– Отрадно видеть мне королеву в таком наряде; приятны мне ее светлое лицо и золотые украшения на груди. Хвалю я пир, на который невеста является в богатом наряде. Охотнее бьемся мы, ратники, при виде госпожи, которая, подобно деве битв, склоняется над воином. Выслушай, однако ж, доброжелательные слова старца. В мирное время ты была доброй госпожой для буйных ратников; обо всех ты заботилась, но и со всеми была горда, как подобает доброй хозяйке, чтобы не касались ее ни дерзкий взгляд, ни непристойная шутка захмелевшего от меда. Но если угодно тебе, будь теперь ласкова с воинами, приветливо поговори с каждым и щедро раздай запасы, хранимые тобой в погребах и кладовых. Я не опасаюсь, что не хватит пищи и напитков во время битвы, но иной и разит сильнее и сильнее мечет оружием, если почтен он медом и доброй закуской. До сих пор мы подстерегали только бургундских хищников, но на этот раз быть работе, о которой станут говорить новые рода.

Старик почтительно взял протянутую ему Ирмгардой руку.

– Все случилось, как я всегда того желал: небольшое поле и горячий бой, и я бок о бок с моим повелителем, – продолжал он. – Одно только смущает меня: невелик отряд, который последует за ним на поле битвы, а богу войны приятнее считать на своей ниве тьмы воинов, нежели одиночные стебли. Поди-ка сюда, Вольф! – закричал он молодому турингу. – Ты мастер обращаться с женщинами, а они расхваливают тебя как танцора. Будь же старшиной над женщинами. Предводи ими, когда они станут скатывать камни со скалы или заливать горящую на кровле стрелу. Вытащи из ямы бычьи и оленьи шкуры и расстели их влажными на кровле дома, потому что после древесной листвы нет лучшей защиты против подметного огня.

– Я надеялся быть поближе к предводителю, – ответил обиженный Вольф.

– Никто и не запрещает тебе в нужную пору сделать приличный прыжок, – утешил его старик, – но доблестнее, чем полагаешь, обязанность твоя.

– Ты думаешь, что кое-кому из нас жарко придется сегодня?

– Кое-кому из них – так следует говорить, – ответил Бертар. – Постарайся только, пригожий ты парень, понравиться высоким женам судеб.

– Не о себе думал я, – заметил Вольф, через плечо взглянув на дом.

– Не оглядывайся назад – таков закон войны. Все, что позади тебя, пусть само заботится о себе, а ты посматривай на тех, кто перед тобой.

Вольф приготовился было поднять на веревках связку влажных шкур, как вдруг к нему подошла Фрида и насмешливо проговорила:

– К славному же делу приставили тебя: незавидно пахнут ковры, которые ты расстилаешь над нами. Если ты будешь оруженосцем, защищающим нас, женщин, то враги наверняка остановятся шагах в десяти от нас и с отвращением отвернут в сторону свои носы.

– Будь я начальником, – сказал раздосадованный Вольф, – я бы поставил тебя над воротами, перед всей ратью, чтоб злобными речами язвила ты сердца врагов. Помоги-ка мне приставить лестницы в зале к слуховому окну и подержи веревку, чтобы наверху я развязал кожи.

Фрида охотно ему помогла. Вольф разостлал все шкуры, спустился вниз, и увидев, что кроме них в покое никого нет, проворно поцеловал Фриду. Но она не противилась, а быстро вынув ленту, сказала:

– Дай руку, Вольф, чтобы я связала себя с тобой. Если доживем до завтрашнего вечера, то я буду твоей женой. Я часто бывала с тобой неласкова, но сегодня скажу: на свете нет мне милее тебя.

Она перевязала ему руку, а Вольф воскликнул:

– Мне остается прославлять королеву, лишившую шипов мою розу!

Фрида горячо поцеловала Вольфа, вырвалась от него и убежала к служанкам.

