Инго сидел подле короля и покорно внимал, склонив голову.

– С той поры, как стал я королем, – продолжал Бизино, – власть моя колеблется от упорства лесных обитателей и силы их князя, Ансвальда. И давно уже ищу я случая обуздать их; ты мог предводить их воинами, и поэтому ты мне самому был невыносим. Если бы выводок твоих вандалов захотел поселиться возле княжеского дома, то пришлось бы мне извести тебя, как врага, хотя я и расположен к тебе. Подумай об этом, витязь! Но как враг отца ты силой можешь завоевать девушку, как делают это побуждаемые страстью витязи. А значит, с княжеского двора исчезнет наследница, и нечего мне опасаться, что власть перейдет к другому роду. Понимаешь ли ты меня, бычья твоя голова?

– Я добиваюсь девушки, а не господского дома на твоей земле, хотя и печалит меня, что выйдя замуж, моя жена лишится своих законных прав.

– Об этом позволь позаботиться мне, – холодно ответил король. – Если желаешь увезти жену на чужбину, то я вечный твой товарищ, но только не заставляй меня, короля, защищать от тебя права страны. Подумай, витязь Инго, каким образом завоевать жену путем отважного подвига, а я, со своей стороны, не оставлю тебя.

– Если ты даешь мне жену, король, то дай мне также двор или замок, в котором я мог бы защитить ее от врагов! – воскликнул Инго, хватая короля за руку.

Король наморщил лоб, но в конце концов в чертах его лица проступило искреннее благоволение, и он осторожно ответил:

– Наука правителя снова вынуждает меня отказать в твоей просьбе. Могу ли я скрывать тебя среди моего народа, наперекор требованиям страны? Если б можно было пособить тебе тайно, я бы охотно сделал это, из расположения к тебе и ради собственной пользы. Подумай, каким образом я мог бы помочь тебе советом и тайным делом, но сокровищницы я перед тобой не открою: запястья и римские монеты я запас для себя, что в случае нужды воины ратовали за меня.

– Великий повелитель народа оказывает свою благосклонность, либо раздавая сокровища, либо укрывая угнетенного своим королевским щитом. Каким образом хочет помочь король мне, если он отказывает и в том, и в другом?

Бизино прищурил глаза и вдруг лукаво подмигнул:

– Король прищурит глаза, как делаю я это теперь; будь доволен и этим, витязь!

При виде широкого лица повелителя, покосившегося на витязя своими глазами, Инго против воли улыбнулся, и королю пришлась по сердцу его улыбка.

– Вот и ладно! Отбрось гнетущие тебя заботы и весело отвечай на круговую. Веселее пьется мне с тобой, чем с любым другим, с той поры, как узнал я, что молодой медведь не имеет лучшего убежища, чем мои башни. Поэтому открою тебе одну тайну. Римлянин Тертуллий много чего нашептывал мне и высокую предлагал цену, лишь бы только я выдал тебя. Когда ты прибыл сюда, я действительно не слишком был к тебе расположен, но теперь, узнав, каков ты, я охотно приберег бы тебя для себя.

Вокруг башен королевского замка бушевала стародавняя борьба духов зимы с добрыми богами, покровителями жизни. Суровые властелины раскинули серый полог туч между светом неба и грешной землей, и смущали они витязя Инго мрачными мыслями и тревогами о счастье милых ему людей. Духи бурь проникали снежным веяньем в щели дома до самых постелей гостей; даже воин, у которого имелась медвежья шуба, и тот ощущал острые укусы стужи, жался днем к очагу хозяев и печально говорил: «Тяжела для странствующего витязя студеная пора, и лучший тогда у него товарищ – сосновое полено». Угрюмые враги жизни тяжелым покровом льда отделили зеркало вод от свободного воздуха, и гневно колотил водяной, что водится в глубоких омутах, о хрустальную громаду. Но никто не знал, что волновалось под ледяной завесой, таившей мысли королевы; одна только она безмолвно сидела среди спорящих мужей, одинаковая со всеми гостями в своей холодной приветливости, но королю казалось, что Гизела стала не столь высокомерной, как прежде. Когда северный ветер завывал погребальными песнями вокруг королевских башен, то Бизино порой ворчал на гостей, однако благосклонность к чужеземцу постоянно побеждала злобу, и всякий раз, когда луч солнца расцвечивал красноватым отблеском снежный покров, король говорил: «Хвалю я эту зиму, потому что добрые речи слышал я за столами и в покоях». К охотам, устраиваемым королем для гостей однажды добавился поход на какой-то саксонский околоток, куда вандалы отправились с королевскими вассалами. И когда возвратились победителями, отягченные добычей, то король во всеуслышанье стал восхвалять добрый меч Инго, – с той поры королевские ратники согласно сидели на скамьях с чужеземцами.

