— Не дайте каноэ перевернуться! — заорал Кису, перекрикивая грохот воды.

Мы уже две недели шли вверх по Уа и добрались до одного из водопадов. Грести против такого течения было невозможно. Поэтому мы с Кису, белокурая дикарка и Тенде брели по пояс в воде, толкая каноэ перед собой, а Айари и Элис шли по берегу и тянули его на веревках.

— Не спотыкайся, Голая Рабыня! — прикрикнула Тенде на белокурую дикарку.

— Хорошо, госпожа. — Голос блондинки был еле слышен из-за шума воды.

Мы сделали Тенде старшей рабыней. В конце концов, она и прежде была хозяйкой белых девчонок. Мы с Кису велели им беспрекословно подчиняться Тенде, объяснив, что в противном случае они будут нещадно избиты. Тенде мы, в свою очередь, предупредили, что, если она не справится с ролью старшей, ее сменит Элис. После этих слов Тенде старалась изо всех сил, боясь оказаться во власти своей бывшей рабыни.

Тенде и Элис повадились называть белокурую варварку Голой Рабыней. Иначе ее не звал никто — имени мы ей не дали. Прозвище разом выделило ее среди рабынь. Она стала самой презираемой из них и выполняла самую грязную и тяжелую работу. По ночам она плакала, но мы не обращали на это внимания — разве что прикрикивали, веля заткнуться.

— Держите крепче! — крикнул Кису.

Айари и Элис изо всех сил натянули веревки.

Мы налегли на каноэ, ничего не видя из-за слепящих брызг.

— Обмен! Обмен! — раздавались крики. — Мы друзья! Друзья!

— Не показывай меня раздетой, господин! — взмолилась белокурая дикарка.

Мы вытащили каноэ на берег. Я связал руки дикарки за спиной, захлестнул ей шею веревкой и бросил свободный конец Элис. Мы с Кису решили, что, поскольку варварка, в отличие от остальных рабынь, раздета, уместнее будет вести ее на веревке, как будто она только что захвачена в рабство. Если туземцы заподозрят, что это рабыня, впавшая в немилость, то продать ее будет сложно: цена на таких рабынь обычно бывает бросовой. Увидев же веревку на шее, они догадаются, что мы совсем недавно приобрели рабыню и сами не знаем, стоит ли ее продавать.

— Как получилось, что вы идете с ней по реке с запада? — спросил один из жителей деревни на ломаном ушинди.

Я не понял вопроса.

Белокурая дикарка в ужасе дрожала под жадными мужскими взглядами.

— Она — талуна? — спросил другой.

Я снова не понял.

Руки туземцев сновали по ее телу, ощупывали и тискали его, вплоть до самых укромных уголков. Девушка жалобно стонала и вздрагивала.

— Гляньте-ка, — сказал один, указывая на клеймо на ее левом бедре.

Мужчины принялись с интересом разглядывать клеймо. Прежде им не доводилось видеть клейменых женщин. Элис незаметно одернула свою коротенькую красную юбочку, чтобы надежней скрыть собственное клеймо. Дикарка корчилась и извивалась, отчаянно пытаясь высвободить руки. Хорошо, что узел тугой, подумал я. Если бы она оттолкнула кого-то из мужчин, ей бы попросту отрубили руки.

Я подал знак, Элис дернула веревку, и мы направились к воротам деревни.

— Обмен! — крикнул я. — Друзья! Друзья!

Все-таки Айари был удивительным человеком.

Вряд ли хоть кто-то в деревне знал на ушинди больше двух десятков слов, но Айари с помощью жестов и палочки, которой он выводил на пыльной земле какие-то знаки, не только быстро и удачно провел обмен, но и ухитрился добыть ценные сведения.

— Шаба был здесь.

— Когда? — спросил я.

— Вождь сказал — давно, — ответил Айари. — Он задержался тут на неделю. Кто-то из его людей заболел.

— Ну что ж, тогда понятно, почему местные люди знают кое-какие слова на ушинди.

— Верно, — кивнул Айари. — Шаба и его друзья тоже наверняка выучили кое-что на местном языке.

В обмен на ножи и цветные стеклышки мы приобрели несколько мешков мяса, фруктов и овощей.

— Есть еще новости? — спросил я.

— Есть, — усмехнулся Айари. — Нам советуют поворачивать обратно.

— Это почему?

— Вождь говорит, что, начиная с этого места, река становится особенно опасной. Враждебные племена, бурные течения, хищные звери, чудища и талуны — белые лесные воительницы. — Айари указал на мою белокурую дикарку. Она стояла на коленях со связанными за спиной руками. Хорошенькая Элис безмятежно крутила конец веревки, захлестывавшей шею Голой Рабыни. — Они решили, что она — одна из них. Я объяснил им, что это всего-навсего рабыня.

