Он позвонил вскоре после того, как я вернулась из паба и, приняв душ, свернулась клубком в постели с выпуском «Ньюснайт». Я ответила с радостью, которая несколько поубавилась, когда я услышала его голос. Отвечая на мои вопросы и рассказывая о последних подвигах котов, расспрашивая о ланче, он был довольно резок, что послужило поводом для смутного беспокойства.

И вскоре я выяснила почему.

Обычно молчание нас не тяготило, но, ожидая, пока он что-то скажет, я не могла думать о чем-то другом, чтобы заполнить пустоту. Сам факт его звонка говорил о том, что он звонил с определенной целью, но ожидание начала разговора было мучительным. За несколько долгих секунд у меня засосало под ложечкой. Я понимала, насколько важное место он занял в моей жизни, и думала, смогу ли справиться с потерей этих отношений, если он вел дело к этому. Хотя как он мог их прекратить? Мы даже еще не определили толком, что это было, черт возьми.

И вот наконец…

– Ты не хочешь мне ничего сказать?

Я застыла и вдруг поняла, что испытываю чувство вины. Знаю, это смешно. Я не сделала ничего дурного, но все же беспокоилась. Какого ответа он ждал? Что я сделала? Я была самым скучным человеком из всех, кого знала. Самым большим моим секретом были отношения Господина и подчиненной, но он знал все об этой стороне моей жизни. Виски у меня ломило, и я не имела ни малейшего представления о том, какого ответа от меня ждали, и это незнание делало меня совершенно беспомощной, но это была не та ситуация, в которой это чувство заставляло мое сердце биться сильнее.

– И?

Я не думала, что его голос мог прозвучать еще более раздраженно, но это определенно было так.

Я сделала глубокий вздох и хотела ответить, но, если честно, не знала, что говорить. Я выдохнула и постаралась, чтобы мой голос по крайней мере был спокойным.

– О чем ты? Все в порядке?

Прошло несколько секунд.

– Ты думаешь, что все в порядке, Софи?

Черт. Что значит «все»? Все во всем мире? Все в наших отношениях, которые и на отношения не были похожи? Все, о чем мы говорили сегодня? Мне нужна была зацепка, хоть какая-то, чтобы я перестала чувствовать себя подопытным кроликом.

– Думаю, да. А в чем дело? Ты думаешь по-другому? Что-то случилось?

– Нет, Софи, ничего, я бы так сказал.

Думаю, что в обычный день, когда у меня не шумело бы в голове от пары бокалов вина и возрастающего беспокойства из-за того, что он дважды назвал меня по имени – а это свидетельствовало о надвигающихся неприятностях, – я бы выкрутилась. Но не в этот раз, что привело к окончательному провалу.

– Что ты имеешь в виду?

– А ты как думаешь, Софи?

Три «Софи» подряд. Плохой знак. И по-прежнему никакой зацепки!

Я старалась скрыть свое беспокойство, так как знала, что это только ухудшит ситуацию и положение было рискованным. Я выдавливала из себя слова – я чувствовала себя такой бесправной, что мне хотелось послать его подальше.

– Я не знаю и поэтому спрашиваю.

Он вздохнул, и я почувствовала укор совести, хотя он так меня достал, что я жалела, что ответила на его звонок и не сказала позже, что уже спала.

– Что ты должна была сделать на этой неделе, Софи?

Вот мерзавец. Он не забыл. Конечно же, не забыл.

– Отправить тебе письмо… Извини, у меня просто руки не дошли, столько работы, и Интернет в отеле барахлит. Я не очень была в настроении и, знаешь, так уставала…

Я замолкла. Мой голос казался плаксивым даже мне самой.

Он заговорил так тихо, что мне пришлось заткнуть пальцем другое ухо, чтобы услышать его:

– Я просил тебя только об одном, Софи. Ты это сделала?

У меня защемило сердце. Я бы так хотела дать ему другой ответ. Это была не игра, и мне было совсем не весело. Я чувствовала себя ужасно, поскольку ничем не доказала, что думаю о нем во время моего отсутствия и подчиняюсь ему должным образом. Это было странно. Глупо, но я испытывала сильное чувство вины.

