Не в силах говорить, Лиззи кивнула и с усилием улыбнулась. Она постоянно твердила себе о том, что это не настоящая свадьба, не настоящий брак, что Илиос — не настоящий муж. Но, несмотря на это, в один ужасный момент, когда они стояли перед чиновником, который оформлял их брак, перед ней возник образ маленькой церкви в деревне, где она выросла, а перед церковью была она сама, одетая в белое платье. Отец горделиво стоял рядом с ней, мать хлопотливо поправляла ее платье, сестры весело смеялись, а Илиос улыбался, глядя на них… И Лиззи пронзило острое чувство потери, которое больно резануло ей сердце.

— Пойдем, — поторопил ее Илиос.

Светило солнце, высушивая тротуар, мокрый от дождя, который прошел, пока они были в ратуше, дул прохладный ветерок. Лето, с его жаркими днями, окончилось много недель назад, и Лиззи отчаянно захотела вернуть эти летние дни, когда она была свободна и могла вернуться домой, к своей семье. Это было так неправильно — выходить замуж без них, даже если это фиктивный брак!

В лучах солнца блеснуло ее новое обручальное кольцо. Наверное, ей надо перестать жалеть себя и вспомнить, почему она согласилась выйти замуж за Илиоса. Почему ей пришлось выйти за него замуж. Он все еще держал ее за локоть — очень внимательный жених. Без сомнения, изображал все это перед нотариусом, с которым сейчас о чем-то говорил на греческом. Они оба смотрели на нее, но Лиззи не могла участвовать в их разговоре, и это еще раз напомнило ей, что она посторонний человек в чужой стране и очень одинока.

Рука Илиоса крепче прижала ее к себе, будто… будто он почувствовал ее настроение и захотел подбодрить ее — как сделал бы настоящий муж. Это, конечно, было смешно. Даже если он понял, что она чувствует, он не стал бы за нее переживать. С какой стати? Она почувствовала, как палец его слегка погладил ее руку. «Наверное, он настолько привык ласкать своих любовниц, что совершенно не задумался, что делает», — язвительно отметила Лиззи. Вот он поворачивается к ней, улыбается ей — фальшивой улыбкой, для публики, несомненно.

— Прости нас, что мы говорили на греческом, agapi mou, — сказал он ей. — Мы просто обсуждали некоторые дела. Но теперь, Никос, я сгораю от нетерпения пригласить мою прекрасную жену на праздничный обед.

Нотариус скоро ушел, и Илиос повел ее обратно, к автомобилю. Лиззи думала, что Илиос отвезет ее к себе домой, а сам пойдет работать, но он припарковал свой автомобиль перед шикарным рестораном.

— Я думала, что ты пошутил насчет «праздничного обеда».

— Да, пошутил, — небрежно заметил он, — но нам надо где-то поесть.

Илиос вышел из машины, обошел ее и открыл для Лиззи дверцу.

Они, конечно, не собирались публично отмечать свое бракосочетание, но остроглазый метрдотель, тепло приветствовавший Илиоса, должно быть, что-то заметил — может быть, ее обручальное кольцо? Сердце Лиззи упало, когда он вновь подошел к их столику, сияя улыбкой, с бутылкой шампанского в руках. Конечно, она не могла обидеть человека, отказавшись принять подарок, и не могла отвести глаз от Илиоса, когда их бокалы были наполнены пенистой игристой жидкостью.

«Лучше бы я не делала этого», — подумала Лиззи, когда Илиос, подняв свой бокал, сказал ей тихо и очень проникновенно:

— За нас!

— За нас… — слабым эхом отозвалась она, быстро сделав глоток, чтобы он не заметил, как дрогнула ее рука.

Тост не был предназначен для них как для пары. Лиззи была уверена, что Илиос поднял бокал за них как за отдельно существующих людей, а не за новоиспеченных супругов.

Лиззи давно не ела, но эмоции настолько переполняли ее, что она без всякого аппетита смотрела на изысканные блюда. Они теперь стали мужем и женой, и это казалось ей чем-то немыслимым. Но почему-то, странным образом, у нее возникло желание — чисто женское, глубоко запрятанное, — беречь Илиоса и заботиться о нем. Лиззи захотелось прикоснуться к нему рукой, отвести от него все беды, которые грозили ему в жизни. Это желание настолько встревожило ее, что Лиззи в отчаянии оглядела зал.

