— Собко считает, что нет: с оружием никогда не задерживался. Но мы с Шабалиным на эти вещи смотрим так: хрен его знает! Особо опасный рецидивист, в бегах и проходит по мехам. Ему терять почти что нечего. Поэтому соблюдать осторожность… — Алибаев то и дело поглядывал на большой хронометр, висевший на голой стене напротив стола дежурного. — Двести восемьдесят второй обрабатывать будете? — нетерпеливо спросил он наконец.

— Да вот, Бодрызлов, — ответил дежурный. — И он же будет сопровождать…

— Ну так идем, что ли? — поторопил Алибаев. — Там двое наших ждут на перроне. Времени-то…

— Времени-то еще семь минут, — неторопливо заталкивая пистолет в кобуру, ответил Бодрызлов. — Куда же спешить-то? Спешить нам абсолютно некуда… — Как всякий человек, связанный по службе или по работе с железной дорогой и ее не менее железным графиком, Бодрызлов знал, что минута — значительный промежуток времени, а уж семь минут — вообще неопределенно долгий срок: кажется, и дела-то такого не сыщется, которого нельзя сделать за семь минут. Между тем Алибаев расхаживал в дежурной части, словно тигр в клетке. — Поспешишь, — наставительно заметил сержант, застегивая кобуру, — людей насме… — Бодрызлов осекся: в дверях стоял заместитель по оперативной работе, временно исполняющий обязанности начальника линейного отделения.

— Отправляйтесь, — сдержанно приказал Желтов. — И глядите в оба.

…Райотделовский «газик» желтел возле деревянного здания вокзала. По перрону нетерпеливо расхаживали два офицера из РОВД. Алибаев указал офицерам на дальний конец перрона; те, кивнув, помчались туда, затем один из них вернулся, уточнил что-то у Алибаева и кинулся опять за товарищем…

«Вот и забегали, вот и забегали! — недовольно подумал Бодрызлов. — А народ и думает: железнодорожная милиция икру мечет! По форме-то не различишь, верно старшина говорил… Нет чтобы прошлись с достоинством, как положено…».

Замысел Алибаева сержанту был ясен, как день: те двое начинают с головы поезда, а Бодрызлов и Алибаев — с хвоста.

— Конец где будет? — торопливо спросил лейтенант. — Мы должны…

— Да вот он, хвост, вот где стоите! Не спешите вы — пять минут стоянка, за это время…

— Проверяем со всей тщательностью! — предупредил Алибаев, пропуская мимо ушей советы сержанта. — Все углы и закоулки! Чтобы исключить всякую возможность!..

«Нет, что ни говори, Басков, а между нами — большая разница, — подумал Бодрызлов. — Конечно, и у них свои трудности, но все же… Вот те двое из РОВД. Казалось бы, чего проще: стоит знак ОСТАНОВКА ЛОКОМОТИВА, прикинь от него на машину, на почтовый вагон — и жди спокойно. Так нет: вот и забегали, вот и запоглядывали… А народ и думает…».

…Хвостовой вагон остановился именно там, где указал сержант. Алибаев вскочил на подножку и, отстранив проводницу и выходящих пассажиров, ринулся через узлы и чемоданы внутрь вагона. Покамест он тщательно, но наверняка бестолково, по мнению сержанта, осматривал вагон, Бодрызлов успел переговорить с проводницей, показать ей фотографию Лидера и даже поинтересоваться, не запил ли по новой муж. Бригада 282-го была из Серовского резерва, Бодрызлов родился в этом городе, жил в нем до армии, работал слесарем в депо, в Серове жили и по сей день его родители — пенсионеры-железнодорожники, и сержант знал наперечет всех проводниц, многих еще с детства; с бригадиром же этого поезда он учился в одной школе и сидел за одной партой до восьмого класса, пока тот не поступил в железнодорожный техникум. При такой биографии и таких связях неудивительно, что за год с небольшим Бодрызлов стал одним из лучших милиционеров отделения. Неудивительно и то, что за действиями сотрудников райотдела на перроне и в поезде он следил с затаенной ревностью: ему казалось, что кто-то грубо вторгся в его владения.

…Стоит посмотреть, как движется по составу сотрудник транспортной милиции!.. Если Алибаев то и дело натыкался коленями на сиденья, дергал двери, пытаясь открыть их, не в ту сторону, придерживался за стенки, — то сержант Бодрызлов был тут как рыба в воде. Как бы ни старались конструкторы создать максимальные удобства пассажирам, пространство вагона ограничено габаритами, установленными для подвижного состава железной дороги; но когда смотришь на идущего по вагону работника железнодорожной милиции, то кажется, что места здесь даже в избытке. Так движется в тесноте подводной лодки обученный матрос…

С двумя офицерами из РОВД, начинавшими осмотр с головы, Бодрызлов и Алибаев встретились в четвертом вагоне.

Крашеная блондинка — проводница этого вагона — тараторила без умолку:

— Да, пожалуйста, смотрите, если не верите!.. Вот — и в шкафчик загляните!.. Убедились?.. Спасибо!.. Валера! — закричала она, увидав Бодрызлова. — Смотри: я их говорю, у меня в служебном полукупе никого нет! А они говорят: откройте! Я им говорю: неужели вы мне не верите? А они говорят: откройте! Я говорю: пож-жалуйста! Но у меня там развешаны некоторые предметы женского туалета! Если вас интересует — пож-жалуйста!..

— Ладно-ладно, девушка, — вставил один из офицеров. — Вы должны понять: мы не из праздного любопытства…

— Я же говорю: пож-жалуйста!..

Бодрызлов нахмурился: «Так мы чего доброго всех наших помощников лишимся…», но вслух сказал:

— Зоенька-ласточка, чай приду пить, заваривай покрепче!

— Ты сегодня с нами?

— Ну, а куда ж вы без меня, Зоенька-ласточка! А Люба где?

— А Любка — все в декрете! А Сашка Власов велел тебе передать, он теперь в Свердловский резерв переходит…

— Ну все, товарищи, можно сходить, — сказал Алибаев. — Спасибо, — повернулся он к Бодрызлову. — Счастливого пути.

До скрещения не случилось никаких происшествий. В Турге сержант передал начальнику линпоста лейтенанту Шмакову три фотоснимка, поздравил его с наступающим Новым годом и пересел на встречный 293-й.

Народу в этом поезде было немного. Бодрызлов перекусил в вагоне-ресторане и, вспомнив наказ тещи, купил в буфете десяток лимонов. Затем, оставив пакет с лимонами у проводницы седьмого вагона, прошел еще раз по составу. Сержанта несколько беспокоила шумная компания в одиннадцатом: четыре парня и две девушки. Буфетчица клялась и божилась, что не продала на вынос ни одной бутылки вина; между тем компания час от часу веселилась все разухабистее — видно, запас спиртного был с собой. В первый раз сержант просто «навел профилактику» — молча прошел мимо, и его заметили: компания притихла, а один из парней судорожно сунул бутылку под скамью. Следуя принципу «экономного вмешательства» (как правило, его оказывалось достаточно), Бодрызлов полагал, что и на сей раз все обойдется; однако этого не произошло. Поэтому во второй раз сержант задержался и, поздравив с наступающим праздником, сказал, что вообще-то понимает и разделяет их чувства — провести Новый год в дороге не столь уж приятно, но существуют постановления и правила, запрещающие распивать спиртные напитки на транспорте, в том числе и в поездах. Парни, а пуще того — девушки заверили сержанта, что все будет, как они выразились, «о’кэй», и до Нюриня действительно вели себя прилично, но, когда 293-й, остановившись на минутку у мостовиков, подходил уже к Верхней Кунде, прибежала проводница и сообщила, что молодежь опять разгулялась не на шутку, дошло до того, что курить стали прямо в купе. Бодрызлов захватил с собой лимоны, чтобы не возвращаться потом в седьмой, и направился вслед за проводницей. «Ничего не поделаешь, — подумал он, — придется высаживать в Кунде… Я предупреждал, пусть теперь пеняют на себя…»

— Да, и вот еще, — оборачиваясь на ходу, сказала проводница. — Мужчина какой-то сидит у меня в вагоне. Говорит, что сел в Нюрине, а в Нюрине ко мне никто не садился… Ты его тоже глянь…

— Глянем, — пообещал Бодрызлов. — Ну-ка, дай я вперед пройду.

Он открыл своим ключом дверь, но проводница все же шмыгнула первой; у туалета она на секунду задержалась, перекрыв его на трехгранку, — поезд подходил к станции (…а Лидер подумал, что перекрывают дверь в тамбур…); сержант мгновение размышлял, не перекрыть ли и вагон, но не стал: речь шла не о задержании преступников, а о разбирательстве с пьяной компанией. Это была первая ошибка Бодрызлова: перекрыть выход из вагона следовало в любом случае.