- Я это обожаю. И Эйвери понравится.

Три вещи о Шерил: она любит все, что связано с «девчачьей болтовней», «процедурами СПА»  и «совиньон блан».  Она откидывается назад на стуле, когда появляются официанты и ставят перед нами одинаковые тарелки, с чем-то, похожим на ростки фасоли.

- Немного зелени, - уточняет Шерил, когда видит мое лицо, она настояла, чтобы сделать заказ самой.- С кервелем и свежим шнитт-луком. Давай, уплетай.

Уплетай - неправильное выражение. Я прикончила тарелку этого кроличьего корма на раз-два, и не смогла удержаться от воспоминания «ешь-сколько-влезет» в салат-баре «У Сержио»: фосфорно-светящиеся ломтики сыра чеддер, гордые лотки салата айсберг, индивидуальные коробочки магазинных сухариков, маринованные зеленые бобы и даже свекла, которая по нашему с Ники мнению, напоминала на вид разрытую могилу.

Интересно, где сегодня ужинает Ники.

- Так как проходит лето? - спросила Шерил, когда тарелки опустели. - Я слышала, ты работаешь в «ФанЛэнд».

Я бросаю еще один взгляд на папу. Шерил даже не может отличить Ники и меня. Боже мой, а нас ведь всего двое! Я ведь не спрашиваю, нравится ли Эйвери учиться в Университете Дьюка. Но, спустя миг, папа вновь возвращается к своему телефону.

- Все отлично, - отвечаю я.

Нет никакого смысла откровенничать с Шерил о том, что мы с Ники избегаем друг друга, что мои мысли гнетут меня, что мама летает в облаках, и не отрывается от телевизора.

- Только послушайте, - неожиданно подает голос папа. - Полиция сообщила, что мужчина, Николас Сандерсон, сорока трех лет, бухгалтер, имеющий дом в престижном районе на берегу Бухты Герон представляет...

- Ох, Кевин, - вздыхает Шерил. - Не здесь и не сейчас. Можешь хоть раз обойтись без своего телефона?

- ...некий «интерес» для расследования, - папа поднимает глаза, моргая, будто только-только проснулся ото сна. - Интересно, и что все это значит?

- Уверенна, в «Блоттере» непременно напишут об этом, - отвечает Шерил, краем глаза посмотрев на свои идеально ухоженные ногти с французским маникюром.- Он просто помешан на всем этом, - сообщает она мне.

- Да, и мама тоже, - не знаю почему, но мне доставляет удовольствие говорить о маме при Шерил. – Она словно не может говорить о чем-либо другом.

Шерил качает головой. А я поворачиваюсь к папе, меня внезапно осенило одной идеей.

Я до сих думала о словах Сары Сноу: «Ты кого-то мне напоминаешь».

- Сноу когда-нибудь жили в Сомервилле?

Он хмурит брови и возвращается к своему телефону.

- Даже не знаю.

Значит, это - тупик. Шерил, которая обычно не может сидеть молча больше пяти секунд, вдруг подпрыгивает:

- Это ужасно. Просто ужасно. Мой друг Льюис теперь не пустит своих близняшек никуда одних. Лишняя осторожность не помешает...,- тут она понижает свой голос, - ... если у нас тут маньяк гуляет по улицам.

- Мне очень жаль ее родителей, - говорит папа. - Жить одной надеждой... в неведении...

- Думаешь, было бы лучше знать? - Спрашиваю я.

Папа вновь устремляет свой взор на меня. Глаза у него красные, налитые кровью, интересно, пьян ли он уже? Он не отвечает на мой вопрос.

- Давайте сменим тему, хорошо? - Говорит Шерил в тот самый миг, когда появляется официант, на этот раз он несет порции спагетти размером с наперсток, выложенные на огромных тарелках. Шерил хлопает в ладоши, и большой рубин сверкает на одном из ее пальцев.

- Ммм, выглядит очень аппетитно. Спагетти со стеблями чеснока и свежей черемшой! Я просто обожаю черемшу! А вы?

После ужина папа сначала отвозит Шерил, - верный знак того, что он хочет поговорить со мной, что весьма забавно, учитывая его абсолютную молчаливость во время ужина, а еще потому, что я на девяносто процентов уверена, что он, подбросив меня домой, тут же обратно поедет в «Эгремонт». Мне вдруг безумно хочется его спросить: «Интересно, каково это, спать в постели покойного мужа Шерил?».