Взгляд ее остановился на столике, за которым сидела какая-то семья. Молодая симпатичная темноволосая мать и улыбающийся отец с тремя маленькими детьми. Маленький мальчик — чуть старше ее племянников-близнецов, девочка лет четырех и совсем крошечный малыш, посаженный в автомобильное сиденье, придвинутое к столу. Дети напомнили ей о ее собственном детстве. Маленький мальчик с серьезным видом присматривал за девочкой и младенцем, явно гордясь своей ролью старшего брата, а девочка, склонившись над детским сиденьем, ворковала с малышом. Родители, поверх их голов, обменивались счастливыми улыбками.

Лиззи торопливо поднесла к губам бокал шампанского, пытаясь сглотнуть комок, подступивший к горлу. Ей стало очень горько. Не за себя — в детстве они с сестрами были окружены любовью: такой же любовью, которую излучала эта семья. Нет, душа ее болела за других, еще не родившихся детей — сыновей Илиоса.

И, не успев подумать, она спросила его:

— А ты не хочешь помириться со своим кузеном, установить с ним дружеские отношения?

— Не означают ли твои слова, что ты хочешь как можно быстрее расторгнуть наш брак? Тогда…

— Нет, я не о том хотела сказать, — прервала его Лиззи. — Меня волнуют дети — твои дети, — подчеркнула она, когда увидела, что Илиос, нахмурившись, взглянул в сторону семьи, на которую она обратила внимание.

Пригнувшись к столу, она тихо спросила его:

— Ты думал о том, что будет с ними, если с тобой что-нибудь случится? У них не останется никого — ни отца, ни матери, ни, очевидно, семьи. И никто больше не сможет позаботиться о них, дать им ощущение защищенности, незыблемости их семьи, и… И никто не сможет рассказать им об их предках, рассказать о тебе. Я понимаю, что финансово они будут обеспечены, но этого недостаточно. Они будут одиноки.

Илиос смотрел в свою тарелку. «Я разозлила его, — подумала Лиззи, — и теперь он скажет, что будущее его сыновей — это не мое дело».

Когда наконец Илиос поднял голову и взглянул на нее, Лиззи не смогла угадать, что скрывается за его хмурым взглядом.

— Ты считаешь, что я должен… — какую фразу ты употребила? — помириться с моим кузеном? Чтобы он, в случае моей внезапной кончины, раскрыл объятия и отдал свое сердце моим сыновьям, став для них вторым отцом? — Ее собственные слова, но в его интерпретации, напоминали какую-то сцену из мелодрамы. — А что, если кузен будет унижать моих сыновей, как когда-то он унижал меня? А что, если он воспользуется доверием, которое я окажу ему для своей собственной выгоды?

— Я просто поинтересовалась, хочешь ли ты с ним помириться?.. Сейчас, пока еще не слишком поздно…

— Понимаю. Я помирюсь со своим кузеном, а ты быстро откажешься от своих обязательств. Ты явно хочешь нарушить наше соглашение.

— Нет! Я буду твоей женой столько времени, сколько нужно.

Илиос вопросительно изогнул бровь, явно насмехаясь над ней. Потом тихо спросил:

— А сколько нужно?

Лиззи захотелось топнуть ногой. Забыв о своем смущении, она гневно произнесла:

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я тебе говорю! Я не собираюсь нарушать нашего соглашения. Если я сделаю это, ты будешь иметь моральное право потребовать вернуть деньги, которые ты мне дал, — а эти деньги нужны моей семье. У нас сейчас очень плохое финансовое положение. Ты уже говорил мне о том, что не веришь в любовь, но отказывать своим сыновьям в эмоциональной защите, которая им будет так нужна… — Лиззи колебалась, а потом решила забыть о том, что она может разозлить его. Если уж она взяла на себя роль защитника его детей, тогда ей надо забыть о себе. — Ведь ты не хочешь, чтобы они страдали в детстве — так же, как ты?

Илиос молча взглянул на нее, а она затаила дыхание, ожидая его ответа. И когда он последовал, то оказался неожиданным:

— Шампанское, очевидно, пробудило в тебе не только сексуальное влечение к моему телу, но и желание откровенно поговорить.

— То, что я сказала, не имеет никакого отношения к шампанскому? — горячо возразила Лизи — ей казалось, что Илиос не верит ей, как бы она ни старалась объяснить ему ситуацию.