Непривычную, почти наркотическую ломку, испытывал не только Сазонов. Студенческая аудитория в мгновение ока закипела и забулькала. В крутом императорском бульоне беспощадно варились студенческие мозги, не способные вырваться из привычного дискретного состояния — «мы — хорошие, но бесправные», «они — злые и тупые, но облеченные властью».

«А они ведь очень боятся оказаться на месте, которое им предлагает Никки… Даже понарошку, — подумала Мария Фёдоровна. — А сам Никки догадывается… Нет, он точно знает, чем закончатся эти эксперименты. Откуда он знает? Боже! Когда же закончится эта бесконечная аудиенция и я смогу, наконец, задать сыну вопросы, которые уже нет никаких сил носить в себе?»

Но это был не конец. Император снова вернулся на кафедру…

Ну, что господа бунтовщики, возможность построить рай на земле у вас теперь имеется, показать свои личным примером, как надо работать полиции я вам предоставил, а вы, в свою очередь, обещайте не бузить в городе до совершеннолетия, то есть до получения диплома. Договорились? Заканчивая своё выступление, объявляю амнистию всем задержанным, арестованным, исключенным и предлагаю считать конфликт исчерпанным… Кто «За»?

Собравшиеся в аудитории дружно подняли правую руку, потом поднялись сами и, не сговариваясь, грянули «Боже, царя храни!». Мария Фёдоровна, чувствуя, как ее тоже захлёстывают эмоции, выглянула из-за спин вставших со своих мест мужчин, увидев уже не обиженные и злые, а воодушевленные и даже экзальтированные лица, перевела взгляд на кафедру… и с удивлением обнаружила, как неприятно императору слушать стандартные славословия в его честь, как неуютно он себя чувствует, как морщится и нетерпеливо поглядывает на часы, ожидая, когда же это, наконец, кончится…

«Весьма странно, — подумала про себя Мария Фёдоровна. — Он всегда так благоговейно относился к государственному гимну… Надо обязательно спросить, что изменилось?» Хотя она уже прекрасно видела и понимала, что изменилось всё.

Этологические опыты исключены.

Окончание последует, надеюсь, что не позже вторника. Главный герой встретится с духовенством (опять же под надзором вдовствующей императрицы) и после этого наконец то, встретиться с ней tet-a-tet.

–

(*) Конечно же студенты — публика вполне интеллигентная и воспитанная, хоть и дерзкая. Однако с точки зрения дамы, привыкшей к благоговейному отношению и утонченному дворцовому обхождению — однозначно быдло-с…

(***) Впервые кампусом назвали территорию Принстонского университета ещё в XVIII веке.

—

Компьютерная реконструкция — «Николай II» без бороды. Согласитесь — можно и не узнать:

Религиозные перегородки до неба не достают

Мария Фёдоровна опоздала всего на полминуты. Пока спускалась вниз, пока адъютанты растолкали студенческую толпу и обеспечили проход, император уже уехал, оставив за себя молодого, щеголеватого ротмистра-кавказца.

— Статс-секретарь Ратиев к Вашим услугам, Ваше Императорское Величество, — учтиво поклонился красавец-кавалерист. — Государь просил извиниться, что не может ждать ни секунды — он уже опаздывает на встречу с духовенством и просил сопроводить Вас туда.

Вдовствующая императрица, находящаяся еще под впечатлением словесной схватки сына с мятежным студенчеством, недовольно поджала губы, но не желая прилюдно демонстрировать свои эмоции, коротким кивком выразила согласие и молча направилась вслед за офицером. В Грановитую палату, где проходила встреча с духовенством, они пришли очень даже вовремя — дискуссия была в самом разгаре. Это было видно по лицу обер-прокурора Победоносцева, являвшего собой готовую иллюстрацию к книге «Апокалипсис», и по назидательному тону императора, который не спеша, обстоятельно выговаривал глуховатым голосом:

— Нет у нас религии старшей и младшей, руководящей и подчиненной, правильной и неправильной. Есть полезные для Отечества и вредные, причем не сами по себе, а из-за конкретных людей, с которыми нужно уметь работать… Сегодня я собрал именно вас, а не догматы и обращаюсь к вам, а не к пергаментным свиткам и преданиям старины глубокой… Ни народная память о героях, ни покрытые пылью скрижали никому не дают ни малейшего основания для привилегий. Кичиться верой предков или собственным происхождением — это совсем для скорбных умом. Поэтому прекратите немедленно рассказывать нам о «праве первой ночи» для правильно верующих и уж тем более пытаться обосновывать это право какими-то историческими ссылками, а то мы там вместе в них покопаемся и сравним, как креститесь вы и как крестились Андрей Первозванный и Сергий Радонежский. Тогда для вас начнётся совершенно другое богоискательство…

— Но Ваше Величество, — отчаянно сопротивлялся отчитываемый, — заботясь исключительно о крепости престола, я надеялся, что имею право требовать…

— Меня вообще возмущают тот, — перебил чиновника император, — кто требует от других того, что должен в первую очередь требовать от себя…

Красный, как рак, Победоносцев, выслушав последнюю реплику и будучи возмущен до глубины души публичной поркой, попытался бессловесно и гордо, хоть и с трясущейся нижней губой, покинуть зал, но был остановлен тихой командой с уже знакомым Марии Федоровне металлом в голосе:

— Стоять! Сидеть!

Оберпрокурор рухнул в кресло, как подкошенный.

— Дайте господину Победоносцеву воды, — уже другим, бесцветным тоном произнёс император, — и «Священное Писание» — пусть освежит свои знания о гордыне, а мы продолжим. Итак..

— Что тут произошло? — шепотом осведомилась Мария Федоровна у стоящего прямо у входа клирика из свиты Петербургского митрополита и только потом удивилась тому, что происходит и что она сама делает… Она, мать императора, тихо и скромно стоит у входа и при ее появлении не прекращается заседание, не встают и не склоняются в почтении присутствующие. Внимание направлено только туда, где находится её сын, приковано к тому, что и как он говорит. Все остальное — не важно. Мало того, она тоже уже незаметно приняла эти новые правила и шепчется в уголке, как простая горничная с какой-то прислугой. I’mprobablement! (невероятно — фр.)

— Господин обер-прокурор пытался воспротивиться совместному совещанию государя с представителями Синода, иудеями, магометанами и староверами. И вот как неудобно вышло, — шёпотом ответил клирик и опять обратился в слух.

— Религиозные перегородки до неба не достают! — сухо, как сучок сломал, произнёс император, — не считаю нужным воздвигать таковые и на земле.

Монарх подошёл ближе к притихшим рядам приглашенных, ловя на себе внимательные взгляды — настороженные, недоверчивые, ироничные, выжидающие..

— Объявляю о равноправии всех религий, кроме тех, которые призывают к унижению и уничтожению иноверцев, — слова падали в уши присутствующих весомо и размеренно. — Светская власть отныне не будет вмешиваться в церковные дела, толковать и даже комментировать догматы веры, однако потребует от всех без исключения конфессий способствовать объединению верующих в политическую нацию.

Император согнул руку в локте, продемонстрировав растопыренную пятерню.

— Вот как у нас выглядят сегодня конфессии империи! Такой конструкцией ни дом построить, ни врага ударить! А вот какой вид они должны иметь! — пальцы сжались в кулак, согнутая в локте рука поднялась вверх и с силой опустилась на столешницу. С грохотом и звоном подпрыгнули столовые приборы, а вместе с ними — все гости, не ожидавшие такой наглядной демонстрации единения нации. — А теперь скажите, — опять поднял вверх руку со сжатым кулаком монарх, — какой палец в этом кулаке главный? О каком надо заботиться и лелеять, а какой можно держать в чёрном теле? — тяжело вздохнув, император упёрся кулаками в стол, а взглядом — в священников. — Для меня лично все мои пальцы одинаково дороги, я не хочу какой-то из них отрезать, чтобы другому было больше места. Считаю, что право на существование имеют все и, чтобы выжить, должны быть один за всех и все за одного. И вы мне в этом будете помогать. А если не будете, то ваше место займут другие и я буду договариваться уже с ними.