Столпились и пялятся! Может быть, не догадались позвонить в «скорую»? — Она посмотрела на Викторию. — Ты знаешь, — Дина засуетилась, — я сейчас позвоню. Иначе он до завтра там будет лежать.
Она направилась в холл.
— Вика, ты не помнишь, «скорая» у нас «02» или «03»?
Но Виктория не отвечала ей. Она подошла к окну и отодвинула занавеску. С третьего этажа ей прекрасно было видно и стоящих в кружок людей, и молодого человека, лежащего на тротуаре у их ног. Поодаль остановилась милицейская машина, и Виктория уже хотела крикнуть матери, что звонить никуда не нужно, но слова застряли у нее в горле. Она узнала молодого человека, ветреного, как майский ветерок, и ухватилась за подоконник, чтобы не упасть.
И она не упала, не потеряла сознания, но все-таки выпала из реальности, потому что пришла в себя, только когда осознала, что мать пытается и никак не может оттянуть ее от окна.
Виктории казалось, что у нее остановилось сердце. Она то и дело прислушивалась, бьется оно или нет. Но расслышав лихорадочные частые его толчки, не могла понять, почему ей трудно дышать и весь мир плывет куда-то к чертовой матери. Почувствовав во рту вкус валидола, она сжала таблетку зубами, словно только так и можно было выжить и никак иначе.
Потом она снова пересказывала матери свои тайны и ей казалось, что злой рок преследует ее и каждый шаг теперь обернется ужасом или страданием, а раскаяние всегда будет запоздалым и бесполезным.
Мир восстал против Виктории, но мать приняла ее сторону. Дина гладила Викторию по голове — мать и дочь снова поменялись ролями.
Дина смотрела на вещи трезво. Главное сейчас — чтобы происшествие не получило огласку.
— Вика, — шептала она, — ты вышла незаметно, ведь так? Тебя не мог увидеть кто-нибудь из соседей?
Вика качала головой, изнемогая от воспоминаний. На губах, на шее, на груди вспыхивали и гасли нежные поцелуи. Тело не хотело забывать…
— Вы ведь с ним разговаривали, Вика, а? Он не показался тебе странным?
Нет же, он не показался ей странным. Он показался ей самым нормальным из тех, с кем когда-нибудь приходилось встречаться. Он был ненавязчив, ласков и мил. И слишком легкомысленен, чтобы решиться на такое… Чтобы отважиться… Ей вдруг стало необыкновенно жалко его, так жалко, словно погиб ребенок. Она заплакала. Слезы катились по щекам и она мотала головой: нет, ей не показалось, что у него была причина… Нет, он не говорил ни о несчастной любви, ни о карточном долге. Нет, не просил у нее денег взаймы. Нет, она не отказывала ему, потому что встретиться еще раз он не предлагал.
— Вика, — требовательно говорила Дина, — вспомни все до малейших подробностей: о чем вы с ним говорили?
Он говорил, что любит кофе без сахара — горький, как коньяк. Дальше она пропустила что-то, потому что пробовала его высказывание на вкус: коньяк был ароматней, и у него другая плотность… Он говорил, что она непереносимо хороша и ему хочется снова забраться с ней в постель. Но поскольку они делали это уже трижды, то он боится застрять в сегодняшнем дне навсегда, как мартовский кролик. Он однажды застрял так, но не по своей вине. Одна девушка хотела, чтобы он остался у нее навсегда, как мартовский кролик. И это означало — жениться. Но он не хочет жениться. Ему страшно застрять где-нибудь на одной кухне, на одном диване. Он странник… А девица до сих пор сходит с ума: дышит в телефон, дежурит в подъезде… Он говорил: пока, моя хорошая, даст Бог, свидимся еще. Хорошо, провожать не буду. Честно говоря — даже рад. Энергии теперь — море, засядука за работу. Дай-ка я тебя поцелую на прощание, говорил он.
— Это все? — спросила Дина.
— Все. Если не считать того, что через полчаса он… Он все-таки застрял в сегодняшнем дне.
Звонок в прихожей раздался так внезапно, что Дина и Виктория разом вздрогнули. Дина оправилась первой. Консьержу вполне можно доверять, Бог знает кого он не пропустит. Возможно, соседка…
Но на пороге стояла совсем не соседка, а улыбчивый юноша с коробкой в руках.
— Служба доставки, — представился он, — посылка для Виктории Королевой. Пожалуйста, распишитесь.
— От кого, интересно? — пробурчала Дина, ставя подпись в указанной графе.
— Если внутри нет записки, можете позвонить в нашу службу, и дежурный назовет вам отправителя, — пожал плечами парень.
Он протянул Дине узкую длинную коробку и побежал вниз по ступенькам.
Виктория вышла в холл и поморщилась. Что-то неуловимо знакомое и неприятное витало в воздухе. Пока мать вскрывала посылку, она пыталась вспомнить — что же это такое. И когда Дина отбросила верхнюю крышку, Виктория поняла…
Орхидея была сиреневой, необыкновенной.
Наверно, такая красота призвана возбуждать высокие и такие же красивые чувства. Но Виктория смотрела на нее как утопленница. Цветок показался ей страшным, как сама смерть…
Несколько дней в доме стояла мертвая тишина.
Ни у Дины, ни у Вики не было сил обсуждать происшедшее. Орхидея медленно умирала на полу в холле.
Суеверный трепет не позволил Дине выбросить цветок или оставить его без воды. Цветок казался живым, мыслящим, но бездушным существом.
Виктория пыталась забыться за работой. Но получалось из рук вон плохо: несколько строчек в день — вот все, что она могла из себя выдавить.
Дина подходила к комнате дочери, стояла, затаив дыхание возле двери, прислушиваясь… Полная тишина. Так дальше продолжаться не могло.
— Вика, ты не хочешь уехать ненадолго? — предложила как-то она. — Может быть, куда-нибудь за границу: острова, теплые моря…
— Нет, мама. Я никуда не хочу.
— Почему? Ведь там…
— Потому что я боюсь, мама.
— Вика, но ведь может это простое совпадение…
— Может быть. Все может быть.
— Мне кажется, тебе пора взять себя в руки.
Звонили из редакции…
— Я не могу написать ни строчки, понимаешь?
— Девочка моя, это вполне нормально после двух десятков романов. Ты исчерпала весь запас сюжетов. Тебе нужно что-нибудь новенькое…
— Мама, я ведь объясняла тебе: сюжет погоды не делает…
— Главное — расшевелить твои чувства. Вот я и подумала…
Виктория пристально смотрела на Дину. Мать пришла к ней не просто так. Пришла как фокусник — что, интересно у нее в рукаве на этот раз?
Дина тем временем слабо улыбнулась дочери и протянула письмо.
— Вот почитай.
— Что это? — поморщилась Виктория. — Очередное признание в вечной любви тринадцатилетней корреспондентки? Со стихами?
Дина встала.
— Я оставлю тебя одну. Почитай. Ты известная, богатая, молодая, красивая. Слезы твои, они, что называется, от того, что бисер мелок.
У людей беды пострашнее…
— Ой, нет, я не хочу читать про чужие беды.
— Придется, — отрезала Дина. — Я уже прочитала и не могу выбросить это письмо из головы. Мне очень хочется помочь этой женщине, понимаешь? Но чем помочь — ума не приложу.
Мне нужен твой совет. Так что ради меня — прочитай. Я не прощу себе, если не помогу ей хоть чем-то…
Дина вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. Виктория пожала плечами и взглянула на конверт. «От Амелиной Е. Г.» — значилось сверху. Ну что ж, придется…
…Виктория вынырнула из своих мыслей и на нее вмиг обрушились музыка и вопросы Полины.
Весело ответив ей, Виктория приняла, наконец, решение.
— Поля, — небрежно заметила она, — мы с тобой уже столько выпили, что если бы нас видела моя мама…
Они дружно рассмеялись.
— Так, — изображая повышенную серьезность, продолжила Виктория, — сейчас я закажу такси, и мы поедем ко мне. И не вздумай возражать! Я не отпущу тебя одну так поздно!
Полина радостно улыбалась, она и не думала возражать. Ее мечта сбывалась на глазах. А ведь в самом начале вечера был момент, когда она решила, что ее надежды на дружбу с Викторией — лишь глупые мечты.
Виктория теперь держала себя совсем по-другому. Она много говорила, смеялась и даже в такси, сев рядом с водителем, все время оборачивалась к Полине…