- Две тысячи лет назад гонорар составлял тридцать сребреников... Ты хоть попросила ребят учесть инфляцию?

На издевку моя бывшая любовница вообще не отреагировала. Она произнесла:

- Ты догадался обо всем еще у cenote, верно? И знал, что именно стрясется...

- Конечно. Археолог ты, возможно, и неплохой, а вот актриса никудышная. И не скажу, не надейся.

- Чего не скажешь?

- Куда спрятал револьвер. Ведь за этим и перевели меня сюда, правильно? Чтобы ты по-прежнему глаз не спускала с Фельтона, ублажала его и потихоньку выведывала все нужное... Недостающий ствол при подобных обстоятельствах заставляет караульных и командиров крепко беспокоиться.

- Ты довольно долго пробыл у Патнэмов, - сказала Франческа. - Все выложил, без остатка?

- Ничего не выложил. Предупредил, чтоб не были чересчур откровенны с окружающими, вот и все. Это, между прочим, значит: с тобою тоже не откровенничать. А вот со мною можно. И, думается, самое время. Излагай, голубушка, чего ради уважаемая североамериканская ученая сделалась пешкой в лапах латиноамериканского бандюги. Не то, чтобы я не знал, но следует кое-какие подробности уточнить.

- Если знаешь, дорогой, то зачем...

- Затем, что хочу удостовериться. Тебе же будет лучше, поверь.

- Сам понимаешь, - медленно произнесла Франческа, - меня могло понудить к таким поступкам одно-единственное. Одно-единственное могло заставить меня включить государственного преступника Рикардо Хименеса в состав группы.

- Но твой муж, если не ошибаюсь, участвовал в конференции, посвященной Каньону-де-Шелли?

- Да, именно так я сказала. Всем говорила так... На Арчи накатил очередной приступ научного вдохновения, он загорелся мыслью проверить новую гипотезу, а сделать это можно было только здесь, на месте раскопок. Он купил билет, вылетел в Коста-Верде - рассчитывал провести дня два, сверяя надписи Копальке с иероглифами Мачу-Пикчу... И никому не сказал ни слова, чтобы не краснеть, если ошибется.

- Угу.

- А потом в почтовом ящике очутился конверт без адреса, не по почте пришедший, а кем-то подброшенный. Открываю, нахожу записку...

Доктор Диллман помедлила, вспоминая текст.

- На листке бумаги значилось: Я ЗАХВАЧЕН ТЕРРОРИСТАМИ. НИКОМУ НИ СЛОВА. ПОЛУЧИШЬ РАСПОРЯЖЕНИЯ, ВЫПОЛНИ ВСЕ В ТОЧНОСТИ. ПОВТОРЯЮ: В ТОЧНОСТИ. НЕ ТО МЕНЯ УБЬЮТ. ЖИЗНЬ МОЯ В ТВОИХ РУКАХ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. АРЧИ.

В маленькой полутемной пещере воцарилось безмолвие. Я поймал себя на мысли, что знаменитый археолог доктор Диллман - заурядный трус. Только трус написал бы, сочиняя эдакое послание: "жизнь моя в твоих руках". Да еще и прибавил: "я люблю тебя". Письмо, безусловно, сочинялось и не было продиктовано самим Люпэ де Монтано. Перепуганный супруг напоминал верной жене, что любит ее, ненавязчиво связывал чувством долга и, дрожа за свою шкуру, просил в точности следовать распоряжениям - неважно каким...

Не оставил Франческе ни малейшего выбора. Подчиняйся мерзавцам - и все тут.

- Еще в конверте лежал крохотный целлофановый мешочек, - продолжила женщина. - В нем я нашла окровавленный комок, совсем крохотный. Отмыла, и увидела отсеченную мочку человеческого уха... Оставалось лишь подчиниться неизбежному.

Она сглотнула.

Снаружи зарокотал автомобильный мотор.

Я обрадовался поводу подняться и подойти ко входу. Продолжать разговор не хотелось.

Джип остановился подле Часовни, где наши тюремщики обустроили себе штаб-квартиру. В лучах горевших фар я увидел полковника Санчеса и четверых вооруженных бойцов.

"Итого, десять рядовых и два командира", - подумал я, непроизвольно гадая, управится ли Джеймс Патнэм с такой оравой, располагая двумя подчиненными и одним вольным стрелком в придачу. Следовало опасаться, что после надругательства над Глорией парень придет в исступленную ярость и накуролесит прежде времени. При таком душевном состоянии человек вполне способен ринуться на батальон противника, вооружившись баллончиком с жидкостью для выведения тараканов.