Под лучами вешнего солнца растаял наконец снег, новая зелень показалась из земли, на березах и орешнике появились почки, а в душах мужей родились надежды на новую жизнь и желание выбраться из-под зимних кровель. Первые птицы прилетели с юга, а с ними и певец Фолькмар, – и вещал он в королевских хоромах о былых битвах богов и тихо напевал Инго о скорби одной лесной пташки. И рассказал он еще, что неурядицы и суровые речи смущают дух мудрых под сенью лесов. Больной Теодульф все еще находился при дворе князя, усилились там сторонники Зинтрама, князь Ансвальд неласково обращался с застольниками и требовал певца к весне на свадьбу дочери. Но и из королевского замка донеслись до леса ласковые приветы. Вольф получил соизволение посетить родину. Перед отъездом он тайно беседовал с Инго и Бертаром, по пути отдыхал во дворах Беро и Ротари и с первым отправился на юг, к Майну, по малохоженным дорогам.

Наконец реки взломали покров льда и властно залили молодую зелень лугов, неожиданными потоками бурлили их воды; а люди робко взирали на могущество неукротимой стихии. Но восточный ветер, поднявший против нее всю свою мощь, обуздал волны и просушил землю на опушках и склонах. Для юного королевского сына сокольник приручил двух ястребов к охоте за малыми птицами, и однажды утром Гермин попросил у отца позволения испытать искусство крылатых ловцов. Королевский конь стоял уже, оседланный для охоты, как вдруг во двор въехал гонец с вестями, от которых мрачно сдвинулись брови короля. Он приказал распрячь своего коня, а сына отправил на холмы с королевой и витязем Инго. Грело солнце; Инго впервые ехал рядом с королевой без свиты. Сокольник снял с ястреба покрывало, и юный королевич с витязем Вальдой и своими спутниками с веселым криком помчался вперед, под летом птицы. Но королева не торопилась. С раскрасневшимися щеками правила она горячим конем и улыбалась своему гостю, который любовался прекрасной женщиной и заботливо наблюдал за ходом ее коня. Желая помочь ей, Инго даже схватил поводья, и тогда королева, остановившись, сказала:

– Я помню день, в который ты оказал подобную же услугу ребенку; это было далеко отсюда – мы резвились на пестрых цветах, и робко сидела я тогда на коне, не желая, однако ж, чтоб ты заметил это.

– Круглее было тогда лицо моей царственной родственницы, – весело закричал Инго, – и короче волосы, вившиеся вокруг ее головы. Но когда здесь ты вышла мне навстречу и так благосклонно напомнила королю о былых временах, тогда признал я в гордых чертах лица ту маленькую девочку, отметив при этом что за оказанную милость в королевском замке мне придется благодарить тебя.

Королева улыбнулась и пустила своего коня быстрым аллюром, пока они с Инго не скрылись ото всех за холмами, – тогда она остановилась и ласково промолвила:

– Всегда благодари меня, Инго, любо мне знать, что я приятна тебе. С той поры, как вражда моего рода разлучила нас, оба мы ушли с родины на чужбину; но не забыла я тебя, и когда путник заезжал с юга в наш замок, я расспрашивала о тебе. В несчастье ты был мне, как брат, и с гордостью узнавала я, что доблестно держишь ты себя под ударами тяжкой судьбины. Когда же наконец ты пришел к нам, я обрадовалась больше, чем когда-либо.

Она так нежно посмотрела на него, что восхищенный ее чарующим взором, Инго жарко схватил протянутую к нему белую руку, – несколько мгновений они ехали так, повернувшись друг к другу. Затем, капризно отдернув руку, она снова вскачь понеслась по полю, снова остановилась, обернулась, чтобы убедиться, едет ли за ней Инго, и с улыбкой сказала: