- Что? - я поворачиваюсь к Даре. - Что за большая тайна?

- Ничего такого, - говорит она, смотря на Ариану сурово, как бы бросая ей вызов начать спор.

Потом она оборачивается ко мне, светящаяся от радости, такая красивая. Та самая девушка, которой хочется верить. Та самая девушка, с которой хочется брать пример. Та самая девушка, в которую хочется влюбиться.

- Давай, - говорит она, взяв меня за руку и сжав ее так сильно, что у меня заболели пальцы. - Паркер ждет.

Внизу Дара заставляет меня выпить последние капли теплого напитка Арианы, в котором полно какой-то мякоти. По крайней мере, напиток меня согревает и помогает настроиться на вечер. Затем Дара открывает металлическую таблетницу и извлекает оттуда что-то маленькое, круглое и белое. Приятное чувство внутри меня тут же исчезает.

-Хочешь? - спрашивает она, обращаясь ко мне.

- Что это? - говорю я, когда Ариана протягивает руку за одной.

Дара закатывает глаза:

- Для свежего дыхания, глупая, - отвечает она и высовывает язык, показывая медленно растворяющуюся мяту. - Поверь мне, тебе не помешает одна.

- Ну да, точно, - говорю я и протягиваю руку, приятное чувство возвращается.

Дара, Паркер и я - мы всегда праздновали День Основателей вместе, даже в средней школе, когда вместо танцев школа организовывала странное эстрадное представление. И ничего не изменилось, несмотря на то, что в последний год за нами увязалась Ариана. А что если у Паркера и Дары теперь всё серьёзно? Что если мне больше не достанется переднее место в машине? Что если с тех пор как они с Дарой начали крутить шашни, мы с Паркером не разговаривали друг с другом, не разговаривали по-настоящему? Что если мой лучший друг, как мне кажется, совершенно забыл о моем существовании?

Но это всё детали. Идти нам пришлось довольно долго, потому что ни Ариана, ни Дара не могли пройти через лес на своих каблуках, а Ариана еще и захотела выкурить сигаретку. На улице было уже тепло, поэтому всё таяло, и вода стекала по деревьям в канаву, пушистый снег скользил с крыш, а в воздухе стоял сильный запах прихода весны. Хотя  нам обещали снегопад на следующей неделе. Ну, а сейчас, я одета в легкую куртку, Дара, почти трезвая, шагает рядом и смеётся, пока мы направляемся к дому Паркера - как в старые добрые времена.

Всё по пути навевает воспоминания. Хотя бы этот старый клён, на который мы с Паркером залезали, соревнуясь в том, кто взберется выше, пока он однажды не упал с вершины, добравшись до тонких веток. Тогда он сломал себе руку и не мог плавать всё лето, и я из солидарности тоже обмотала себе руку бумажными салфетками и скотчем.

Старая  Гикори Лэйн, улица Паркера, была нашим любимым место для игры в «кошёлек или жизнь», и всё потому, что для миссис Ганрахан все дети были на одно лицо и она вновь и вновь давала нам батончики Сникерс, несмотря на то, что мы звонили ей в дверь три-четыре-пять раза подряд.

Участок леса, где мы убедили Дару в том, что обитающие там феи украдут её и уведут в страшный потусторонний мир, если она не будет делать то, что мы ей велим.

Всё это было как концентрические круги, которые всё росли и росли как круги на спиле дерева, по которым можно затем установить время. А может, мы двигались из внешних колец к внутренним, к началу, к корням и к сердцевине, потому что чем ближе мы приближались к дому Паркера, тем больше становилось воспоминаний, перед глазами мелькали летние ночи и игры в снежки, и вся наша жизнь, пока мы не дошли до крыльца его дома. Паркер открыл дверь, и на нас полился тёплый свет. Вот и дошли, прибыли в самый центр круга.

Паркер всё-таки потрудился надеть рубашку, хотя и поверх футболки. Он всё еще был в джинсах и в своих синих кедах, покрытых потускневшими знаками и каракулями. А на левой внутренней подошве виднелась надпись маркером «Ники самая великая ВОНЮЧКА!!!»

- Мои любимые девочки, - произносит Паркер, раскрывая свои объятия.

И лишь на долю секунды, когда наши взгляды встречаются, я тут же забываю обо всём и спешу к нему.

- Такой горячий, - говорит Дара, проходя мимо меня, и тут я возвращаюсь в реальность.