Я от души понадеялся: профессионализм возобладает, а у Глории достанет разума не жаловаться.

- Санчес вернулся, - уведомил я, возвращаясь на соломенный матрац. Франческа не ответила.

- Стало быть, отсутствие Арчибальда объяснилось конференцией в Каньоне-де-Шелли? К общему удовлетворению. И ты никому не доверилась. Поступили обещанные распоряжения: провезти в Коста-Верде Рикардо Хименеса под видом археолога-любителя. Но в группу затесался еще и я. Тогда тебе велели подружиться, поскорее соблазнить, выведать, какого лешего забыл правительственный агент в независимой и прогрессивной республике...

Я просто пополнял данные, которые получил от Мака немедленно после гибели Элеоноры Брэнд. Мудрый змий Мак предупредил: вернее всего, группу схватят и потребуют огромный выкуп, ибо миллионер Патнэм, сын одного из соучредителей знаменитого института, на крепкой заметке у коста-вердианских повстанцев, как будущий гость и возможный источник дохода. Надлежало признать: разведку полковник Хименес наладил неплохо.

- Есть ли на свете хоть что-нибудь, чего ты не сотворишь ради возлюбленного Арчи? - спросил я.

- Теперь уже нет. Я сделала чересчур много и на попятный идти не могу. Чересчур большие средства, - слабо улыбнулась Франческа, - вложены в предприятие. В жертву принесены самоуважение, совесть, честь. Я не в силах допустить, чтобы все пропало впустую. Надо идти до конца. Я готова на все.

- Где сейчас Арчибальд?

- У Люпэ де Монтано. Где-то неподалеку, в лесном укрытии...

Франческу прервал раздавшийся снаружи громкий и резкий голос. Кто-то кого-то честил по-испански на все корки, с пулеметной быстротой, так, что я с трудом разбирал отдельные слова. Например, hijo de mala puta[8] прозвучало вполне отчетливо. Прочие составные части гневной речи состояли, вероятно, из проклятий неизмеримо более сочных и уж вовсе неудобных для печати.

Темный силуэт быстро пересек площадку подле теокалли, начал взбираться на пирамиду. Трое других, как выяснилось, Рамиро Санчес и его личная охрана, двинулись по скату холма к Богадельне. Один из телохранителей нес электрический фонарь.

Санчес двинулся прямиком в келью Патнэмов, приказал стражам стоять снаружи, а сам нырнул в отверстие пещерки. Несколько минут спустя он появился вновь, решительно зашагал в нашу сторону, достиг входа. Отобрал у телохранителя фонарь, бросил на меня луч, потом осветил Франческу и заговорил:

- Позвольте, сеньора, принести извинения за гнусную и вопиющую мерзость, учиненную лейтенантом Барберой в мое отсутствие. Госпоже Патнэм, пострадавшей, и ее супругу уже выражено глубокое сочувствие. Теперь обращаюсь к вам, руководительнице экспедиции. Совершенное преступление целиком и полностью шло вразрез моим недвусмысленным приказам. Так называемый лейтенант Барбера - думается, его понизят в чине - проведет ночь на вершине пирамиды, неся караул наравне с рядовыми солдатами. Дополнительные дисциплинарные взыскания будут наложены поутру. Мы не звери, сеньора, мы бойцы, воюющие за свободу отечества.

- Иногда, полковник, - ответила Франческа, - различие трудно заметить.

- Я же принес извинения! - натянутым тоном сказал Санчес. - И уверяю: отныне женщины находятся в полнейшей безопасности. Извините еще и за то, что по вине болвана Барберы еще не доставлены вода и пища. Через пять минут всем принесут поужинать. Санитарные службы, примитивные, но пригодные для пользования, будут устроены завтра. При дневном свете разрешу мыться в cenote и стирать одежду. Подробности обсудим немного позже.

Рамиро стоял у самого входа и говорил намеренно громко, дабы честную и благородную тираду слыхали все обитатели Богадельни.

- Как вам угодно, полковник, - сказала Франческа.

- Излагаю также правила поведения, обязательные для всех пленников. Люди имеют полное право жаловаться на возникающие трудности и неудобства. Вовсе незачем делать вашу жизнь во временном заточении невыносимой. Коль скоро предложите разумный и приемлемый способ улучшить условия, говорите смело, я учту пожелания.