Через узкую дверь, ведшую от ручья во двор укрепления, Инго поспешил к запертым воротам, которые охранялись ратниками. Бертар закричал ему с башни:

– Посмотри, король: там, в долине, едет королева со своими ратниками, приближаясь к границам страны. У кого покоен дух, тот не мчится так быстро.

– Она уехала в гневе.

Из сумрачного лица начальника Бертар понял то, чего не досказал Инго.

– Если пастух прогонит волка из ограды, то травленый не возвращается три дня, зато следующей же ночью туда попробует ворваться голодная волчица. Пастырь марвингов, когда ожидаешь ты нападения на стадо твое?

– Завтра.

Старик кивнул головой.

– Не ладно там, на севере. На башне, построенной нами на рубеже страны, стоит Радгайс. Это один из самых благоразумнейших воинов, и не думаю, что он спит: ему известно, что королева заварила турингам свежую похлебку. С его вышки не поднимается, однако, дым, а между тем день светлый, и прозрачен воздух. Опасаюсь, король, что не добровольно закрыл он глаза.

– Королева направилась лесной дорогой, чтобы миновать башню, – ответил Инго.

Но в тот момент, пока он оборачивался, на севере, на золотистом вечернем небе появился белый пар, все выше и выше поднимался столб дыма, окрашиваясь в темный цвет.

– Понимаем предостережение! – воскликнул Бертар. – Ратники королевы ускакали за рубежи. От всего сердца желаю, чтобы страж ускользнул от них.

– Посмотри на юг, Бертар, там восстает на нас старый враг. В третий раз уже кесарь требует нас, но на этот раз он потребовал от бургундов нашей смерти. Королева грозит оружием своего брата Гундамара.

Старик снова взглянул на начальника, заметив по суровым чертам его лица, что Инго помышляет о жестоком бое. Бертар покрепче стянул свой кожаный пояс и, свирепо улыбнувшись, сказал:

– Чтобы украсить двор сразу для двух королей – срок короткий, но твои ратники проворны; давно уже ждем мы такой чести, и если непрошеному гостю захотелось попировать у нас, то, пожалуй, он угодит прямо на пир к орлам и воронам. Приказывай, король, твои ратники готовы к бою.

– Зажги огни, отправь лазутчиков на южную границу и оповести в селениях оседлых землепашцев, чтобы они спрятали в лесах женщин и детей, а нам, сколько можно, прислали вооруженных людей, – распорядился Инго.

Бертар мощно грянул воинский напев вандалов:

– К оружию, сыны лебедей! Железную жаровню сюда и зажгите смолистый огонь; сегодня ночью пойдет у вас знатная пляска, словно вокруг пылающих костров!

Вскоре наверху запылал большой огонь, и вооруженные вершники спустились с горы.

Ирмгарда сидела в брачном покое, устроенном ей некогда вандалами в листве дуба. Она держала в руках предостерегающее знамение своей матери и пристально глядела в пространство. Услышав шаги мужа, она устремила на него взгляд, но тот остановился внизу с Бертаром. Наконец он поднялся в покои и, подойдя к Ирмгарде, сказал:

– Плащ королевы упал вниз, и в гневе уехала она с наших гор.

– Я лежала на скале, над источником, поверженная тоской и стыдом. И слышала я ваш разговор, и видела, как мой повелитель склонялся к королеве. Я знаю, что она требовала своих прав на его жизнь.

– Значит, ты слышала и мои возражения, – добродушно возразил Инго.

– Слов я не разобрала: расплакался мой сын, и я отнесла его на отцовское ложе, чтобы ты, Инго, привел для него мачеху.

– Ирмгарда! – вскричал опешивший супруг. – О чем ты говоришь?

– Не думаешь ли ты, что я стану лежать на твоей дороге камнем, преграждающем твоей ноге путь к геройским подвигам и к царскому венцу? Я слышала – мои соотечественники говорят, будто сочеталась я с тобой не в законном браке, и позорен был привет королевы. Отправь домой свою наложницу, и королева по-прежнему будет к тебе благосклонна.

– Ты оскорблена, и язвительны речи твои, – быстро ответил Инго. – Но полагаю, не должна ты рвать наших отношений потому только, что королева злобно помышляет об этом. Она хочет разлучить тебя с мужем, но не для того, чтобы, как тебе кажется, приготовить ему королевское ложе. О другом ложе помышляют многие для чужеземца Инго, и там, в долине, приносят уже камни, чтобы скрыть его в мрачной обители.

