Они остались на выходные, как и планировалось, но… во всем была червоточина – Джеймс. Его появление выбило меня из колеи. Я была в бешенстве, по-настоящему, из-за его реакции на то, что он видел, как Томас выходит из моей спальни. Не поймите меня неправильно, я знаю, что выглядело это нехорошо, но если и существовала позиция морального превосходства, то господин Очень-впечатлительный-с-замашками-лорда-Лукана[12] не имел права на нее, не в последнюю очередь потому, что – простите, если кажется, что я ворчу, но в данном случае мне это казалось разумным основанием – он не связывался со мной несколько недель. Какое ему дело до того, чем или с кем я сейчас занимаюсь? Он ожидал, что я буду сидеть одна дома и рыдать? Я, конечно, делала это, но речь совсем о другом, и я не собиралась никоим образом показывать, что так и было.

Оглядываясь назад, я признаю, что жалела о том, что захлопнула дверь. Было очень приятно это сделать, и он, несомненно, заслужил это. Но когда тишина затянулась, я внезапно поняла, что он не собирается стучать вновь, и я понятия не имела, с какой целью он вообще пришел. Ни с какой. Драматичные жесты хороши в теории, но меня жгло любопытство, равно как и чувство несправедливости. Я все еще хотела… ладно, мне все еще было нужно знать, почему он так внезапно исчез… и столь же внезапно вернулся? Конечно, моя не в меру буйная фантазия сорвалась с цепи, как и во время его отсутствия, но – черт побери мой заново приобретенный цинизм! – я не была уверена, что он вернулся, потому что скучает по мне и вдруг осознал, что не может без меня. А по выражению его лица вообще можно было подумать, что он вернулся за любимыми джинсами или что-то в этом роде. Ни тени напряженного ожидания – только слегка страдальческий взгляд. По крайней мере, пока не появился Томас.

Я была в замешательстве. С каких это пор приступы ревности у мужчин (это не эгоцентризм – так и выглядело!) вошли в моду? Что за бред? Эти истерики были самым последним, чего мне хотелось в любых отношениях, – поэтому почему я вообще переживала из-за него, особенно после всего, что он сделал?

У меня голова шла кругом, даже когда мы смотрели фильм за фильмом. Я мало говорила. Остальная часть выходных, проведенных с Томасом и Шарлоттой, прошла так спокойно, что напоминала антиклимакс. После завтрака мы смотрели кино, пили чай, а ужинать отправились в чудесный ресторан, где готовят блюда, приправленные карри. Мне нравится думать, что я держалась беззаботно и весело, но в некоторые моменты я замечала, что Шарлотта и Том обмениваются тревожными взглядами, поэтому, наверное, со стороны это так не выглядело. В целом я чувствовала себя нормально. То, что я высвободила свои эмоции, было своего рода катарсисом и помогло подвести черту. У меня пропало желание побить кого-нибудь, и это был прогресс.

Конечно, друзья видят сквозь оболочку. Когда я тащила одеяло к дивану, Шарлотта коснулась моего плеча:

– Софи, ты не обязана спать на диване, если не хочешь.

Я посмотрела на нее в растерянности. Казалось, то, что мы делали, произошло в другой жизни, жизни, о которой я не жалела, но в которую определенно не хотела возвращаться. О чем она? Я закашлялась, раздумывая о том, как тактично сказать «нет», но она покачала головой.

– Нет, я не это имела в виду. Я просто подумала, что ты можешь поместиться вместе с нами. Не спи здесь сегодня одна.

Я смерила взглядом сгорбленный диван, вспоминая о том, как мало мне удалось поспать прошлой ночью до разбудившего меня звонка. И улыбнулась:

– Хорошо.

Томас хмыкнул позади меня.

– Все это хорошо и мило, но здесь не самая большая в мире кровать, и готов поспорить, что неудобно будет именно мне.

Шарлотта шлепнула его по руке:

– Заткнись и веди себя прилично. В конце концов, это ее кровать. Можешь занять диван, если тебе это больше по душе.

Быстрый ответ Томаса:

– Нет, дорогая, ты абсолютно права! – вызвал у меня смех, и впервые после того утра он не был наигранным.

