Нет, утро есть утро! И думается лучше. Недаром говорится, что утро вечера мудренее. Вот и ко мне сейчас приходит мысль о том, что не настолько уж я закостенел на своей следственной работе, как полагает моя соседка по квартире Леночка, если вдруг вспоминаю ее гибкую фигуру, мягкий овал лица и большие нелепые глаза.
Я сворачиваю с подсохшей дорожки бульвара к зарослям сирени и опускаюсь на сверкающую желтым глянцем недавно выкрашенную скамейку. Легкий ветерок чуть колышет верхушки деревьев и кустарника, над головой вовсю чирикают воробьи…
Лена — учительница, ведет в школе уроки русского языка и литературы. Я люблю слушать ее. Голос у нее мягкий, приятный. К тому же она очень красива. Вместе со своей приветливой мамашей — Екатериной Ивановной — она занимает две смежные комнаты. Я — одну, с изолированным входом.
Так уж получилось, что однокомнатных квартир райотделу не выделили, и меня просто-напросто «подселили». И ничего хорошего из этого, по-моему, не выйдет. Елена, судя по всему, не прочь завести со мной роман. А у меня он уже был с другой, да лишь оставил в сердце боль. И я теперь уже не так наивен, чтобы таять от улыбок хорошеньких девушек. Вот почему в обращении с Еленой, наверное, и впрямь суховат. Только что же вдруг сегодня ее образ словно застыл перед глазами?..
Поднимаюсь со скамейки, направляюсь к выходу. Блондинка уже исчезла из виду. А я все иду и иду не спеша. Время в запасе есть. Да и служба моя такая, что особой торопливости не терпит, требует внутреннего спокойствия и уверенности. А сегодня утро такое замечательное! Может, и день весь будет таким же?
Я покидаю бульвар, пересекаю по белым полоскам перехода залитую солнцем площадь и вскоре оказываюсь в вестибюле райотдела. На моих часах без четверти девять. Заглядываю в комнату дежурного, а там кроме его помощника, молодого сержанта Кандаурова, никого больше нет, хотя обычно в это время здесь всегда толкутся ребята из уголовного розыска. Значит, ничего существенного за воскресенье не произошло.
Подхожу к столу Кандаурова, громко здороваюсь и спрашиваю:
— Как дела? Где дежурный?
Сержант поднимает на меня припухшие от бессонной ночи глаза, устало встает.
— Здравия желаю, товарищ капитан. Пока все в норме. Если до девяти не поступит заявлений, то вам сегодня лафа… А дежурный к руководству ушел, докладывать.
— Твоими бы устами — да мед пить! — говорю ему, улыбаясь.
Его широкое, простодушное лицо тоже озаряется улыбкой. И в этот момент на пульте вспыхивает желтый огонек «02», а в соседней комнате телетайп начинает выводить свою трескучую дробь.
Кандауров хватает телефонную трубку.
— Полиция!.. Что? А кто говорит?..
Подхожу к телетайпу. На его ползущей бесконечной бумажной ленте одна за другой появляются тревожные строчки, переданные из других райотделов и областного управления внутренних дел.
«Начальнику… РОВД… 20 мая с. г. в 16 часов из дома № 3 по улице Крестьянской г. Бровки ушла и до сего дня не вернулась Золотова Наташа. Возраст — 15 лет… Предположительно она может находиться у своей бабушки Золотовой Марии Егоровны, проживающей…»
«21 мая с. г. из пос. Поречье угнана автомашина „ВАЗ-2101“… красного цвета, принадлежащая гр-ну Белову…»
«22 мая с. г. из магазина № 9… совершена кража товаров на сумму… В числе похищенного… Примите меры к розыску похищенных вещей и преступников…»
А телетайп все стучит и стучит.
Возвращаюсь к Кандаурову.
— Ну что?
Он прикрывает ладонью трубку.
— Муж у одной буянит…
И опять в телефон:
— Да-да… Успокойтесь, пожалуйста. Мы немедленно выезжаем.
Вот так… Ничего себе, начинается денек!
Выхожу в коридор, привычно поднимаюсь по крутой лестнице на третий этаж и иду в свой кабинет. В открытую форточку окна с улицы вливается все тот же густой запах расцветающей сирени. Он снова возвращает меня к мыслям о Елене. Как любит она выискивать в ее гроздьях «счастливые» пятилепестковые соцветья!.. Вот наступит вечер, и я опять пройдусь по бульвару, накуплю для нее сирени. Пусть порадуется!
Я улыбаюсь своим мыслям и принимаюсь за работу: пишу представления, справки, запросы. Жду вечера. И дождался. Телефонного звонка дежурного.
— Демичевский?.. Срочно с опергруппой на выезд!
Оказывается, сработала сигнализация фирменного магазина «Бирюза», торгующего ювелирными изделиями.
Не проходит и минуты, а наш «уазик», включив сирену, уже летит по улице. Сидим и гадаем, что там, в «Бирюзе»?
И самые худшие предположения оправдываются — разбойное нападение.
«Как же такое случилось?» — спрашиваем в магазине. И вот что выясняется.
За пять минут до закрытия «Бирюзы» кто-то позвонил со двора у служебного входа. Думая, что приехали инкассаторы, директор магазина Шляпникова, пожилая дородная женщина, планирующая уйти через месяц на пенсию, спокойно открыла дверь и… отшатнулась.
Высокий молодой мужчина, с пистолетом в руке, подтолкнул Шляпникову к ее кабинету, рванул там со стола одну из инкассаторских сумок с дневной выручкой и перебросил сообщнице, такой же молодой особе, появившейся на мгновенье за его спиной.
Еще до того, как налетчик потянулся за второй сумкой, Шляпникова успела нажать потайную кнопку сигнала тревоги. Завыл «ревун». Преступник ошалело отпрянул, не целясь выстрелил и выскочил во двор. Громко хлопнула дверца машины, заурчал мотор, и через несколько секунд все стихло…
В магазин мы прибыли уже через семь минут после сигнала тревоги и нашли Шляпникову испуганной, но невредимой. Губы ее побелели, слова не может вымолвить.
— Да вы не волнуйтесь, не переживайте так, — пытаюсь успокоить ее и коротко передаю в райотдел по телефону первые сведения о случившемся.
— Как не переживать?! — расстроенно всплескивает она руками. — Ведь чуть всю выручку не унесли.
— И много взяли?
— Почти сто пятьдесят тысяч! Сто сорок девять тысяч девятьсот рублей.
Она тянется к графину с водой. Я опережаю, подаю полный стакан.
Пока Шляпникова пьет, вместе с экспертом Губиным осматриваю и фотографирую место происшествия. Собственно, осматривать и нечего. Ее кабинет, где мы ведем разговор, находится напротив служебного входа. Налетчику действительно потребовались бы секунды, чтобы осуществить задуманное.
В воздухе еще пахнет пороховой гарью. В помещении всего одно окно, забранное решеткой, и то без форточки. Нет и какой-либо вентиляции. Душно. Зато над столом, за которым сидит моя собеседница, ярко горит красивая хрустальная люстра. В кабинете — однотумбовый полированный стол, небольшой зеленый сейф да несколько стульев. Без особых затруднений нахожу на полу у окна пулю, сплющенную от удара в стенку, а за косяком двери — гильзу. Следов обуви — масса, но все затертые, и разобраться в них практически невозможно. Лишь в коридорчике, у порога кабинета, Губину удается зафиксировать слабые отпечатки крохотной подошвы и каблучка.
Присаживаюсь к столу Шляпниковой и спрашиваю:
— Так вы говорите, преступников было двое?
— Может, и больше, — не сразу отзывается она. — Ко мне-то ворвались двое — мужчина и женщина.
— Как они выглядели? — пытаюсь еще раз уточнить их внешность.
Но Шляпникова, как и в начале разговора, не может описать их подробно: высокий, молодой, смуглолицый мужчина да такая же молодая и смуглолицая его напарница — вот и все, что ей запомнилось. И она расстроенно оправдывается:
— Испугалась я очень. Какие уж тут подробности, особые приметы. Спроси, в чем одеты, — и то, наверное, не скажу.
— И все же?
— Мужчина, по-моему, в темном костюме, а женщина… в синем платье, как будто бы, — смущенно пытается вспомнить она, комкая в дрожащей руке и без того уже измятый цветастый платочек, которым то и дело отирает раскрасневшееся потное лицо. — Кабы не струсила так!..
— Ну-ну, — возражаю я, — не казните себя напрасно. В такой ситуации, что случилась с вами, кто не испугается. А вы действовали решительно, не дрогнули.