Ирмгарда вскочила, словно от жала змеи, но Инго привлек ее к себе и нежно проговорил:

– Горек был мой путь по грешной земле; еще отроком я должен был, подобно хищному зверю, рыскать в долинах и искать добычу для поддержания жизни, а охотники между тем шли за мной по пятам. Нередко противен был мне день, когда за чужим столом алкал я обгрызенные кости и ловил на себе холодный взгляд хозяина. Но, надеюсь, не бесславно пробивался я в боевом строю через неприятельские рати и честно достиг того, что со временем даст мне радостное место в чертогах витязей. Последний прыжок в толпу неприятеля казался мне высшим блаженством, и в звуках боевой песни слышалось мне, что бессмертные зовут потомка в дружину свою. Но с той поры, как увидел я тебя, как сделалась ты мне дороже жизни, стал находить я другую отраду на свете: было мне приятно сидеть над долинами, улыбаться при виде козлов и баранов, бодающих друг друга в нашем дворе, или глядеть на ратных товарищей, приносивших в плетушках соты диких пчел. Но боги, одарившие нас таким счастьем, определяли также, что непрочно будет оно и исполнено страданий для тебя, моей возлюбленной. Я вынужден был добиться тебя отважным похищением. Сделавшись моей женой, ты стала беднее, чем была дома. Кроме моих суровых товарищей да поселенцев, давших мне присягу в верности потому только, что не было им счастья на родине, никто не приветствовал тебя. Я часто замечал, что от изгнанника таила ты свои слезы и вздохи по родине. Но сегодня, когда упал плащ королевы, верховные боги вразумили меня. Очень может быть, что им угодно призвать меня к себе, поэтому я стараюсь, чтобы славным было мое отбытие и гибельным для врагов моих.

– Уезжай из этой ограды и устрой себе новое жилище на чужбине! – воскликнула Ирмгарда.

– Только дикий зверь покидает свое логово, когда несется на него свора псов, но не начальник народа!

– Целый год ты счастливо прожил в безвестности, выносил сына на щите, жена обнимала твою шею. Подумай об этом, Инго, прежде чем сделаешь выбор.

И она с тоской взглянула в его глаза.

Инго еще раз подошел к маленькому окну и во все стороны осмотрел мглистую окрестность. Небо алело, подобно жаркому золоту; в долинах над ручьем поднимался туман. Взглянув на высокие холмы, темные леса и плодоносные поля, Инго повернулся к жене.

– Когда певец пел в чертоге, и ты в присутствии всех почтила чужеземца, тогда я был тебе мил, потому что шел я впереди витязей по стезе смерти. Что изменило помыслы твои, жена вандала?

– Боязнь лишиться тебя, – тихо ответила Ирмгарда и скрыла свое лицо на его груди.

Инго крепко обнял ее.

– Высоко держал я голову изгнанником, пользовался счастьем дня, считал жизнь ничем в сравнении со славной смертью, гордясь тем, что был я верен каждому, кому вверял себя, и грозен врагам моим. Кто желает усмирить гордость мою, того я убью или тот убьет меня. Но горделивее, чем когда-либо, готовлюсь я теперь к бою: могуч напор врагов, и ты, возлюбленная, увидишь, что недаром певец прославлял витязя. Приготовься, княгиня, к торжественному дню твоего супруга! Вскоре услышишь ты вокруг брачного покоя пение лебедей твоих, а над облаками увидишь воздушный мост, по которому витязи умчатся ввысь.

Мрачнее становились тени ночи, пылал сторожевой огонь, отбрасывая багровый свет и облака дыма на двор, где ратники готовились к отпору. Они очищали двор от телег, несли метательные копья и камни. Им помогали служанки: они черпали воду из ручья и наполняли ею бочки и кадки у чертога. Гонцы-селяне бегали с поручениями, приезжали и уезжали вершники, и приказания начальника доносились из-за вала, окружающего укрепление.

Ирмгарда с Фридой спустились с вышки. Подавлены были сомнения княгини, и шла она по двору, как бы несомая богиней силы. Довольный Бертар улыбнулся, когда она приблизилась к нему. Быстро поднявшись с земли, где он работал молотком над большой пращей, старик приветствовал Ирмгарду, как приветствует воин своего начальника: