Суматошно огляделась, убедилась, что еще самый глухой час ночи, я лежу в своей спальне, в камине уютно едва мерцают угли, и вокруг тишина. Уф. Ну и наснится же всякое, а. Второй раз я засыпала с опаской, но никаких фей не видела, и с обрывов не летела. Обычная абстрактная трудно запоминаемая чушь, от которой на утро в голове ничего не осталось. Ну и отлично. К десяти часам я окончательно проснулась, повалялась еще немного, потягиваясь и слегка морщась — мышцы на ногах с непривычки после долгой прогулки потягивало, — и встала, настроившись на чудный день в одиночестве. Все-таки, я уставала от общения, еще и такого плотного и волнующего. Мурлыча под нос мелодию, я спустилась вниз и занялась завтраком. Сбацала омлетик, гренки с сыром, налила чаю и, подумав, вышла во двор, наслаждаться видом, прекрасной погодой — снова солнышко и даже жарко, как не в Ирландии, честное слово, — и вкусной едой. Ох, вот теперь чувствую в полной мере отдых, да-а.

Жмурясь, как кошка, я неторопливо позавтракала, потом убрала все и решила пройтись по дому, утолить наконец любопытство. Первый этаж кроме большой общей гостиной порадовал той самой библиотекой, в которой вкусно пахло деревом и книгой. Старинное кресло с ушками у неизменного камина так и манило присесть, полки под потолок, заставленные книгами — некоторые очень старые, судя по корешкам, — в углу небольшой стол и монитор компьютера. Единственное указание на современность. Еще имелся кабинет с разными грамотами и кубками — почитала, выяснила, что большинство из них награды за победы в различных выставках и конкурсах для овец, бильярдная, небольшой погреб, куда я тоже сунула любопытный нос. Кладовая с дровами и пакетами с углем, и всяким инвентарем, просторная техническая, увитая трубами с датчиками, здесь же стояла стиральная машинка к моей тихой радости.

Второй этаж не представлял интереса, тут жилые комнаты, я и так поняла, и поднялась дальше, на третий. Сунула нос в первую дверь, за которой обнаружилась мастерская с инструментами, козлами и прочим — наверное, здесь братья занимались ремонтом по дому. За второй к моему удивлению, небольшой спортзал с тренажерами. Отогнав соблазнительные видения полуголых мужчин с блестевшими от испарины, рельефными торсами, я шикнула на распоясавшуюся фантазию и подошла к последней двери. А вот за ней находилось кое-что интересное: что-то вроде большой кладовки. Здесь стояла старая мебель, комод в углу с множеством ящичков и явно антикварный, какие-то сломанные остатки в другом углу, у окна — кресло с протершейся обивкой. Полагаю, до этого у братьев руки еще не дошли, и не сомневаюсь, это когда-то стояло в доме. Я зашла, с любопытством оглядываясь, заметила изящный туалетный столик на гнутых ножках, с зеркалом, покрытым пятнами от старости. Ух ты, какая штучка. Жаль, в маленьких ящиках ничего не было, может, в давние времена тут и хранились флаконы с духами и драгоценности прежней владелицы. А рядом стоял сундук, настоящий старинный, обитый полосами железа. Хм. И без замка.

Руки сами потянулись к крышке, глянуть, что внутри. Конечно, я не надеялась, что Шон и Росс хранят старинные наряды своих прапрабабушек, и скорее всего, сундук пуст… Каково же было мое удивление, когда я обнаружила внутри старые коробки, бережно перевязанные шпагатом. Нет, туда лезть без спроса точно не буду, спрошу сначала разрешения у хозяев, и только посмотрю, что же там дальше внизу. Наклонившись, я передвинула несколько коробок, заметила круглые, похожие на шляпные, картонки, и глаз выдернул что-то у дальней стенки, завалившееся между ней и очередной коробкой. Похожее на книгу, что ли…

Вытащила, уставившись на кожаный тисненый переплет, украшенный уголками, и замочек — сломанный, как поняла в следующий момент, попытавшись открыть книгу. Только это оказалась не книга, а чей-то дневник, страницы покрывал аккуратный, убористый почерк, строчки написаны чуть выцветшими от времени чернилами. Опа. Я в нерешительности замерла, гладя пожелтевшую страницу. Имею ли право заглянуть в него? С другой стороны, если бы эта книжица представляла ценность или важность для братьев, она бы не валялась тут в сундуке на чердаке, всеми забытая. Любопытство покусывало изнутри, толкая под руку и нашептывая все-таки прочитать, и я сдалась. Прихватив находку и пообещав себе обязательно спросить позже разрешения у Шона и Росса, я поспешно спустилась вниз, после некоторого раздумья прихватила теплый плед и вышла во двор, устроившись с ногами на сиденье качелей. Так, ну, посмотрим, что я накопала…

