— Прошу сюда.

Насколько же огромен этот дом? И насколько богат его владелец?

Мне хочется задержаться, рассмотреть все как следует. И полюбоваться. Здесь есть и массивная испанская мебель из орехового дерева, и более легкая, английская, георгианского стиля, и совершенно противоположная этому — в стиле модерн. Мрачные, старые картины перемежаются с абстрактным искусством — агрессивными полосами удивительных и очень характерных для двадцатого века цветов. Сразу становится ясно, что здесь живет обладатель хорошего вкуса, молодой эстет. Здесь далеко не музей. Замечаю, что одна из стен украшена древними ружьями. По крайней мере мне они кажутся древними.

Слуга заводит меня за последний поворот, я прохожу сквозь огромные деревянные двери и ступаю в другой двор под открытым небом. Моему восхищению нет предела. Я зачарованно смотрю на величественную каменную двойную лестницу, поднимающуюся на целых пять этажей и напоминающую ребра позвоночника. Потрясающая архитектура и немного пугающая своей помпезностью.

— Раздваивающаяся лестница, в виде крыльев хищной птицы, типична для неаполитанского барокко. Спроектирована Фердинандо Санфеличе для моего предка, девятого лорда Роскаррика.

Голос, несомненно, принадлежит англичанину — мягкий, но в то же время глубокий и уверенный. Я знаю, это мой незнакомец, и стоит он прямо у меня за спиной. Неужели он шел следом, пока я, как потерявшая дар речи туристка, с вожделением смотрела на этот до неприличия красивый особняк? Наблюдал ли он за мной?

Его речь по-прежнему льется как вода.

— Лестница была спроектирована для лошадей, поэтому она такая грандиозная. Когда кавалеристы возвращались в палаццо, то проезжали через главные южные ворота прямо во двор и поднимались по лестнице верхом. Лошадей обучили спускаться по второй лестнице и самим возвращаться в конюшню. Безумная идея, да?

Мой затылок горит под пристальным взглядом, щеки предательски краснеют. Сейчас мне совсем не хочется поворачиваться и смотреть в глаза этому мужчине, рассказывающему о лестнице для лошадей. Теперь босоножки кажутся нелепыми и дешевыми. Следовало одеться в бальное платье. Зачем я вообще пришла?

— Итак. Девушка из кафе «Гамбринус»… — Голос его смягчается, в нем появляется намек на улыбку. — Словно из романа.

Я все-таки поворачиваюсь. Он стоит передо мной. На его лице застыла легкая улыбка.

— Как и вы, — отвечаю я.

— Что?

— Это вы как из романа.

— Простите?

— Маркус Ксавьер Роскаррик, лорд Роскаррик. То есть в смысле…

Что за чушь я несу? Что, черт побери, творю?! Это почти оскорбление. Но мои мысли бешено скачут. Он не отрывает от меня взгляда. Я отвечаю тем же. Слуги замерли в ожидании.

На нем джинсы из мягкого, потертого денима, элегантные английские туфли из коричневой кожи и наполовину расстегнутая хлопковая рубашка, слегка напоминающая времена Байрона. Одной пуговицы не хватает. Безупречно-белая ткань выглядит поношенной. Очень дорогая, сшитая на заказ и даже старинная рубашка. Цвет туфель гармонирует с загаром, а может, это естественная смуглость его кожи. Зубы ослепительно-белые.

Бледно-голубые глаза не так уж и холодны. Улыбка скорее даже дружелюбная, слегка отрешенная. По крайней мере он не в черном фраке или же в вампирском плаще c капюшоном. Может, мои босоножки не такие уж нелепые. Был бы он хоть капельку менее привлекательным. Ну хотя бы чуть-чуть. Ведь это перебор.

— Вы хотели поговорить со мной о «Каморре»?

— Да.

— А вы осознаете, что это довольно-таки прямолинейно? — лучезарно улыбается он. — Даже слегка опасно?

— Да… Наверное.

Я такая тупица! И к тому же грубиянка. «Довольно-таки прямолинейно»! Но уже слишком поздно, я здесь, отступать некуда.

Кивнув, лорд Роскаррик поворачивается к слуге и что-то быстро и красноречиво говорит ему по-итальянски.

Я снова не могу оторвать взгляд от этого роскошного мужчины. Любуюсь им, нет, даже упиваюсь.

Потертые джинсы Роскаррика небрежно порваны над коленом — четко спланированный недостаток. Мне видна смуглая полоска кожи, как обещание скрывающегося за тканью зверя. Во рту пересохло.