Наутро я чувствовала себя удивительно отдохнувшей. Шарлотта лежала рядом со мной, свернувшись в клубок, мы обе были укрыты одеялами. Когда я открыла глаза, то увидела Томаса, вжатого в стену; его рука сжимала кусочек одеяла размером с почтовую марку. Это вызвало у меня улыбку, и я ощутила прилив нежности к своим нестандартным друзьям.

Они ушли днем, и я немного поплакала – когда вы по-настоящему теряете самообладание только раз в пару лет, эмоциональное похмелье неминуемо. Оказавшись одна, я не могла его преодолеть. Я улеглась перед телевизором, надеясь, что повторные показы всякой дряни и чай помогут мне избавиться от меланхолии. Я надеялась, что это сработает – по крайней мере, после долгих недель тревоги я должна была уже сама себе наскучить этим. Во всяком случае, я так думала, пока не проснулась на следующее утро и не посмотрела в телефон.

Привет, я знаю, что у тебя вчера были гости, но мы можем встретиться? Просто поговорить? Дж. xx

Я читала и перечитывала сообщение. Два поцелуя? Это что-то значит, верно? Но что? И хочу ли я знать? Стоит ли оно того? Что его останавливало проделать то же самое несколько недель назад? И, черт возьми, что он подразумевает под «гостями»? Думает ли он, что я сплю с Томасом? Почему его, похоже, это не волнует? Он думает, что я теперь несвободна? Почувствовал ли он облегчение? Боится ли серьезных отношений? Если да, сказал бы он мне об этом? Заботит ли все это меня? К моей досаде, последний вопрос был единственным, на который я точно знала ответ, и, как это ни парадоксально, я бы предпочла не знать его.

Было два разных подхода, четко сформулированных Томасом и Шарлоттой. Том считал, что мне лучше отказаться от встречи с Джеймсом, сказав ему: «Отвали и умри», – поставить точку и жить дальше. Шарлотта полагала, что я должна пойти, вести себя дружелюбно, но не флиртовать, одеться сногсшибательно и заставить его пожалеть о том, от чего он отказался. Спустя несколько дней метаний – больше никаких ответов на сообщения в течение получаса – я решила последовать последней стратегии. Что, конечно, может служить подтверждением моих мазохистских наклонностей.

Я отправилась в город – в наряде с немного более откровенным вырезом, чем принято. С какой целью? Ну… Я просто чувствовала, что должна узнать, что произошло, попытаться понять. Мне было нужно, если такое бывает за пределами дешевых американских ток-шоу, чувство какой-то завершенности.

Мы встретились. Он был заботлив. Мы заказали кофе, поболтали – сначала о том, какой сорт кофе лучший, затем о дне рождения моего брата, о годовщине свадьбы его родителей. Обо всем, кроме главного. Время шло, и у меня было чувство, что я могу рассмеяться: вот мы сидим тут, будто ничего не случилось. Просто сюр! Я чувствовала себя истощенной и даже более запутавшейся в собственных эмоциях и поведении, чем в его. Почему я до сих пор здесь?

Но, кажется, не только я была не способна объяснить, что происходит в моей голове. Наконец Джеймс сказал что-то, не связанное с родственниками, – будто увлеченно играя с кофейной ложечкой, он сказал с интонацией, с которой обычно обсуждают погоду:

– Не знаю, заметила ли ты, что я довольно резко утратил энтузиазм.

У меня отвисла челюсть – я не сдержалась и рассмеялась. Смех был резким, Джеймс чуть вздрогнул, но продолжал. Из храбрости или сумасбродства? В тот момент я не была уверена.

– Я знаю, что поступил плохо. И я не смог бы объяснить тебе, почему я так поступил, я сам не понимал, что происходит. Знаю, что это звучит глупо. Но что-то щелкнуло внутри меня. И я даже не осознавал этого. До выходных.

И он рассказал мне обо всем. Сказал, что я удивительный человек, что я интересна, умна, что я умею рассмешить его, что ему очень нравится со мной – все это я мысленно заархивировала в своей голове, для того чтобы вспомнить об этом в плохие дни, когда чувствую себя отбросом. Но в то время, как я мысленно готовилась к «но», объясняющему, почему он умчался, будто за ним гнались Церберы, он сказал мне то, что заставило меня поднять глаза в растерянности и подумать, что я ослышалась.