— Правильно, — сказал я, глядя на дикарку. Она низко склонила голову.

— Шаба отправился вверх по реке? — спросил я.

— Да, — ответил Айари.

— Тогда и я пойду вверх по реке.

— Мы все, — сказал Кису, — пойдем вверх по реке. Я вопросительно глянул на него.

— Это входит в мой план, — объяснил он.

— Тот самый таинственный план?

— Да, — улыбнулся Кису.

— Говорил ли вождь или кто-нибудь другой о том, что увидели люди в рыбацкой деревне? Помнишь, они боялись говорить о чем-то страшном? — спросил я.

— Я спрашивал, — ответил Айари. — Они не видели ничего необычного.

— Значит, мы потеряли след, — сказал Кису.

— Возможно, — пожал я плечами. — Ну что, в путь?

— Еще чего! — возмутился Айари. — Сегодня ночью здесь будет праздник. Пир, песни, танцы.

— Отлично, — сказал я.

Поздно ночью, когда празднество утихло, мы улеглись спать в хижине, окруженной частоколом. Из всех деревень, встреченных нами на пути, только эта была обнесена оградой. Наверное, к востоку от этих мест действительно небезопасно. Я услышал шорох и тихий стон — и приоткрыл глаза. В свете луны, просачивающемся в хижину сквозь тростниковую крышу, я увидел, что белокурая дикарка со связанными за спиной руками встала на колени и медленно, дюйм за дюймом, поползла ко мне. Она ползла до тех пор, пока веревка, удерживающая ее у рабского шеста, не натянулась до предела.

— Я знаю, что мужчины — мои хозяева, — прошептала она тихо-тихо, чтобы не разбудить меня. Она говорила на английском языке, уверенная, что никто вокруг не понимает его. — Меня научили этому здесь, в мире, где все живут по законам естества. В глубине души, в самом сердце, я знала это и раньше. Я знала это всегда. Я твоя, мой милый, мой прекрасный господин. Почему ты не берешь меня? Возьми меня и сделай со мной все, все, что хочешь, ибо я — рабыня. Тогда, в Шенди, ты так властно, всецело подчинил меня себе… неужели ты думаешь, что я забыла чудесные ощущения? Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь смогу забыть ни с чем не сравнимое чувство полной покорности и бесконечного восторга? Это чувство превратило меня, гордую землянку, в беспомощную рабыню! Я, рабыня, вновь хочу лежать распластанной в объятиях своего господина. Почему, ну почему ты не обнимешь меня? Я так хочу служить тебе, господин! Разве я тебе не нравлюсь? Что мне сделать для тебя? Неужели я должна молить тебя о прикосновении? Неужели ты не понимаешь, что я не могу сделать этого, не могу признать в мужчинах своих хозяев, потому что я — женщина Земли?

Она тихонько всхлипнула — несчастная пленница, запутавшаяся в условностях и предрассудках.

— Почему мужчины Гора не отказались от права властвовать и подчинять — права, данного им самой природой? Почему они остались сильными, гордыми, радостными и свободными? Почему они так не похожи на мужчин моего мира? Разве они не знают, что мужчине не пристало быть сильным и счастливым? Разве их не учили, что удел мужчины — смятение, тоска и внутренний раздор? Разве им неизвестно, что мужчина должен подчиниться внешним условностям и отвергнуть свою истинную сущность? Но неужели вина, страх и ранняя смерть от бесчисленных отвратительных болезней — лучшая доля для мужчины, чем свобода и счастье? Не знаю. Я ведь всего-навсего женщина. Почему мужчины Гора так не похожи на землян? Потому ли, что их разум не отравлен земным ядом? Я не знаю. Может быть, это известно Царствующим Жрецам — если, конечно, они существуют. А может быть, причина проста: гориане, в отличие от землян, не желают отказываться от своей мужской сущности. Мужчины Гора, как звери, как чувственные боги, подчиняют себе женщин и полностью властвуют над ними просто потому, что им это нравится, просто потому, что они — мужчины. Неужели меня это отталкивает? Ну конечно же нет! Ведь я — женщина. Меня восхищает их прямодушие, мне нравится, что они не скрывают своего превосходства над женщинами, данного им самой природой. Они не играют в игры. Они швырнули меня себе под ноги, туда, где мне и надлежит быть. Противно ли мне это? Нет, ибо я — женщина. Только рядом с настоящим мужчиной женщина превращается в настоящую женщину. Я не знаю, по каким причинам мужчины Гора не похожи на мужчин Земли — по генетическим, культурным или тем и другим вместе. Я просто знаю, что это так. Гориане остались мужчинами просто потому, что им это нравится. И мне это тоже нравится — ведь только рядом с настоящим мужчиной я смогу стать настоящей женщиной.