До моего восемнадцатого дня рождения я и не помышляла о том, чтобы завести дневник, моя жизнь была налажена, спокойна и размерена. Мы с отцом жили в Дублине, в нашем городском особняке, он занимался делами на мануфактуре, делал шерсть, а я вела домашнее хозяйство. Мама умерла, давая мне жизнь, и с тех пор папа не привел домой ни одну женщину. Может, у него и были любовницы, к которым он тайно ходил, не знаю, но его чувства остались вместе с мамой. Многие охотницы за приличными женихами пытались обратить на себя папино внимание, но он неизменно отвечал всем лишь приличествующей воспитанному джентльмену вежливостью, не более.

Нам жилось хорошо вдвоем, папа не торопился и меня выдавать замуж, и тем более навязывать кого-то в женихи, желая мне такого же счастья, как было у них с мамой — по взаимной любви. А потом наступил мой восемнадцатый день рождения… Мы праздновали в узком кругу немногочисленных близких знакомых, я не любила грандиозных праздников. За окном дул неприятный, пронзительный мартовский ветер, бросая в стекло смесь дождя и снега — весна не торопилась приходить. А в большой гостиной нашего дома уютно горел камин, светильники, и вкусно пахло едой, которую для праздничного ужина делали мы с Мартой, нашей кухаркой. Собрались несколько папиных деловых партнеров с женами, они часто бывали у нас, пара моих близких подруг, и, пожалуй, все. И это вышло последнее приятное событие за следующие три месяца. К маю папа разорился, несколько недель отчаянно пытался поправить дела, но не получилось, и от переживаний его хватил удар, хотя он всегда отличался отменным здоровьем. Я осталась одна. Нет больше богатой наследницы мисс Шейлы Фаррен, есть сирота без гроша за душой и с приданым, уместившимся в саквояж.

Дом и большую часть вещей пришлось продать, чтобы хоть как-то покрыть долги, и мне осталась одна дорога — к бабушке за город, на ферму, где родилась моя мама, и куда я с удовольствием приезжала на лето. Как раз уже наступило начало июня, там, должно быть, все зеленое вокруг. И вот, собрав немногочисленные пожитки, оставшиеся после всех торгов, я села рано утром в дорожную карету и отправилась к бабушке. В душе царило запустение, как в заброшенном саду. Я еще до конца не могла поверить, что все это случилось со мной, что папы больше нет, и вообще прежней жизни больше нет, и она никогда не вернется. Разве что, я выйду замуж за аристократа и уеду обратно в Дублин. Да только вряд ли вблизи нашей уединенной фермы или в ближайшей деревне водятся аристократы. Будущее вообще виделось зыбким и неопределенным…

Экипаж довез меня до развилки, от которой уже виднелась крыша дома, я вышла, поправив шляпку, и прихватив саквояж, направилась к дому бабушки. Вокруг расстилались вересковые холмы, через два месяца они сменят цвет с сочно-зеленого на нежный лиловый, когда зацветут. Помню, я очень любила в это время скакать верхом, наслаждаясь дивной природой и свободой, а сейчас… Я ничего не ощущала. В душе было пусто. Наверное, я просто очень устала за последний месяц с небольшим. Сначала похороны, потом бесконечные беседы с кредиторами, унизительная продажа с молотка. Вздрогнув, я зябко передернула плечами, к щекам прилила кровь, и стыд обжег изнутри, ненадолго выдернув из оцепенения. Все, это в прошлом, через полгода никто и не вспомнит о Шейле Фаррен, наверняка появится какая-нибудь новая светская сплетня.

Я быстро шла по дороге, торопясь поскорее добраться до дома — очень хотелось освежиться после нескольких часов в экипаже и немного поспать, а еще поесть. Утром я лишь выпила плохой кофе в скромной гостинице рядом с вокзалом, в шесть утра в меня не влез даже яблочный пирог, выглядевший весьма аппетитно. А еще, денег оставалось слишком мало для такой роскоши. И вот, последний плавный изгиб пройден, и я вижу знакомую высокую фигуру, одетую в темно-коричневое простое платье, ждущую у калитки, и у меня вдруг появляются силы подхватить одной рукой юбки и броситься бегом, задыхаясь от нахлынувшего облегчения. Саквояж едва не выскользнул из моих пальцев, я чудом не выронила его по пути, но подбежав к бабушке, все-таки бросила, чтобы обеими руками крепко обнять ее, вкусно пахнувшую жасминовой водой.