Брин усадил их в просторном кабинете, расположенном рядом с кухней. Два больших окна выходили в аккуратный внутренний дворик, окруженный низкой стеной, над которой возвышались деревья с пышными кронами. Можно было подумать, что они находятся не в Нью-Йорке, а где-нибудь в тихом пригороде.

Дворик был украшен цветочными горшками, на лужайке – несколько садовых кресел вокруг столика под задорным пляжным зонтиком в белую и синюю полоску. Тут же валялась на боку пара пластмассовых грузовиков вместе со своими разноцветными обитателями, как будто побывавшими в ужасной дорожной аварии.

«Ну почему, – удивилась Ева, – дети так любят крушить игрушки, сталкивать их лбами? Может, это какой-то пещерный инстинкт, о котором дети забывают или, по крайней мере, держат под контролем, становясь взрослыми? Если, конечно, детство у них было нормальное».

Брин казался человеком вполне цивилизованным. Он уселся в кресло на колесиках, которое выкатил из-за рабочего стола. Но он зарабатывал себе на жизнь, описывая людей, которые ничего не держали под контролем, не повзрослели, не забыли о своих разрушительных инстинктах, просто перешли от пластмассовых игрушек к плоти и крови. «Разные люди живут на свете», – напомнила себе Ева.

– Итак, чем я могу вам помочь?

– Вы провели весьма внушительное исследование серийных убийц, – начала Ева.

– В основном это исторические фигуры, хотя я брал интервью и у нескольких современников.

– Зачем, мистер Брин?

– Том. Зачем? – Он как будто удивился вопросу. – Это увлекательно. Вы знакомы с подобными типами не понаслышке, вы непосредственно общаетесь с ними. Разве вас это не завораживает?

– Не уверена, что я использовала бы именно это слово.

Он подался вперед всем телом.

– Но вы же задаетесь вопросом: что сделало их такими? Иначе и быть не может. Чем отличаются они от большинства из нас? Они сверхчеловеки или недочеловеки? Они рождаются убийцами или становятся? Их делает такими случайность или цепь роковых совпадений? Ответ далеко не всегда может быть однозначным – вот это и завораживает. Один парень, всеми обиженный, проводит детство в нищете и становится достойным членом общества – президентом банка, верным мужем, хорошим отцом, преданным другом. Играет в гольф по выходным, по вечерам прогуливает своего любимого шнауцера. Свое прошлое он использует как трамплин для прыжка в более успешную жизнь. Вы со мной согласны?

– А другой использует свое прошлое как оправдание и предлог, чтобы еще глубже зарыться в грязь. Да, я понимаю. Но почему вы выбрали своим предметом именно грязь?

Брин вновь откинулся в кресле.

– Ну, я мог бы навешать вам лапши на уши насчет того, что изучение убийцы и той грязи, в которой он бредет, позволяет обществу понять, как и почему. А понимание – это средство против страха. Между прочим, все это правда, – добавил он с быстрой мальчишеской улыбкой. – Но есть и другой уровень, и тут приходится признать, что это захватывающе интересно. Я увлекся этим еще с детства. Джек Потрошитель был моей целью. Я прочел о нем все, пересмотрел все снятые о нем фильмы, прочесал все веб-сайты. Я сочинял истории, где я был копом тех времен и выслеживал его. Где-то на полпути я расширил свои исследования, стал изучать науку составления психологических портретов, типы преступников, подготовку преступлений… Ну, вы знаете: выслеживание, преследование, нападение, пути отхода. – Он пожал плечами. – Я прошел через стадию, когда мне казалось, что я стану полицейским, буду преследовать плохих парней. Но я ее перерос. Думал удариться в психологию, но и это мне не подходило. Чего я действительно хотел, так это писать. Это единственное, что у меня хорошо получалось. Вот я и стал писать о том, что интересовало меня всю жизнь.

– Говорят, некоторым писателям требуется пережить то, о чем они пишут, на личном опыте. Им нужен практический подход, и только после этого они могут выразить свой опыт в словах. Такое предположение его развеселило.

– Вы хотите знать, не порезал ли я пару уличных проституток ради своих исследований? – Брин раскатисто рассмеялся, но вдруг его смех замер подобно волне, разбившейся о стену, потому что Ева продолжала наблюдать за ним молча. Он заморгал, потом шумно сглотнул. – О, черт, вы не шутите! Я подозреваемый? – Румянец сошел с его лица, оно побледнело и заметно залоснилось от пота. – Вы серьезно?

– Я хотела бы знать, где вы были второго сентября между полуночью и тремя часами утра.

– Дома, скорее всего. Я не… – Он вскинул обе руки, почесал голову. – Черт, у меня мозги не работают. Я думал, вам нужна консультация. Я был прямо-таки польщен. Гм… Я был здесь. У Джульетты – это моя жена – была назначена поздняя встреча, она вернулась домой только к десяти. Она с ног падала и поднялась прямо в спальню. Я еще немного поработал. Пока Джед не спит, поработать толком не удается. Тишина наступает только ночью. Я работал до часу, может, немного позже. Могу проверить по компьютеру. Я человек привычки, у меня распорядок. Каждый вечер перед сном я обхожу дом. Проверяю сигнализацию, смотрю, заперты ли двери, заглядываю к Джеду. Вот и все.

– Как насчет утра в воскресенье?

– В это воскресенье? – Брин вскинул голову, посмотрел ей в лицо. – Моя жена встала вместе с Джедом.

Он помолчал, и Ева заметила, как изменилось его лицо. Шок сменился любопытством, удовольствием, даже гордостью за то, что его сочли подозреваемым в убийстве.

– По воскресеньям я обычно позволяю себе поспать, а она занимается сыном. Ей нечасто выпадает случай побыть с ним наедине. Обычно я им занимаюсь. Она повела его гулять в парк. Как правило, они уходят рано, устраивают завтрак на траве, если погода хорошая. Джед это обожает. Я проснулся ближе к полудню. А почему именно в это воскресенье? Я что-то не понимаю…

Но тут он понял. Ева видела по лицу, как произошел контакт.

– Женщина была найдена задушенной в своей квартире в это воскресенье. Женщина средних лет, жила одна. Сексуальное насилие и удушение.

Теперь его глаза прищурились, румянец вернулся.

– Сообщения в прессе были довольно отрывочные, но удушение и сексуальное насилие – это не стиль Потрошителя. Женщина в летах, у себя дома – это тоже не в его духе. Какая тут связь?