Поэтому я быстро отступаю назад, отворачиваясь и давая ей первой добраться до него.

ПОСЛЕ

«Ты идёшь на вечеринку в Дринке? Паркер рассказал мне о ней.»

Когда я выхожу из ванной, я вижу под своей дверью записку, написанную на бумаге для заметок кремового цвета. Ники - единственная, кому нет еще сотни лет, но при этом она использует бумагу для заметок. А её почерк настолько аккуратен, что каждая буква является маленьким архитектурным шедевром. Мой же почерк выглядит так, будто Перкинс проглотил несколько букв, а потом его вырвало на листке бумаги.

Я наклоняюсь, морщась от боли в спине, беру записку и, скомкав, бросаю её в мусорное ведро в углу. Она попадает на краешек ведра и отскакивает от него на пол в груду грязных футболок.

Я натягиваю на себя майку и шорты из хлопка, беру свой ноутбук в кровать и быстро кликаю на страницу Фейсбука. Как только она открывается, я просматриваю все сообщения, оставшиеся на моей стене без ответов и без лайков.

«Мы скучаем и постоянно думаем о тебе!!!»

«Мы тебя очень-очень любим»

Я ничего не публиковала на своей странице после аварии. А зачем мне это? Что я вообще могу им написать?

"Мне надоело плакать в одиночку субботними вечерами?"

"Я безнадежно покрыта шрамами до конца жизни?"

"Я, наконец, могу согнуть колени, как нормальный человек!?"

Я кликаю мышкой по ярлыку YouTube, но перед глазами всплывает лицо Паркера - он жмуриться от света, отражающегося на лобовом стекле автомобиля, у него аккуратные и короткие ногти, точно такие, какие и должны быть у парня. Его брови, густые и темные, сведены вместе. Вся семья Паркера обладала норвежской внешностью - они все были светловолосы, вежливы и улыбчивы, словно возвращались домой с открытого океана с огромным уловом любимой еды норвежцев - селёдки. Однако, у Паркера, почему-то, кожа была оливкового цвета, а волосы тёмными, словно произошла какая-то ошибка, и это делало его еще милее.

И вдруг, мысль о том, чтобы провести дома еще одну ночь за просмотром тупых видеоклипов и бесконечных сериалов, становится просто невыносимой. Во мне просыпается какое-то желание, между лопатками у меня горит, словно оттуда вырвутся крылья и унесут меня прочь отсюда.

Мне необходимо выбраться из дома. Необходимо доказать, что я не боюсь увидеть ни его, ни моих старых друзей, ни кого-либо еще. И Ники я тоже не боюсь, и того ощущения, которое теперь просыпается во мне при ее виде – ощущение разбитости. Я чувствую это каждый раз, когда слышу грохот ее музыки внизу – инди-попа, солнечно-веселой музыки, ведь у Ники нет депрессии, или когда я слышу, как она зовет маму на помощь в поисках любимых джинсов. Каждый раз, когда я прихожу в ванную, всё еще влажную после её душа и пахнущую «Нитроджиной», каждый раз, когда я вижу её кроссовки на лестнице, или когда вижу её футболку для хоккея на траве вперемешку с моим бельем для стирки, я начинаю думать, что она столбит за собою место.

ГОРОД: НОРМАЛЬНЫЙ.

НАСЕЛЕНИЕ: 1.

Быть может, она всегда заставляла меня так себя чувствовать, но только после аварии я в состоянии осознать это.

Я натягиваю мои любимые узкие джинсы, удивляясь тому, какие они широкие теперь. Жутковато, должно быть я здорово потеряла в весе. Но в майке-алкоголичке и любимых громоздких ботинках я выгляжу нормально, во всяком случае, издалека.

Спускаясь вниз по лестнице к ванной комнате, я вижу, что дверь Ники по-прежнему закрыта. Я прижимаюсь ухом к двери - тишина. Наверное, она уже ушла на вечеринку. Представляю, как она стоит рядом с Паркером, смеется, или даже соревнуется, кто дальше забросит банку пива.

Тогда мой мозг выдает целый ряд воспоминаний в мультяшном стиле из нашей совместной жизни: я изо всех сил гоню на своем трехколесном велосипеде, чтобы догнать Ники и Паркера, гонящих на новых блестящих двухколесных, как я смотрю на них из-за бортика, пока они ныряли в глубину, когда я была слишком маленькой, чтобы присоединиться к ним, как они смеются над какой-то шуткой, которую я не поняла.