Именно в те зимние месяцы Вильгельм совершил наиболее печально известное свое деяние – «Опустошение Севера». Его целью было затравить врагов после восстания, но также и показать свою мощь. Воины Вильгельма систематически разоряли местность, стремясь нанести максимальный ущерб. Разрушения потрясали даже сторонников короля. Уильям Мальмсберийский, писавший полвека спустя, сообщает, что во многих регионах почва остается бесплодной{131}. Это замечание заставляет предположить, что, помимо гибели людей и скота (весьма масштабных), огромный ущерб был нанесен и экологии региона. От голода умерло еще больше людей, чем от мечей нормандских рыцарей. Это была политика террора, скоординированная попытка подавить волю к сопротивлению{132}. Кроме того, это был стратегический ход: средневековые армии зависели от возможности запасаться провизией на месте, и Вильгельм позаботился о том, чтобы повстанцы не могли найти себе на севере пропитания. В политическом плане «Опустошение» возымело желаемый эффект: большинство восставших сдалось в начале нового года, и больше уже север не брался за оружие. По человеческим меркам это была катастрофа, от которой регион оправлялся еще десятилетия.
Несмотря на подавление англичан, датский флот остался цел и невредим. Поначалу, в декабре, Вильгельм откупился от датчан, сосредоточив усилия на английских повстанцах. Однако это обеспечило ему лишь временную передышку: вскоре сам Свен покинул Данию, чтобы присоединиться к своему флоту. Впрочем, без местной поддержки позиции датского короля пошатнулись. Он хотел связаться с оставшимися повстанцами, которые начали объединяться в районе Фенских болот. Именно здесь Херевард Уэйк, вдохновитель многих более поздних легенд, выступил против аббатства Питерборо. В прошлом году Вильгельм снял с поста аббата Бранда – ведь тот был назначен Эдгаром Этелингом. Теперь Бранда должен был заменить нормандец Турольд де Фекан. Однако не все приветствовали такой шаг, и Херевард и его люди начали грабить аббатство до прибытия нового прелата.
Именно для того, чтобы присоединиться к этим повстанцам, Свен отправил Осбьорна на юг, в Или, ставший вскоре главной базой восстания. Однако Херевард и его небольшая вольница едва ли способны были обеспечить подходящий лагерь, из которого могли бы действовать датчане. Когда позже Вильгельм предложил Свену договориться (что вполне могло предполагать денежный откуп), тот с радостью согласился. Вильгельм был настолько уверен в ситуации, что даже отправился на Рождество в Нормандию. После почти двухлетнего пребывания в своих британских владениях – оказавшегося самым продолжительным – король готов был вернуться домой.
Однако восстание в Или продолжалось. Благодаря хорошо защищенному расположению – в то время это был остров посреди болот – селение оставалось угрозой для нормандцев. А вскоре оно стало громоотводом для дальнейшего сопротивления. Зимой 1070/71 года Эдвин и Моркар подняли последнее восстание. Когда оно не увенчалось успехом, Эдвин бежал на север, в Шотландию, а Моркар – на восток, чтобы присоединиться к Хереварду в Или. По пути трое людей Эдвина предали и убили своего господина, а вот Моркар успешно добрался до повстанцев с Фенских болот. И он был не единственным, кто сделал такой выбор. На юг из шотландского изгнания двинулся и Этельвин, епископ Дарема, участвовавший в предыдущих северных восстаниях. То, что началось как региональный мятеж, грозило перерасти в нечто большее. Поэтому в 1071 году Вильгельм вернулся в Англию и лично возглавил нападение на остров Или. Этельвин и Моркар сдались и доживали остаток своих дней в плену. Однако не всем так повезло. Некоторым – надо думать, простолюдинам – отрубали руки и выкалывали глаза. Как и в Йорке, Вильгельм утверждал свою власть.
После всех этих конфликтов положение Вильгельма значительно укрепилось. Никто не мог утверждать, что восстание в Фенских болотах окажется последним, однако направление движения теперь было ясно. Случавшимся позже беспорядком не удалось сравниться по масштабу с восстанием 1068 года, и, поскольку Свен сошел со сцены, непосредственной угрозы для Вильгельма больше не было. Да, какие-то проблемы возникали и в более поздние годы правления Завоевателя – например, один из немногих оставшихся английских графов Вальтеоф участвовал в так называемом мятеже трех графов в 1075 году, а Одо, по-видимому, что-то замышлял против Вильгельма в 1082 году; однако больше уже никто реально не оспаривал его власть над Англией. Корона, которую нормандский герцог вопреки всему заполучил в 1066 году, осталась за ним. Но если власть Вильгельма устояла, это не означает, что произошедшее не повлияло на него самого. В действиях Вильгельма в 1069 и 1070 годах заметны гнев и разочарование, в отличие от хладнокровия прежних лет, – и это объясняет ряд других событий того времени.