Прекрати, Икс, возьми себя в руки. Разберись со своими мыслями. Он всего лишь красивый, загадочный тридцатилетний миллиардер-аристократ. В Неаполе. Подумаешь, такие на каждом шагу встречаются!

Роскаррик проводит рукой по черным волнам волос и снова поворачивается ко мне — это первый наигранный жест, который я за ним наблюдаю. Первый намек на тщеславие. Отлично! Теперь моя страсть слегка угаснет. Он тщеславен. Конечно же! Но его волосы такие кудрявые и… темные.

— Итак… на чем мы остановились? Простите за мою неучтивость. Можете называть меня Марк. Марк Роскаррик. А как мне к вам обращаться… мисс…

— Бекманн.

Его глаза по-прежнему вопросительно смотрят на меня. Наверняка он хочет услышать полное имя. Заикаясь, я выдавливаю из себя:

— Александра. Бекманн. Зовите меня Алекс. Или Икс. Для всех я Икс.

— Икс? Правда?

— Да. Икс.

— Значит, не роман. Больше напоминает шпионский триллер.

— А кто злодей?

Лорд Роскаррик на секунду замолкает, а затем раздается его мягкий, веселый смех. Заразительный смех. Ослепительно-белые зубы, ослепительно-голубые пронзительные глаза. Да, он определенно зверь, излучающий энергию, хищник, ястреб, которого не посадить под замок. Его ледяные глаза чуть прикрыты. В них таится мощь и опасность. Возможно, он не тщеславен, а напряжен и оживлен одновременно. Я снова сдаю позиции. Его рубашка небрежно заправлена в джинсы, местами не застегнута. Мой взгляд падает на кусочек загорелого рельефного живота.

— Per favore [13]… — Марк говорит со слугой на беглом итальянском. Я отворачиваюсь, делая вид, что разглядываю взметнувшуюся к небесам каменную лестницу с люнетами, волютами и причудливыми завитками в стиле барокко.

Пытаюсь сосредоточиться, но я слишком взволнованна.

— Что ж, Икс, — произносит Марк с долей сарказма, но без злости. — Мы можем выпить по чашечке кофе в Галерее. Вы бы допросили меня и выяснили, являюсь ли я сamorrista или нет.

Он ведет меня за собой, слуга незаметно исчезает. Путь не слишком долгий, мы поворачиваем налево, затем направо, и уже не в первый раз я восхищенно округляю глаза.

Комната соответствует названию: просторная и продолговатая галерея, декорированная деревянными панелями. Сквозь высокие окна сочится яркий свет Неаполя, на стенах современная абстрактная живопись вновь чередуется с работами старых мастеров. Мой взгляд останавливается на одной из картин: обнаженная женщина с молочной кожей стыдливо прикрывает низ живота алым шелком, нельзя не заметить ее соблазнительных изгибов.

— Да, это Тициан, — проследив за моим взглядом, говорит Марк и выдвигает для меня стул. — Еще есть парочка картин кисти Мантеньи. И много Ватто. И Буше. Слишком много Буше. Чем эротичнее, тем лучше. Нагота во французском искусстве. Мои предки были такими развратными. — Он смеется. — Но если б не их сексуальная ненасытность, меня бы, пожалуй, на свете не было.

— Простите?

Я присаживаюсь и роюсь в сумке в поисках блокнота. Можно хотя бы притвориться, что я здесь ради исследования, а не ради нелепых попыток заигрывания.

— Простите?

Марк тоже присаживается и вальяжно кладет ногу на ногу. Я крепко стискиваю ручку. Нас разделяет лишь низкий мраморный стол. Сквозь огромные окна сочится свет, покачиваются на легком ветерке ажурные занавеси. Мне жарковато, майка липнет к телу.

— Мои родственники по отцовской линии — англичане. У нас имение в графстве Нортумберленд, но в восемнадцатом веке девятый лорд Роскаррик по кличке Безумный отправился в Гран-тур и влюбился в Италию, а когда устал от всей этой сырости в Англии, то приехал жить в Неаполь, сюда, в палаццо. — Марк делает взмах рукой. — Однако, как сказал Гете: «Увидеть Неаполь и умереть». Через несколько месяцев после переезда девятый лорд Роскаррик подцепил сифилис, затем сошел с ума, попытался укусить игрока на клавесине при дворе во времена Бурбонов — и в приступе безумства испустил дух.