Папа и мама. На меня вдруг нахлынула ностальгия. Хотя нет, не могу я тосковать, ведь всего два дня назад я покинула наш маленький домик в Сан-Хосе с солнечным двориком и дождевальными установками — провинциальная американская жизнь.

Сейчас я в Европе — загадочной, мрачноватой, угасающей и грандиозной старушке Европе. Я уже обожаю ее. И полна решимости укрепить свои чувства.

— Здесь из-за парней свихнуться можно, — произносит Джессика.

— Что, прости? — удивляюсь я. — Ты же говорила, что в восторге от здешних мужчин. Присылала мне список имен, довольно внушительный.

— Правда? — криво и слегка смущенно усмехается подруга. — Ну да, конечно. Была у меня тут парочка. — Она замолкает. — Пара десятков. Они симпатичные, что остается одинокой девушке? Но, Икс, какие же они нарциссы, черт их дери, даже раздражает.

— В смысле?

— Половина из них маменькины сыночки. Они называются здесь mammone. Живут в родительском доме лет так до пятидесяти. Я уж молчу про одежду и аксессуары. Фу! — Джесс хмыкает и выпускает дым от девятой по счету сигареты. — Я про барсетки. Кто бы мог подумать, Икс, барсетки!

— Сумочки для мужчин?

— Они самые. Кожаные модные аксессуары! Метросексуалы проклятые! А носки? Вернее, их отсутствие. Что это за мода такая — надеть деловой костюм без носков? Так и хочется сказать: «Надень чертовы носки, придурок!» И прихорашиваются через каждые пять минут. В барах, например, в мужскую уборную очереди длиннее, чем в дамскую комнату. Через некоторое время это все начинает бесить. Вот посмотри, посмотри же! — От резкого взмаха рукой на изящном загорелом запястье Джесс бренчат серебряные браслеты. Мой взгляд следует через живописную виа Толедо, минует Оперный театр и огромную площадь с отелем «Роял палас», которая, как мне кажется, ведет к Тирренскому морю. — Посмотри на эти завалы мусора. Почему бы просто его не убрать? Хоть на минуту, черт вас дери, прекратите думать о барсетках, Синьор-Без-Носков, и наведите порядок в своем городе. Так бы поступил настоящий мужчина!

Мы погружаемся в тишину.

— Мне надо выпить, — наконец прерывает паузу Джессика.

Заказываем напитки — парочку «Венециано», что бы это ни значило. Джессика обращается к официанту на почти безукоризненном итальянском, а я втайне завидую ей. За полгода она сделала скачок от неуверенных попыток и заикания до чуть ли не двуязычия. Я же едва могу сказать: «Uno, due, tre» [4]. Так что, пока я здесь, нужно разобраться и с этим: мечтаю выучить итальянский. А еще, даст бог, влюбиться!

Ох, как же я хочу влюбиться! По-настоящему. Без притворств, как с Занудой-Математиком Полом. Если я влюблюсь, то впервые в жизни. А мне уже двадцать два! Может, я просто неспособна полюбить, может, внутри меня нет благодатной почвы? Бедняжка Икс. Вы слышали про Икс? Она не может влюбиться! Доктора перепробовали все средства, но безуспешно. Теперь ей дорога прямиком в приют для старых дев.

— Signorina, due aperitivi [5].

Официант ставит перед нами выпивку. Большие бокалы на длинных ножках на три дюйма заполнены огненно-оранжевой жидкостью.

Я с подозрением смотрю на напитки.

Джесс расплывается в улыбке, а затем хохочет. Ее темные волосы выглядят очень ухоженными, отличная стрижка, подмечаю я. Это тебе не Дартмут.

— Икс, все в порядке. На вид как радиоактивные отходы, но попробуй. Клянусь, delizioso![6]И к тому же модно.

Я подношу напиток к губам, на запах и вкус — апельсиновый, резкий и с горчинкой, а еще очень крепкий. То что надо!

— Белое вино, газировка и апельсиновый ликер «Аперол» — не «Кампари».

— Что?

— Икс, так его смешивают. «Венециано». Три или четыре бокала — а может быть, и пять — поднимут мне настроение на весь вечер.

После парочки коктейлей, или же пяти, нас окутывает беспроглядная ночь. Луна бесстыже взирает на нас свысока. Через улицу блистают в своих нарядах посетители оперы, а мы хихикаем и шутим, словно вновь оказались в нашей квартире в Гановере, штат Нью-Гэмпшир, со спятившим соседом снизу. Пока Джессика флиртует с официантом, тараторя что-то по-итальянски, я украдкой поглядываю на него.

Весь вечер онсидит за тем же столиком, в своем безупречном костюме и девственно-белой рубашке, на манжетах — серебряные запонки с драгоценными камнями, на шее — шелковый сиреневый галстук. Иногда мужчина отвечает по ультратонкому телефону, иногда встает, чтобы поприветствовать знакомых.

Время от времени к нему за столик присаживаются удостоившиеся такой чести прохожие. И тогда этот мужчина, удивительно привлекательный, с грозным видом и хмурым взглядом, с темными кудрями, неповторимым образом спадающими на снежно-белый воротничок, с бледными, слегка печальными глазами и скулами неземной красоты, скорее прелестное видение, а не человек, — тогда он мощно и очень эмоционально жестикулирует. Он совсем не похож на других итальянцев, более сдержанный и сосредоточенный. Отрешенный. Может, даже замкнутый? Нет, все-таки отрешенный. И чуточку опасный.

С болью и грустью я понимаю, что этот мужчина — на вид лет тридцати, высокий, богатый, недосягаемый — очень красив. Пожалуй, он первый действительно красивый мужчина, встретившийся мне: более смуглый, чем Байрон, скорее загорелый Джеймс Бонд. Мне и раньше попадались симпатичные парни — весельчаки со смазливой мордашкой и щуплым телом, любители гитары. Таких в Калифорнии навалом, и был по крайней мере один в Дартмуте — Джессика с ним переспала. Незнакомец же привлекает именно мужественной красотой. Даже отдаленно не смахивает на гея, не метросексуал, не «костюм без носков», таскающий за собой барсетку, а высокий, очень мужественный, солидный, суровый, стройный… О боже, кажется, я пьяна.

Подруга, как всегда, читает мои мысли. Допив четвертый по счету «Венециано» и смачно, но забавно рыгнув, произносит:

— Говорят, его жена погибла. Несчастный случай. А может, и нет… После он превратил семейные миллионы в миллиарды. Роскаррик. Отец — англичанин, мать — итальянка. Икс, спроси у друга «Гугла». Господи, как же я проголодалась. Может, пиццу закажем?

Она пьяна. Впрочем, я тоже. Одурманена всем, что меня окружает. И апельсиновыми аперитивами, и кислотно-желтой луной Неаполя, и мужчиной в дорогом английском костюме. Лорд Роскаррик. Лорд Маркус Ксавьер… как-его-там… Роскаррик.

— Черт возьми, Икс!

— В чем дело?

Я уже минуты две любуюсь небом. Теперь же перевожу взгляд на Джесс, которая, в свою очередь, в ужасе пялится на чек.

— Что? В чем дело? Сколько?

— Зачем мы брали здесь выпивку? — стонет Джесс. — Надо было пойти в бар рядом с домом. Подстава!

Мой желудок сжимается.

— Сколько там?

— Девяносто евро.

— Бог ты мой! Мы же только «Венециано» пили.

— А еще кофе, закуски. Чтоб меня! Какая же я тупица! Забыла, что ли, как здесь все дорого. Прости, милая.

У Джессики с деньгами туго, от преподавания она получает гроши. Живет от зарплаты до зарплаты, но как-то справляется. Так что напитки на девяносто евро могут изрядно подпортить ей неделю. Я нехотя достаю из кошелька кредитку, но вдруг подбегает официант и с улыбкой уносит счет.

— А как же кредитка? — кричу я ему вслед.

— Все в порядке! — любезно улыбается симпатичный официант. — Синьор заплатил за вас. Синьор Роскаррик.

— Что? Нет…

Сердце мое подпрыгивает в груди, я оборачиваюсь, дрожа от глупой радости и смущения, собираюсь вежливо отказаться: «Правда, не стоит, мы сами заплатим. Меня зовут Алекс. Александра. Александра Бекманн. Да. Верно. С двумя „н“. Вот мой номер телефона. Запишите. А лучше сделайте татуировку на руке».

Но столик пуст. Незнакомец ушел.

О стену палаццо облокотился коп в дизайнерской одежде и теперь молчаливо курит в сумерках.

Мне нужно выбросить егоиз головы, поэтому весь следующий день я увлеченно распаковываю коробки в своей крошечной однокомнатной квартирке рядом с Кастель-дель-Ово [7].