Пока мы едем, его туловище слегка наклонено вперед, а костяшки его пальцев так сильно сжимают руль, что побелели. И я задаюсь вопросом, это от того что он выпил, или потому, что ему не хочется смотреть в мою сторону?

Однако он не произносит ни слова, пока мы не подъезжаем к моему дому. Дома, как обычно, горит свет в нескольких комнатах: в спальне Ники и в ванне на верхнем этаже. Папа останавливается на парковке и, откашлявшись, произносит:

- Как дела у мамы?

Неожиданно. Вовсе не этого вопроса я от него ждала.

- Отлично, - отвечаю я, и это не совсем ложь, по крайней мере, теперь она ходит на работу вовремя... Почти всегда...

- Это хорошо. Я волнуюсь за нее. И за тебя, - он все еще мертвой хваткой держится за руль, будто может улететь в открытый космос, если разожмет пальцы, и вновь кашляет, - Мы должны обсудить двадцать девятое число.

Весьма типично для него упоминать о моем дне рождения, называя число, словно речь идет о записи к стоматологу. Папа - секретарь в суде, что означает, что он изучает страхование и риски. Иногда он смотрит на меня, словно я неудачная инвестиция, которую ему пришлось вернуть.

- Что именно обсудить? - спрашиваю я.

Если он собирается делать вид, что это какие-то пустяки, то и я последую его примеру.

Он весело смотрит на меня и произносит:

- Твоя мама и я... - он замялся.

- В общем, мы планировали собраться все вместе. Можем сходить поужинать в «У Сержио».

Не помню, когда папа и мама вместе находились в одной комнате в последний раз. Кажется, это было в течение нескольких дней после аварии, и то, они сидели на противоположных сторонах крошечной больничной палаты.

- Мы будем в четвером?

- Ну, у Шерил работа, - отвечает он, извиняясь, словно будь она не на работе, я бы пригласила ее.

Наконец он разжимает мертвую хватку с руля и поворачивается ко мне:

- Как думаешь? Это хорошая идея? Мы хотели как-то отметить этот день.

Мне хочется сказать: «Черта с два!», но папа, на самом деле, вовсе не ждет моего одобрения. Он трет глаза под очками.

- Господи, семнадцать лет. Я помню, когда... Помню, когда вы обе были младенцами, такими крошечными, что я до ужаса боялся держать вас на руках... Мне всегда казалось, что я раздавлю вас или сломаю вам что-нибудь...

Голос папы звучит хрипло. Должно быть, он более пьян, чем мне показалось.

- Звучит отлично, пап, - быстро отвечаю я. - Думаю, «У Сержио» прекрасно подойдет для этого.

К счастью, он берет себя в руки.

- Правда?

- Конечно. Это будет... особенным днем, - произношу я, целую его в щеку и отстраняюсь прежде, чем он успеет сжать меня в крепких объятиях. - Езжай домой осторожно, ладно? Машины полиции повсюду.

Странно давать наставления одному из родителей. Это смело можно добавить к списку двух тысяч других вещей, пошедших наперекосяк из-за развода, а может из-за аварии, а может, из-за всего вместе.

- Ах да, - папа вновь сжимает руль, встряхнув головой, словно устыдившись своего минутного порыва. - В розыск объявлена Мэдлин Сноу.

- Мэдлин Сноу, - повторяю я и выпрыгиваю из машины.

Я смотрю, как папа разворачивается,  машу его едва различимому силуэту в окне, когда он проезжает мимо и тоже машет мне рукой. Смотрю до тех пор, пока его задние фары не превращаются в крошечные яркие красные точки, как огоньки от зажженной сигареты. Улица вновь становится тихой и спокойной, разве что кое-где слышен стрекот сверчков.

Я думаю о Мэдлин Сноу, потерявшейся где-то во мраке, в то время как пол штата ищет ее. И меня осиняет идея.

Оказалось, что моё выступление в роли русалки было не таким уж неудачным, - детям показалось это настолько забавным, что мистер Уилкокс решил поставить комедию, и я стала неотъемлемой частью представления. Так как мы не могли рассчитывать на то, что настоящая собака будет каждый раз вгрызаться в перья на хвосте Хизер, Уилкокс потратился на большую куклу щенка с развевающимися ушами. Поэтому Хизер одновременно стала играть две роли: прыгать в своем костюме с куклой щенка на правой руке до кульминационного момента, когда собака хватает её за пятую точку.