Я тихо ответила:

– Нет, не сделала, прости.

На линии были слышны только помехи, и, пока я их слушала, ощущение того, что я виновата и подвела его, овладело мной полностью.

– Я кое-что положил в боковой карман твоей сумки с вещами. Пойди возьми.

Не знаю, что я ожидала увидеть, открывая коричневый бумажный пакет, но моя тревога исчезла, когда я вытащила четыре пары палочек для еды – как в любом китайском ресторанчике.

– Ну что, ты достала?

Я не могла скрыть изумления:

– Палочки. Хватит, чтобы устроить вечеринку.

Он фыркнул, и на секунду я почувствовала, что это вновь был мой Джеймс, и даже мысль о том, что он раздражен, стала беспокоить меня меньше.

– Тебе понадобятся три пары и резинки.

Резинки? Я вытащила их со дна сумки. Н-да.

– Плотно обвяжи резинками оба конца каждой пары. Плотно.

Я начала их обвязывать, раздумывая, для чего это нужно.

– Когда закончишь, разденься.

Ох.

Его голос был спокоен. В нем уже не было ни раздражения, ни обиды. Он говорил решительно и невозмутимо. То, что должно было произойти, было неизбежно. Может, это и не доставило бы ему удовольствия, но программа была обязательной, и я должна была получить урок. Я знала об этом еще до того, как услышала его объяснения того, как я себя накажу.

Честно говоря, я была далеко не уверена в том, как все пройдет, поскольку я ужасно трушу, когда дело доходит до того, чтобы причинить себе боль. Я не выдергиваю брови, потому что это очень больно. Но все же насколько это может быть тяжело? Боль, которую я причиню себе сама, будет значительно легче, чем то, что сделал бы сам Джеймс. Верно? Я его недооценила. После его объяснений, что сделать с сосками при помощи зажимов из палочек, я поняла, что все было не так просто, как я думала.

Долю секунды до того, как резинки, соединяющие палочки, оказались на месте, я думала, что все будет хорошо. Еще одно доказательство, если таковые нужны, того, какая я идиотка. Было больно. Очень. Я втянула воздух через нос, пытаясь справиться с болью и дышать глубоко, подавить ее в отчаянном ожидании того, что боль притупится, когда соски онемеют. К тому времени, когда это произошло, мое дыхание было прерывистым и я чуть не рыдала.

Наконец я была в состоянии говорить.

– Я надела.

– Правда? Не знал, что ты обладаешь телепатическими способностями. Ты что, черт, мысли читаешь, Софи?

– Что?

Я просто не могла сконцентрироваться на том, что он говорил, настолько острой была боль.

– Ты спросила меня, как надеть зажим?

Черт возьми.

– Нет, не спросила.

– Глупая, глупая девчонка. И как ты его надела?

Я понимала, к чему он клонит, и испытывала смешанное чувство тревоги и ярости. Я ответила с вызовом, поскольку знала, что, как бы я его ни надела, это будет неправильно:

– Горизонтально, поперек груди.

Он громко зацокал языком, и я была рада, что его нет рядом, так как знала, что не смогла бы не бросить в его сторону сердитый взгляд, что навлекло бы на меня еще большие неприятности.

– Ах, дорогая, тебе следовало сначала спросить. Я бы хотел, чтобы это было по диагонали, в направлении твоего плеча. Переверни. Сейчас же.

Тоненький голосок в моем подсознании, который всегда отпускал комментарии во время моего подчинения, спрашивал меня, что именно заставляет меня соглашаться на эти страдания, в то время как Джеймс был так далеко и даже не мог меня видеть. Но большая часть меня хотела услужить ему, исправиться, быть храброй, дать повод гордиться мной. И я собиралась исполнить все в точности, как только у меня перестанут трястись руки.

Мне пришлось на секунду раздвинуть палочки, прежде чем я смогла перекрутить зажим. Это вызвало прилив мучительной боли. Я не смогла сдержать крики, даже когда зажим был на месте.