Снова под серпом луны проносились облака, создавая страшные образы – тела людей и ноги коней – то озаряемые золотистым светом, то темные, как уголь. Над Идисбахом вился и клубился туман, подымаясь к обводному валу и укреплению. У его ворот раздавались крики животных и голоса людей; жители сел гнали из долин коней, быков и овец. Мужчины шли, держа щиты и копья, которыми они подгоняли стада, плелись женщины и дети, навьюченные домашним скарбом. Тяжел был их путь в гору: иной оборачивался назад, с грустью подумывая, вернется ли живым в недавно отстроенный им дом или все вспыхнет пламенем. У ворот нижнего вала толпились беженцы, и вандалу, охранявшему вход, приходилось кричать, чтобы в темноте хлебопашцы не уклонились от дороги, ведущей к воротам. Двор укрепления на вершине горы заполнялся людьми и стадами. Ревели быки, неистово бегали кони, а женщины с узлами жались к деревянной ограде. Бертар посоветовал мужчинам поставить животных в несколько рядов, а овец обнести плетнем. Посреди двора пылал огонь, для голодных кипели горшки, а подчаший разливал жаждущим пиво. Бертар переходил от одного к другому, как в мирное время, честно приветствовал каждого, выпытывал их мнение и вместе с тем прикидывал численность хлебопашцев и их боевые возможности.

– Чего замешкались соседи по ту сторону ручья, где крепкорукие земледельцы с Агорнвальда и Финкенвеля? – закричал он турингу Бальдгарду. – Неужели белый туман ослепил марвингов, не слышен им крик башенного стража, не видят они зарева огня?

– Медленны они на подъем, – озабоченно ответил Бальдгард. – Я видел, что они отправляли стада и телеги к лесным становищам – не оставят же они своих детей и коней. Хотя поспешность была бы им полезна, потому что в сумерках вдоль ручья проходил отряд, блестели щиты и железные шишаки. Полагаю, это буйные ратники королевы; они ищут ночлег во дворах, по ту сторону ручья.

Из долины по тропинке пронесся всадник; он влетел в ворота на задыхающемся коне и на скаку сделал знак Бертару.

– Радгайс! – закричал старик и поспешил в чертог, где Инго принимал донесения. Гонец соскочил с коня и поклонился.

– Королевские ратники перешли нашу границу – их целый рой, и с ними дружина Теодульфа. С трудом ушел я горами, запалив солому. Стоят они за лесом, в долине.

– Ты видел королеву?

– Только Теодульфа да еще Зинтрама, старую лису.

– Если Гизела посадила в седла небольшое число всадников, то многим из ее верных не увидеть семейных кубков, – презрительно сказал Бертар.

– От Майна едут с докладом о других гостях, – заметил Инго.

Примчался вандал Вальбранд.

– Ехал я, король, сосновым бором, чтобы разведать, что творится на той стороне границы, как вдруг на опушке леса послышался стук щитов. Я спрятал моего коня, а сам пешим стал пробираться через чащу. И я увидел, как длинной вереницей тянулась рать бургундов – три отряда: всадники и пехота. Возле предводителя ехал чужеземец, римлянин из числа телохранителей кесаря, известных под прозванием протекторов: я узнал это по шлему и доспехам, к тому же слышал его смех и римскую речь. Беспечно шли они по песку, без передовой охраны и разведчиков, вполне уверенные в себе. Я закаркал из чащи, как ночной ворон; напуганные, они остановились, сквозь ветви деревьев посматривая на небо. Я из-за дерева метнул копье в римлянина. Он со стоном повалился на песок, остальные громко вскрикнули – а я скрылся в зарослях. Полагаю, для них это дурное предзнаменование.

– Хвалим мы предусмотрительность королевы собравшей чуждую рать против воинов моих, – сказал Инго. – Неужели она так мало доверяет турингам, что приглашает на пир мечей своих соотечественников? Где встревожил ты витязей птичьим криком?

– На полдороге между Майном и здешними местами, – ответил Вальбранд, – я еще видел, как они расположились на ночь лагерем. Бургунды проснутся поздно, – прежде чем в долинах наступит утро, они не подымутся, будь даже дело спешным. В тумане я рассмотрел следы коней по ту сторону ручья.

Инго жестом отпустил гонца, сказав Бертару:

– Наблюдай, чтобы все спали за исключением сторожевых: завтра всем понадобятся острые глаза и отдохнувшее тело. Усиль стражу у ворот, чтобы неприятель не подкрался быстрым броском. На рассвете мы соберем хлебопашцев и посчитаем число ратующих. Для укрепления наш отряд не велик, но мы сражаемся за жизнь, а враги наши – ради скудной добычи. Но прежде чем посвятить себя яростному бою, в последний раз мирно приветствую тебя, отец мой. Если нас, скитальцев, считают достойными называться сильной ратью, то этим я обязан тебе, и радуемся мы этому.