(**) Любимое личное оружие Сталина — Walther PPK

(***) В 1940 году СССР производил 48 млрд Квт. час электроэнергии

В это же время в Марселе

— А я думал, что удивить меня будет уже нечем! — покачал головой граф Канкрин, отложив личное письмо императора и изучая братьев Игнатьевых своим фирменным, немигающим взглядом. — Информация о нем и о его … умственных способностях, которой мы располагаем, полностью противоречит тому, что рассказали вы и что изложено в его письме. За этими сухими строчками служебной инструкции, — граф коснулся кончиками пальцев конверта, — сосредоточен замысел настолько грандиозный, что, будь он исполнен в точности, перелицует весь высший свет Европы, а может быть и Америки.

— В письме изложены планы императора? — вежливо поинтересовался старший Игнатьев — Алексей.

— Нет, дорогой поручик, конечно нет, но по характеру и объёму информации, интересующей государя, я вполне в состоянии предположить, что произойдёт, когда он ее получит в полном объёме. Но не будем отвлекаться на футурологию. Из письма ясно, что Вы и Ваш брат временно поступаете в моё распоряжение и это очень отрадно, потому что у нас есть срочные дела сразу в двух отдаленных регионах одной недружественной империи. Я предлагаю Вам отправиться в Великобританию, а вашему брату — на Цейлон, где он поступит в распоряжение другого нашего агента, известного вам по фамилии Головин. Но это всё завтра, а сегодня хочу познакомить Вас с одной депешей из Лондона, которую требуется срочно переправить в Санкт-Петербург — слава Богу с Вашим появлением у нас теперь есть связь — зашифруйте её своим кодом. Поставьте пометку — переписка Фалька с Гувером. И прошу Вас побыстрее, голубчик. От этого зависит жизнь ни в чем не повинного, хоть и бестолкового министра.

Алексей взял в руки листок бумаги и вопросительно посмотрел на Канкрина.

— Это оригинальное письмо, выглядит, как набор цифр. Слава Богу письмо было закодировано публичным ключом. Текст — на обороте. Половина расшифрована в Англии, половина уже здесь, в Марселе. Копия, написанная рукой нашего агента, уничтожена. Собственно, по его запросу Вы и отправляетесь в Лондон. Отправляетесь не один. В дороге до Дувра будете сопровождать весьма деятельную и влиятельную особу, которая станет вашим связным и подробно проинструктирует, к кому и по какому поводу придется ехать. Отныне Вы — не просто офицер свиты Его Величества, а молодой бунтарь, мечтающий о свержении монархии и учреждении в России республиканского правления по примеру Франции или Америки — на ваш выбор.

Игнатьев молча кивнул, раскрыл депешу и прочитал, стараясь не упустить детали:

Preparation completed

First target — Bogolepov

Deadline is mid-February

We are waiting for prepayment

With great respect — Falk

— Это пока всё, что у нас есть. Но даже такая информация — неимоверная удача, более счастливый случай, чем результат продуманной операции. Ещё раз убедился, что везёт новичкам и дилетантам. Единственное, что меня волнует — не является ли это письмо провокацией с целью проверить нашего агента на лояльность. Так что в Петербурге надо действовать очень аккуратно, не то провалим девочку и ее смерть будет на моей совести.

— Девочку? — вскинул брови Игнатьев.

— Да, поручик. Наш агент — очаровательная и очень храбрая девочка. Ну вот видите, и я тоже смог Вас удивить, — рассмеялся Канкрин, — Вы становитесь на путь, проложенный Тайной канцелярией, и на этой службе Вас ждет масса самых неожиданных открытий.

В это же время в Москве

— Я думал, что удивить меня уже невозможно! — поклонился Алексей Сергеевич Суворин, издатель и редактор «Нового времени», приветствуя императора, — но после вашей речи дворянскому собранию признаю — это было моим заблуждением. Спасибо за приглашение. Мы рады были присутствовать на таком эпохальном событии и мои слова вполне разделяют коллеги-репортёры, которых я спешу представить — Гиляровский, Дорошевич и Михайловский.

Все три акулы пера слегка наклонили головы, демонстрируя, что они вполне знают себе цену.

— Спасибо, что пришли и, приняв участие в дворянском собрании, нашли силы ешё встретиться со мной, — учтиво «почесал за ушком» газетчиков император и пригласил жестом к столу, — тем более, что присутствующие, насколько мне известно, — не просто репортеры, а писатели с большой буквы. Писательство — это особое и очень важное производство. Мы все привыкли думать, что инженер — это обязательно цеха, заводы, выпуск артиллерии, кораблей, машин. Но вы ведь тоже создаете продукцию, нужную, влияющую на души людей. Поэтому писателей вполне можно называть инженерами человеческих душ. (*)

— Назвав писателей инженерами душ, Вы меня удивили еще раз, — ухватился за ответ монарха Суворин. — Несмотря на комплиментарный тон, которым вы это сказали, я просил бы Вас подробнее определить функции писателя, потому что есть в этой фразе нечто мефистофельское.

— Писатель, если он улавливает основные нужды широких народных масс в данный момент, может сыграть очень крупную роль в деле развития общества, — охотно откликнулся император. — Он обобщает смутные догадки, неосознанные настроения передовых слоев общества и инстинктивные действия масс делает сознательными. Он формирует общественное мнение эпохи, помогает передовым силам общества осознать свои задачи и бить вернее по цели. Словом, он может быть хорошим служебным элементом общества и его передовых устремлений. Но бывает и другая группа писателей, которая, не поняв новых веяний времени, атакует все новое в своих произведениях и обслуживает таким образом реакционные силы. Роль такого рода писателей тоже не мала, но с точки зрения баланса истории она отрицательна. Есть третья группа, она под флагом ложно понятого объективизма старается усидеть на двух стульях, не желает примкнуть ни к передовым слоям общества, ни к реакционным. Таких обычно обстреливают с двух сторон и передовые, и реакционные силы. Они не играют большой роли в процессе развития народов и забываются историей так же быстро, как прошлогодний снег.(**)

— Ваш новый стиль — этот скромный френч без единого украшения — дань моде или демонстрация, символ? — присаживаясь в кресло, задал первый вопрос явно польщённый здоровяк Гиляровский.

— Конечно же, демонстрация, — кивнул император. — Считаю, что показная роскошь недопустима при столь печальном положении дел в экономике и при столь серьезном внешнем долге. Экономить надо начинать с себя, чтобы было основание требовать что-либо от других. И это значит — не только носить френчи без украшений. Жирующие и шикующие на фоне голода и разорения смотрятся не только неприлично, но и преступно. Их вызывающее поведение и демонстративная роскошь расшатывают общество и толкают его к радикализации. Бравирование состоянием я бы даже назвал подстрекательством к беспорядкам. Мы ещё дадим оценку этому явлению и с нравственно-этической, и с правовой позиции.

— Вы только что, на собрании, обвинили дворянство в паразитизме, — перехватил инициативу консерватор Михайловский. — Это было взвешенное обвинение или сказано сгоряча?

— С того, кому много дано, и много спросится, — философски заметил император. — Дворянство обласкано привилегиями и вниманием, а значит с него можно и нужно спрашивать гораздо строже, чем с других сословий. Впрочем, если вы заметили, я не обобщал. Есть герои, есть труженики, но количество их среди великосветских бездельников удручающе мало и я считаю своим долгом избавить одних от других, чтобы вторые не кидали тень на первых и не давали повода судить превратно обо всех скопом. От паршивых овец надо избавляться, независимо от того, сколько их в стаде. Лучше меньше, да лучше!..