! – Она заставила себя прогнать эти мысли, отодвинула от себя все, чтобы подойти к месту преступления без навязчивых образов и заранее сформированных представлений. – Мне нужен походный набор и камера.

– Уже ждут вас наверху. Я их принес, когда нам сказали, что вы приедете не из дому.

Ева немедленно простила ему неуместные замечания насчет машины.

– Место опечатано?

– Да, мэм. Держим сына в кухне, с ним патрульный и медик. Он в плохой форме. Говорит, что не трогал ее.

– Моя помощница сейчас подъедет. Пришлите ее ко мне, как только появится. Тебе нельзя входить, – сказала Ева Рорку.

– Понятно.

Но он ощутил мгновенный приступ жалости при мысли о том, что ему придется остаться снаружи, а она войдет и погрузится с головой в новый кошмар.

Войдя в дверь, Ева отметила, что в чистеньком, аккуратно убранном помещении нет никаких следов взлома или насильственного проникновения. Простые синие занавески на окнах, пропускающие свет. Никаких защитных штор. Она присела на корточки и осмотрела несколько капель крови на коврике у порога. Из кухни до нее доносились рыдания. «Сын», – догадалась Ева и заставила себя пока о нем не думать. Распрямившись, она сделала знак остальным полицейским остаться в гостиной, включила камеру и вошла в спальню.

Лоис Грегг лежала на постели – голая, все еще связанная, на шее у нее был пояс, которым она была задушена, завязанный под подбородком кокетливым бантиком. Кремовый конверт с именем Евы был всунут между пальцами левой ноги.

Кровь – хотя и не так много, как в деле Вутон, – была на белых простынях, у нее на бедрах, на ручке швабры, которую убийца оставил на полу.

Женщина была маленькой, хрупкой, с карамельного цвета кожей, свидетельствующей о смешении рас. Лопнувшие капилляры на лице, в белках глаз, распухший и вывалившийся язык были признаками удушения. «Тело боролось, – подумала Ева. – Даже когда разум отключился, тело продолжало яростно бороться за глоток воздуха. За жизнь».

Рядом с кроватью Ева увидела длинный зеленый халат. Он использовал пояс халата, чтобы ее задушить.

«Он хотел, чтобы она была в сознании, пока он ее мучил. Он хотел видеть ее лицо, боль, страх, ужас. Да, на сей раз ему нужно было именно это. Он хотел слушать ее крики. В таком приличном здании наверняка хорошая звукоизоляция. И наверняка он это проверил. Он все проверил задолго до сегодняшнего дня.

Он говорил ей, что собирается с ней делать? Или работал в молчании, пока она его умоляла?»

Ева сняла всю сцену камерой, зафиксировала положение тела, халата, швабры, тщательно задернутые занавески. Потом она взяла конверт, распечатала его и прочла:

«Вновь приветствую вас , лейтенант Даллас. Ну разве не чудесный сегодня день? В такой день просто грех не съездить на пляж. А может , прогуляться в парке? Мне очень жаль прерывать ваш воскресный отдых , но вы , похоже , так любите свою работу – как , впрочем , и я свою , – что я решил , вы меня поймете.

Правда , я несколько разочарован в вас , и вот почему. Во-первых , ай-яй-яй , вы отгородили меня каменной стеной от прессы. А я так жаждал популярности! Но хочу напомнить вам: вы не сможете долго удерживать кипящее варево под крышкой. Во-вторых , я надеялся , что вы окажетесь более достойной противницей. Надеюсь , мое новое предложение вдохновит вас.

Желаю удачи! Эл».

– А ты у нас, оказывается, самодовольный ублюдок, – заметила Ева вслух. Потом она запечатала письмо и конверт и открыла полевой набор.

Она успела закончить предварительный осмотр, когда вошла Пибоди.

– Извините, лейтенант, мы были в Бронксе.

– Какого черта вы там… – Тут Ева осеклась. – А это что такое? Что это на тебе надето?

– Ну… это… э-э-э… Это сарафан. – Слегка краснея, Пибоди провела ладонью по расклешенной юбке с рисунком в виде красных маков. – Мы столько времени потеряли на обратном пути, что я решила не заезжать домой и не переодеваться в форму, помчалась прямо сюда.