Именно в эти годы мы начинаем замечать постоянные попытки сменить английскую правящую элиту. В какой-то степени это отражает естественный ход завоевания. Вильгельм не мог надеяться перераспределить все земли мятежных англичан за три месяца между его помазанием на Рождество 1066-го и возвращением в Нормандию в марте следующего года. Было понятно, что грядут дальнейшие конфискации. И тем не менее всеобъемлющий характер нормандского заселения во многом объясняется событиями 1067–1070 годов. К 1070 году все английские графы переметнулись на другую сторону; так же поступили и многие менее заметные фигуры. Нетрудно понять, почему Вильгельм теперь стремился заменить таких людей нормандцами и фламандцами. При этом он убивал одним выстрелом двух зайцев: вознаграждал верных и наказывал тех, кто продолжал угрожать его правлению. Уже после первого возвращения Вильгельма в конце 1067 года мы видим, как нормандцы сменяют англичан на средних и мелких должностях, а в последующие годы этот процесс только усиливался{133}. Одним из главных оправданий Завоевания была безнравственность англичан; теперь имелись удобные обоснования для того, чтобы начать все с чистого листа.
Таким образом, английское сопротивление и нормандское заселение шли рука об руку. Чем больше бунтовала местная аристократия, тем решительнее Вильгельм ее искоренял. Результатом стала наиболее массовая смена правящей элиты в британской истории. Результаты можно увидеть в «Книге Страшного суда»: к 1086 году в руках местных уроженцев находилось в лучшем случае 8 % земли – грандиозная перемена. Однако дело было не просто в замене одних другими: в ходе этого процесса изменился сам характер землевладения{134}. Родилось представление, будто вся земля принадлежит королю. Именно победивший Вильгельм теперь раздавал владения и должности своим людям (или – реже – закреплял их за англичанами). Отныне он был властелином всего. Точно так же появились новые востребованные формы военной службы. Хотя обязанность состоять в королевском войске существовала в Англии издавна, теперь она изменилась, поскольку нормандцам требовалась тяжелая кавалерия (для рыцарской службы). Значительно расширились владения короля. Щедро вознаграждая своих людей, Вильгельм также позаботился о том, чтобы никто не мог соперничать с ним самим. Действительно, теперь в руках правящей элиты сосредоточилось больше богатств, но ее численность выросла, так что в среднем собственность нормандских графов оказывалась меньше, чем у их английских предшественников. Больше не было супермагнатов вроде Годвина и Гарольда. В целом богатые стали еще богаче, а бедные и умеренно состоятельные – беднее. Для англичан, которые теперь относились только к двум последним группам, это были действительно очень плохие новости.
Если структура «Книги Страшного суда» утверждает преемственность, то ее содержание раскрывает суровую реальность завоевания и колонизации. На практике все обеспечивалось грубой силой, и подтверждения этому видны по всей стране. На каждого нормандского аристократа или прелата, утверждавшего, что истинным наследником Исповедника является Вильгельм (а Гарольд – мятежник, нарушивший присягу), приходилось множество тех, кто просто считал, что получил свои земли по праву завоевания. Это определенно относилось к роду Вареннов – одному из многих нормандских семейств, которые теперь ворвались в круги правящей элиты Европы. Когда в конце XIII века Джона де Варенна спросили, на чем основаны его притязания на землю, он, как известно, достал старый ржавый меч и воскликнул: «Смотрите, милорды, вот мое право! Ибо мои предки пришли с Вильгельмом Бастардом и добыли себе земли мечом; и я буду защищать их мечом от всякого, кто захочет их захватить!»{135} Смысл слов Джона был прост: победитель получает всё. Так в итоге вышло и с Вильгельмом: если в Вестминстере в Рождество 1066 года он изображал наследника Эдуарда, выглядя больше англичанином, нежели сами англичане, то три года спустя в Йорке можно было увидеть совсем другую картину. Он потребовал свою корону, чтобы с вызовом носить ее среди руин англосаксонского города. Мало какие сцены лучше отражают суть завоевания Англии. Йоркский собор превратился в тлеющие развалины, а остальная часть английской церкви, затаив дыхание, ожидала своей участи.
