Министерство иностранных дел и Министерство по делам колоний заняты главным образом открытием новых рынков и защитой старых. Военное и военно-морское министерства по большей части занимаются приготовлениями к защите этих рынков и нашей торговли… Поэтому не будет большим преувеличением сказать, что торговля является самым большим из всех политических интересов и что более всего заслуживает одобрения народа то правительство, которое делает как можно больше для того, чтобы расширить нашу торговлю и поставить ее на прочную основу.
Для Чемберлена было очевидно, что “значительная доля населения зависит… от товарного обмена с нашими соотечественниками в колониях”. Следовательно, все эти люди — империалисты.
Однако действительно ли империя была экономически выгодной для британских избирателей? Это далеко не бесспорно. Большинство тех, чьи сбережения (если у них таковые имелись) инвестировались в британские правительственные облигации с помощью сберегательных банков и других финансовых посредников, не получало от зарубежных инвестиций ничего. В то же время расходы на защиту империи, пусть не чрезмерно высокие, несли прежде всего английские налогоплательщики, а не налогоплательщики в белых переселенческих колониях. Можно спорить о том, являлись ли основными бенефициарами империи в это время эмигрировавшие в доминионы британские подданные: их, как мы видели, было очень много. Около двух с половиной миллионов англичан эмигрировали в империю в 1900-1914 годах (три четверти в Канаду, Австралию и Новую Зеландию). В большинстве случаев эмиграция существенно увеличивала их доходы и уменьшала налоговое бремя.
Империализм не обязательно должен был покупать популярность. Идея империи была захватывающей.
За время правления королевы Виктории британцы предприняли 72 военные кампании, то есть в эпоху Pax Britannica более одной ежегодно. В отличие от войн XX века в этих конфликтах участвовало сравнительно немного людей. Солдаты в викторианскую эпоху составляли в среднем 0,8% населения, причем на военную службу привлекалось непропорционально много людей с кельтской периферии или из городского люмпенизированного слоя. Все же те, кто жил вдали от линии фронта и слышал выстрелы разве что на охоте, жаждали рассказов о боевых подвигах. Нельзя недооценивать важность империи как источника развлечения — явного психологического удовлетворения.
Опасность грозила буквально отовсюду. С пера Джорджа Э. Генти — продукта Вестминстера, Гонвилля и Киза, Крыма и Магдалы — лились бесчисленные романы с названиями вроде “Благодаря лишь мужеству”. Прежде всего, Генти был бездарным автором исторических романов, но его откровенно империалистические книги вдохновлялись недавними и не слишком военными кампаниями: “С Клайвом в Индии” (1884), “С Буллером в Натале” (1901), “С Китченером в Судане” (1903). Они были чрезвычайно популярны: к 50-м годам XX века общий тираж романов Генти достиг 25 миллионов экземпляров. Почти столь же мощным был поток стихов на имперскую тему. Это была эпоха “возвышенной декламации”, в диапазоне от талантливых стихов Теннисона до тривиальных Альфреда Остина и У. Э. Хен-и: эра, когда каждый второй человек был рифмоплетом, не способным найти к “Виктории” иную рифму, кроме glory, славы.
Иконография империи была не менее пошлой. Она варьировалась от романтизированных батальных сцен кисти леди Батлер, демонстрирующихся в грандиозных новых музеях, до китчевой рекламы товаров повседневного спроса. Изготовители мыла Пирса особенно любили напоминать об империи:
Таким образом, этот замечательный продукт был, как уверяли публику, “формулой британской победы”: его появление в тропиках ознаменовало “рождение цивилизации”. Другие торговцы подхватили этот клич. Пилюли Паркинсона, покрытые сахаром, были “Великим достоянием Британии”. Маршрут, которым следовал лорд Роберте во время войны с бурами (из Кимберли в Блумфонтейн), объясняет название бульонных кубиков “Боврил”. “Мы собираемся использовать [отбеливатель] 'Хлоринол', — гласила реклама, появившаяся перед 1914 годом, — и стать как энтот белый негр*”.
Империя поставляла материал и мюзик-холлам. Их нередко называют самым важным институтом пропаганды викторианского джингоизма. Само это слово было выдумано Дж.У. Хантом, песня которого “Бай джинго” была исполнена во время Восточного кризиса 1877-1878 годов артистом мюзик-холла Г.Х. Макдермоттом.[143] Существовали бесчисленные вариации на тему героического “Томми”[144]. Одной строфы будет, вероятно, достаточно:
Связь между этим видом развлечения и большими имперскими выставками того периода была тесной. Предназначенное некогда для внешнеполитических и образовательных целей (образцом была Большая выставка 1851 года, устроенная принцем Альбертом), к 80-м годам проходило скорее по ведомству пропаганды и развлечений. В частности, феерии импресарио Имре Киральфи — “Индийская империя” (1895)) “Еще более великая Британия” (1899) и “Имперский интернационал” (1909) —устраивались ради денег. Они “торговали” экзотикой: зулусские воины были главным хитом на выставке 1899 года. Империя стала походить на цирк.
Но успехом на родине имперская идея обязана в первую очередь прессе. Вероятно, никто не знал лучше Альфреда Хармсворта, с 1905 года лорда Нортклифа, как удовлетворить общественный аппетит на громкие истории. Хармсворт, родом из Дублина, изучил свое ремесло в новаторском издании “Иллюстрейтед Лондон ньюс” и заработал целое состояние. Иллюстрации, крупные заголовки, подарки от фирмы и материалы с продолжением сделали сначала “Ивнинг ньюс”, а после “Дейли мейл” и “Дейли миррор” непреодолимо привлекательными для нового сорта читателей, принадлежащих к мелкой буржуазии (как для мужчин, так и для женщин). Нортклифф быстро открыл ценовую эластичность спроса на газеты, снизив цену “Таймс” после ее приобретения в 1908 году. Но успех газетам Нортклифа обеспечило прежде всего содержание статей. То, что “Дейли мейл” впервые продала более миллиона экземпляров в 1899 году, во время войны с бурами, не было случайностью. Один из ее редакторов так ответил на вопрос, что позволяет продавать газету:
Первый ответ — война. Она не только поставляет новости, но рождает спрос на них. Войне и всему, что к ней относится, так глубоко присуще свойство завораживать, что… газете нужно только написать “Большое сражение!”, и ее продажи тотчас вырастут.
Другой сотрудник Нортклифа оценил “глубину и объем общественного интереса к имперским вопросам” как “одну из великих сил, почти неиспользованную прессой”. “Если Киплинга можно назвать голосом империи в английской литературе, — прибавил он, — то о нас [“Дейли мейл”] можно сказать, что мы являемся голосом империи в лондонской журналистике”. Рецепт Нортклифа был прост: “Британский народ получает удовольствие от Героя и от Ненависти”.
С самого начала газеты Нортклифа тяготели к правым политикам. Но империю можно было поддерживать и слева. Уильям Т. Стид (унаследовал “Пэлл-Мэлл гэзетт” от Джона Морли, горячего сторонника Гладстона, и основал “Ревю оф ревюс”) описал себя так: “Империалист плюс десять заповедей и здравый смысл”. У Стида было множество увлечений. Его внимание привлекали мирная конференция в Гааге в 1899 году, проект единой европейской валюты, борьба с “белой работорговлей” (в переводе с викторианского — проституцией), но в первую очередь — идея “всемирного прогресса”, немыслимого без Британской империи. В глазах таких людей, как Стид, империя была выше партийной политики.
