Повзводно, крадучись, рота двинулась к деревне. Вскоре подошли настолько, что на фоне неба стали прорисовываться силуэты изб, ветлы; ни огонька, ни звука. Слышно только, как под ногами шуршит стерня. Собаки и те ничего не слышат, умолкли. Взводы развернулись в цепи: два впереди, третий чуть сзади. Пулеметное отделение Лихачева справа, чтобы прикрыть роту от внезапного нападения с фланга, если такое случится.
Какая-то рота достигла деревни раньше четвертой, а может, ее обнаружили немецкие часовые, только там поднялась пальба. Хлестко ударили орудийные выстрелы, и вспышки рванули черный полог ночи. Медлить нельзя, осторожность больше ни к чему, и Туров крикнул: «Вперед!» Стрелки, пулеметчики ринулись к домам.
Навстречу с сухим хлопком, шипя, взвилась ракета, и тут как на ладони обрисовались избы, сараи, сгрудившиеся возле них автомашины с крытыми кузовами и бегущие полем бойцы. Частая дробь выстрелов рассыпалась по всей деревне, залились истошным лаем собаки. С хрястом, видно от пинка ногой, распахнулась дверь дома, к которому подбегали пулеметчики, и на крыльцо выскочил первый гитлеровец.
Крутов навскидку выстрелил в него из винтовки, и тот, падая, заорал истошно, длинно.
Сумароков запустил гранатой в черный проем двери, но взрыва почему-то не было, видно, улетела граната вместе с кольцом, придерживающим чеку. В доме поднялся переполох, и едва пулеметчики успели прильнуть к стене, как со звоном полетели оконные стекла. Гитлеровец вышиб раму и выпрыгнул в окно. Машинально, не отдавая себе отчета, Крутов сделал привычный, отработанный за два года службы выпад: раз-два — длинным коли! На мгновенье ужас заледенил душу: это же не чучело — человек! Казалось, даже судорога свела руку, но когда тело уже качнулось и левая нога приняла на себя всю его тяжесть, удара было не остановить.
Крутов, даже не почувствовав сопротивления перед острым жалом штыка, так же привычно откачнулся назад. Перед ним хрипел, корчился гитлеровец, скреб пальцами землю.
Крутов растерялся: «Я убил человека? Я…»
Ему стало столь омерзительно, что он опустил было руки.
Но это длилось только секунду. В следующий миг он уже кинулся на крик Лихачева, призывавшего во весь голос:
— Братва, ко мне!
Он стоял в простенке между двух окон и принимал на штык прыгавших в суматохе из дому обезумевших от страха гитлеровцев.
— Эй, фрицы, хэнде хох! — заорал подскочивший к Лихачеву Сумароков и завершил свое первое в жизни обращение к врагам виртуозным русским матом. В доме раздался взрыв.
— Вот сволочной народ, какой настырный. Сами себя подорвали, только бы в плен не сдаваться, — сказал Сумароков, тяжело дыша и прислушиваясь, нет ли в этой внезапной тишине какого подвоха.
— Зачем сами себя? Я гранату кидал, — раздался голос Кракбаева. Согнувшись, он катил за собой пулемет. — Дом смотреть надо, может, кто живой есть, раненый…
— Не до них, подохнут без нас, — оборвал его Лихачев и, увидев, что Сумароков стоит только с винтовкой, набросился на него: — Где ленты, чем стрелять будем? Бегом марш за ними!..
Сумароков было заспорил с ним, и в это время мимо пулеметчиков с треском промчались несколько мотоциклистов. Все, кто был возле дома, открыли по ним пальбу, но поздно: тарахтение замерло где-то вдали.
— Собаки, вырвались! — выругался Лихачев, засылая в магазин винтовки новую обойму патронов.
Бой затихал, все реже раздавались выстрелы. Первый бой в жизни Крутова. Ночь и внезапность помогли захватить деревню да еще и разгромить при этом мотоциклетный батальон гитлеровцев. О такой удаче можно было только мечтать.
По всей деревне сновали бойцы, шуровали в захваченных трофеях. Манили не корысть — любопытство.
Лихачев распорядился поставить пулемет возле дома, нацелить в ту сторону, куда убежали гитлеровцы, назначил дежурных и только тогда разрешил войти в дом, который захватили. Ему доставляло удовольствие распоряжаться, и он делал все обстоятельно, как полагается, не выпуская ни одного бойца из-под своей власти.
Стол был завален бумагами, картами, ящик был полон какой-то переписки.
— Канцелярия, — усмехнулся Лихачев. — Писари, вот и перли на штык как дурные. Сумароков, беги доложи командиру роты, мол, захватили штабные документы! — приказал он.
Чиркая спичками и переступая через убитых, пулеметчики обошли всю избу. Кругом валялись чужие, незнакомые им вещи, чужое оружие, снаряжение. Найдя плошки со свечками, зажгли свет.
Лихачев ходил, поддевал, что попадется, ногой и, если чем заинтересовывался, брал в руки. Противоипритные накидки и бинты похвалил:
— Из бумаги. Здорово придумали, сволочи! В случае драпать, так не жаль и выкинуть. И в походе легко… — и отбрасывал.
Новенькая кожаная планшетка для карты, пистолет-парабеллум и компас с зеркальцем обошли из рук в руки по кругу, пока снова не попали к Лихачеву.
— Подарим командиру роты от нашего отделения! — И он сложил все в свой вещевой мешок. — В случае чего, чтоб знали…
В кухне нашелся большой шмат сала, масло, хлеб. Перетрясли все фляги — одна была полна.
— Может, шнапс? — Отвинтив флягу, Лихачев понюхал, пригубил: — Паразиты, наш коньяк глушат!
Пристегнув флягу к поясу, он распорядился:
— Всю жратву вали в один мешок, потом на всех поделим.
Прибежал запыхавшийся Сумароков:
— Там в машинах шнапс надыбали, все едят, пьют! Вот. — Он поставил на стол котелок. — Другой посудины не было, пришлось в котелок набрать. Едва успел. Братья-славяне как налетели, сейчас там не пробиться… Пей, братва, наш трофей — законный! Я и консервы прихватил, не из таких, про своих не забуду…
— Ты прежде скажи, Турова видел? — спросил Лихачев. — Доложил?
— А как же! Приказал обороняться и отсюда без приказа ни шагу. Обещал зайти, посмотреть. Ну, чего вы, доставай кружки, сухари! Я-то немного уже…
Что он успел приложиться, было заметно по глазам, да и язык заплетался.
— Ладно, перекусим по-быстрому, — согласился Лихачев. — Только давайте сначала этих дохляков повыбрасываем к чертовой матери, а то противно.
Выкинув трупы гитлеровцев через окно, Лихачев окликнул часовых у пулемета:
— Как вы там, не спите? Сейчас мы вас подкрепим, мы тут кое-что раздобыли. С поста ни шагу, в случае чего сразу сюда.
Собравшись на кухне у стола, пулеметчики поочередно прикладывались к котелку с вином, закусывали. Ели не торопясь, как следует, потому что неизвестно было, когда их покормят. Ведь наверняка с утра начнется бон, так думалось каждому, а какая тогда еда?
Бой начался много раньше. Разрывные пули хлестко стеганули по крыше, стене. Часовой, стоявший у пулемета, забарабанил по раме:
— Эй, вылетай, живо!
Пока бойцы рылись в трофеях, перебирали немецкое барахло, бежавшие гитлеровцы подняли на ноги гарнизон в Городне, Щербово и теперь шли в контратаку. Никто не ждал такого оборота. Беспокойно взлетали ракеты, тревожно, коротко тыркали чужие автоматы, и трудно было понять, откуда стреляют, потому что пули щелкали будто выстрелы, так что даже оторопь брала — уж не пробрались ли автоматчики в деревню?
— Разрывными садят. Ложись! — крикнул Лихачев.
Припав к пулемету, он дал длинную очередь, сыпанув пули широким веером. «Максим» опробовал свой голос и заработал неторопливо, короткими очередями. Хоть и стреляли наугад, но все равно знали: не так-то просто идти на пулемет.
В темноте хлобыстнул орудийный выстрел, и снаряд с визгом пронесся близ дома, разорвавшись где-то сзади. Новая вспышка — выстрел, и пулеметчиков обдало дымом, слежалой чердачной пылью и щепой, сорванной с крыши дома взрывом. Донеслось глухое ворчание моторов.
— Танки! — Лихачев дернул Сумарокова за плечо. — Дуй к командиру, спроси, как быть?
Но Сумароков лишь промычал что-то в ответ и сунулся носом в землю. Он спал, и ему все было нипочем. А стрельба уже охватывала деревню полукольцом, трассирующие пули прошивали темноту в самых различных направлениях. Невдалеке вспыхнули трофейные машины, и при свете начавшегося пожара Крутов увидел отбегавших из деревни бойцов. Это уже было похоже на отход. Кто-то кричал: «Стой! Назад!..» Крутову показалось, что он узнал голос Турова, но крики остались без внимания, в свете пожара мелькали новые фигуры. Сомнений не оставалось, Крутов тронул Лихачева за плечо:
